— Свет моей души, ты феноменальна! — признал Мишка. — Когда ты берешь след — уйти от тебя невозможно.
Она только заметила:
— Мы не успеем, Миш. Он слишком далеко убежал. Мы не успеем.
Матвей опоздал со своим пророчеством. Даже не так — она опоздала с поисками, ожидая, когда Ивашка успокоится. Дождалась!
Мишка послушно утопил в пол педаль акселератора, выруливая на асфальтовую дорогу:
— Постараемся.
Светлана грустно улыбнулась — надо было решаться, пока не стало слишком поздно. Только сердце в груди екало от страха.
— Миша… Ты мне веришь?
Он бросил на неё тревожный взгляд:
— Свет моей души…
Она чуть громче повторила:
— Ты мне веришь?
Мишка, не отрывая глаз от петляющей вдоль леса дороги, отчеканил:
— Полностью. Абсолютно. Беспрекословно.
— Тогда тормози у леса, — скомандовала Светлана.
Мишка лишь уточнил:
— Где именно?
— Не имеет значения.
«Рено» послушно сбавил скорость и, шурша шинами по камням обочины, остановился.
Мишка заглушил кристалл в сердце магомобиля, поставил на ручник, и повернулся к Светлане:
— Какой у нас план?
Она заставила себя улыбнуться — только сердце продолжало трепыхаться: поймет ли её Мишка, примет ли, нужны ли ему вообще такие откровения.
— Миш, я, кажется, язычница. Так что…
Он подался к ней, заглядывая прямо в глаза в сумраке салона. Светлана ждала его ответа, как приговора. Глаза Мишки были так близко. Они были такие… Понимающие? Светлана уговаривала себя, что это именно понимание плещется на дне его серых, с мелкими зелеными крапинами глаз. Она сглотнула. Он был так близко, что на секунду… На одну глупую секунду она подумала, что он её поцелует.
Мишка строго, так непохоже на самого себя, сказал:
— То, что ты признаешь нечисть за заслуживающих общения, как Баюшенька, не значит, что ты язычница. Светлана, это значит одно — мы что-то неправильно делаем с баюнами, домовыми, берегинями. И лешими. Ты же будешь просить помощи у хозяина леса?
— Да, — решительно сказала она, отворачиваясь от Мишки и собственных мыслей о поцелуе. Господи, как это не вовремя! И все же теплый родничок в груди проснулся и затопил её с головы до ног странными, непонятными чувствами. Она поспешно вышла из магомобиля. Вот только влюбиться сейчас и не хватало. И в кого! В Мишку, которому два года отказывала. Не думать даже о таком! Она быстро спустилась с обочины к лесу, уверенно шагая через высокие травы.
Совсем стемнело. Новолуние на носу. Умирающий серпик луны висел среди звезд, не в силах разогнать мрак.
Мишка рванул за Светланой, догоняя уже у леса и ругаясь на мокрый после дождя папоротник. У Светланы юбка вся промокла, неприятно льня к ногам.
— Дедушка… — тихо позвала она лешего. Мишка встал рядом; она неожиданно остро чувствовала его присутствие за своим плечом. Никогда такого с ней не бывало. Это же Мишка, упрямый, надоедливый, несносный, улыбчивый, мало что воспринимавший всерьез. Она запретила себе думать о нем. Светлана снова позвала: — дедушка!
Ответом было молчание. Не ухнула сова, не ответили звери, не зашатались под внезапным ветром деревья, давая знак, что её услышали.
— Дедушка, помоги, прошу. У тебя в лесу умирает от проклятья бер. — Она поправилась: — медведь. Медведь, проклятый людьми. Он умирает. Помоги, прошу! Я отплачу сполна. Дедушка, услышь!
Лес насторожено молчал. Не зашатались зеленые лапы сосен. Застыли березы, не качая тонкими веточками. Стыдливо забыли, как хлопать ладошками, осины. Лишь слышно было, как падали с ветвей последние капли прошедшего дождя на уже почти сухую подстилку леса. Он был жадный до воды и до… крови.
Светлана повернулась к Михаилу:
— Ты мне вер…
— Ш! — обижено буркнул тот, — я уже отвечал. Что ему нужно? Чем расплачиваться с этим дедом?
«Дед» обиделся — запустил еловой шишкой прямо в княжескую макушку. Впрочем, шишка не долетела — исчезла в пламени эфира. Мишка её, не задумываясь, сжег.
Лес оскорбленно зашумел — огонь тут не любили. Капли воды с веток с головы до ног замочили Светлану и Мишку.
— Дедушка! Прости! — взмолилась Светлана. — И прими нашу плату — времени совсем нет. Ни у нас, ни у медведя Ивашки.
Она подошла к березе — именно их больше всего любит леший.
— Миш…
— Я тут, — сказал он, эфиром подсушивая себя и Светлану. Пламя веселым огоньком пронеслось по одеждам.
Та только простонала:
— Не зли дедушку!
Миша тоже оказался обиженным:
— А чего он шишками кидается? Негостеприимно это.
Она достала из кармана шинели складной нож и провела им по тонкой березовой коре, делая надрез. Лес замер, не зная, гнать или ждать.
— Ты еще как Иван-дурак накричи на него, требуя уважения! Миш! Это иное, это чужое, это совсем нелюдское.
Мишка улыбнулся не вовремя — там Ивашка умирает, а он тут с лешим пререкается.
— У Ивана в сказках действовало. Он как нахамит Бабе Яге, так сразу и уважения прибавляется.
— Миш… — Светлана серьезно посмотрела на него. Тот чуть подобрался и снова улыбнулся, как-то совсем робко:
— Хочешь, я перед ним извинюсь?
— Миш… Руку дай. Позволишь своей кровью лес напоить? Дедушку уважить?
— Да запросто! — Он забрал нож из рук Светланы и сам полоснул по запястью, прикладывая его к березовой коре. Помнил, что она боится причинять боль. — Так?
Светлана вздохнула, потрясенная его щедрыми порывами:
— Ох, Мишка! Тут хватило бы и пальца.
Михаил, убирая руку от жадно впившейся острыми зубами в его запястье березы, подлечил порез и указательным пальцем погрозил дереву:
— Не шали!
Из дупла толстой, в пару человеческих обхватов ивы, теряющейся в темноте, недовольно донеслось:
— И чегось он у тебя такой невоспитанный, а? — Голос был старческий, противно скрипучий, словно старое кресло-качалка на веранде качается туда-сюда.
Светлана с натянутой улыбкой сказала, всматриваясь в желтые, совиные глаза лешего — только их и было видно в темноте дупла:
— Княжич, дедушка. — Она даже руки развела в стороны. Время утекало сквозь пальцы, время, такое нужное им и Ивашке, но тут все решает леший. Это его царство. Торопить лешего себе дороже. Он или придет на помощь… Или Ивашка обречен.
Леший проворчал, не оценив Мишку:
— Едали мы — ничё особенного на вкус.
Княжич оскорбился — выпрямился и гордо заявил:
— Такого точно не едали! Императорская кровь.
— Пфе… — сплюнул в сторону леший, чуть подаваясь из дупла. Стали видны его плечи, заросшие мхом, да голова в совином пуху. — А гонору, гонору, словно царь, не меньше.
— Дедушка, император выше царя, — пояснила Светлана. — И мы спешим, дедушка.
Зря она это сказала — леший снова обиделся:
— Спешит она, свиристелка! А вот возьму и не помогу!
— Дедушка…
— Я пять сотен лет дедушка! Можа, я по общению соскучился. Имею право.
Мишка безнадежно буркнул:
— Светлана, может, поищем другого? Более вменяемого?
Леший расхохотался по-совиному:
— Он у тебя точно Иван-дурак. Тут все мое — от моря-окияна Идольменя до… — он замолчал, явно с трудом вспоминая, где заканчиваются его владения. Светлана наступила на ногу Михаилу, чтобы он ничего больше нехорошего не высказал лешему. Мишка обиженно на неё посмотрел, но промолчал про склероз или что там у него вертелось на языке.
— Его Михаилом зовут, дедушка, — старательно мягко пояснила Светлана. Она знала: без помощи лешего им не успеть, так что надо терпеть и надеяться, что хозяин леса примет их плату.
— Мишкой, значит… И кто его в честь медведя-то назвал? Слепой, что ль, был?
Михаил его поправил — судя по всему, просто из вредности:
— Меня назвали в честь архангела Михаила.
— Пфе… Мишка! Ты даже не волчка не тянешь.
— Дедушка! — взмолилась Светлана. Удивительное дело — Михаил промолчал. Проникся, наверное, серьезностью момента. Или за ноги свои боялся.
— Да усыпил я его! — проворчал леший. Светлана испуганно посмотрела на Михаила. Тот на сонного не походил. Дедушка с хохотом пояснил: — да не его, свиристелка! А вашего… Ивашку. Спит он. И проклятье его спит — пока у меня силы есть. А силы-то не так чтобы велики, — признал он под конец с громким вздохом, ветром пронесшимся по вершинам сосен.
— Дедушка, мы постараемся проклятье снять и Ивашку заберем с собой, только помоги…
Леший обиделся:
— Так я уже! Усыпил вашего Ивашку.
Мишка заметил, с любопытством рассматривая лешего:
— Мы об этом не просили. Ты его сам усыпил. Мы же хотели…
— … прямую тропу, — вмешалась Светлана. — Проводи нас, дедушка, своей дорогой до Ивашки.
Леший снова расхохотался:
— От он у тебя наглый, свиристелка! Не просил он усыплять! Вот возьму и просыплю́ вашего Ивашку. И что тогда будешь делать, Мишка?
— Лес сожгу, дедушка, — зло улыбнулся княжич. — А ведь могу наоборот: болотца осушить, озеро Заветное вернуть, лес там восстановить. У меня агроном хороший, давно на Заветное засматривается.
— От наглый, — снова хохотнул леший. — Хорошо. Держи его крепко, свиристелка. Он же не верит ни в меня, ни в мою тропу: потеряешь его на тропе — вытаскивать не буду. Ни его, ни тебя. Хотя потеряется — туда ему и дорога!
Леший вылез из дупла полностью, моргая круглыми совиными глазами, и заухал, уговаривая лес. Тот раздался в стороны, как живой. Светлана улыбнулась: почему как? Лес и был живым. Дальний край леса придвинулся в появившейся прогалине — стали видны даже далекие огни Ольгинска на фоне черного неба.
— Чё стоите? Я не швейцар вам — долго держать не буду, — проворчал леший. Мишка крепко взял Светлану за ладонь — видимо, впечатлился словами дедушки, — и первым шагнул в прогалину вслед за эфирным Ивашкиным огоньком.
Пространство вокруг словно свернулось, позволяя за шаг промчаться через версты, а потом так же мягко развернулось небольшим распадком, заросшим темным еловым лесом, плотным, мрачным, не пропускавшим ни единого огонька под свою сень.