Светлана собралась. Сейчас нельзя ни единым движением выдать начало атаки. Дико жаль, что она не в юбке — юбка бы скрыла движения ног, готовящихся к прыжку. На ней неудобные брюки, еще и чужие сапоги — не споткнуться бы, и разуваться уже поздно. Тело устало, его ломило, даже мурчащая песенка Баюшеньки сейчас почти не помогала. Реакция ни к черту после ночи без сна. И Мишка не поймет. Это главное. Миша не поймет.
Она без предупреждения выскочила из круга, зажигая на ладонях пламя. Один огненный шар тут же влетел в морду твари, ослепляя. Второй, где под пламенем пряталась тьма — только ей под силу прорваться через зачарованную шкуру, — Светлана собиралась запустить, подобравшись ближе. У неё будет всего один удар. Потом медвежья лапа настигнет её, и лучше не думать, что будет после. Княжна не права, говоря, что медведи любят играться с добычей. Это человеческая искалеченная душа говорит в ней. Медведи честны — они убивают с одного удара или душат в своих объятьях.
Грохнул выстрел. Еще и еще, заставляя медведицу орать и разворачиваться к новой цели — Светланин огненно-тьмовый шар не попал в княжну. Только разъярил, раня её лапу.
А выстрелы продолжались, отвлекая медведицу. Даже серебру не под силу прорваться через зачарованную шкуру — это Сашка уже должен был запомнить! Тогда на что он надеялся⁈ Светлана ушла перекатом от медвежьей пасти, ногу пронзила боль, как кнутом ударило. Чертовы сапоги мешали двигаться и быстро встать. Тьма послушно вернулась в ладонь — сейчас бы успеть снова бросить, попадая в голову или в сердце. Или в распахнутую, окровавленную пасть, где между зубов застрял синий клок с полицейских штанов. Светлана огнем прижгла рану на ноге. Сейчас нельзя отвлекаться. Надо собраться!
Перед Светланой, закрывая её собой, возник Сашка.
Огромная медвежья лапа цепанула его за бок, заставляя разворачиваться. Пистолет выпал из его руки.
Светлана с криком: «Сашка-идиотина!» — бросила в княжну сразу два огненных шара. Запахло паленым. И только-то. Тьма снова вернулась в её руку.
Сашка, послушно продолжая разворот, заданный огромной медвежьей лапой, разодравшей бок и вцепившейся когтями в ребра, прошипел: «Холера!» Из его правой руки вырвался длинный, отчаянно тонкий, изогнутый, черный-пречерный клинок. Он легко, как в масло, вошел в медведицу, в развороте отсекая голову от тела. Княжна даже не успела понять, что уже умерла — только удивление и замерло в её мелких медвежьих глазах.
На землю они упали одновременно. Княжна и Сашка с разодранным, быстро темнеющим от крови боком. Левым опять! Что ж он его не бережет!
Светлана бросилась к Сашке, падая на колени и стаскивая с себя шинель. Ею она затампонировала страшную рану на боку.
— Сашка…
— Лиза, прости…
— Баюша!
Та с разбегу прыгнула Громову на грудь и громко, отчаянно запела.
— Саша, зачем… — Руки Светланы откровенно тряслись, когда она тьмой вскрыла себе запястье, поднося ко рту Сашки. — Пей!
Он, глотая, давясь и выплевывая от неожиданности кровь, пробормотал:
— Я говорил… Я не хочу… Чтобы ты стала убийцей.
Ей выть от безысходности хотелось:
— Но я убивала. Граф…
Баюша влезла, всего на миг прерывая свою песнь:
— Вампиры мертвы.
И откуда баюше известно про графа? Светлана снова напомнила:
— Дмитрий.
Баюша вновь буркнула:
— Упырь. Он уже был мертв. Княжна — проклятая. Но живая.
Сашка подтвердил её слова, дрожащей рукой пытаясь отвести в сторону руку Светланы, с которой продолжала капать кровь:
— Я не хочу… чтобы ты стала убийцей.
Баюша зашипела на него:
— Пей, пей, драный кот! Даже не смей отказываться! Наша Лиза и живая, и мертвая. В сказках помнишь⁈ Живая вода и мертвая! Пей, а то котяток не получишь!
Сашка поперхнулся кровью от перспектив. Светлана лишь прошептала — он же все слышал там на площади:
— Ты мог стать человеком.
— Кромешником я оказался нужнее.
Его глаза закатились под веки. Он потерял сознание. Светлана заставила себя прогнать глупые мысли, что больше никогда не увидит его серые, умные глаза. Увидит. Из кромежа выцарапает. В Навь войдет — вернет!
Откуда-то сбоку раздался топот, и Мишка еле успел увернуться от огненного шара, который Светлана кинула машинально. Баюша рявкнула:
— Свои!
Кажется, так уже было. Светлана посмотрела на пропыленного, откровенно грязного после Ольгинска Мишку, на мертвую княжну, с которой уже сползла медвежья шкура, и тяжело сглотнула:
— Мишенька… Прости… Так получилось. Я же говорила, что тебе нельзя быть тут.
Он опустился на колени возле Сашки и сурово сдвинул брови, совсем как Громов:
— Не говорила. И еще… Ты, насколько я помню, не умеешь в целительство, так что я очень даже нужен тут. И про тучи молчу. Вот чего тебе стоило заранее озаботиться тучами?
Наверное то, что она хотела убедиться: ритуал она запомнила правильно.
Он отстранил в сторону руку Светланы, заодно заживляя её рану, и повернул застонавшего от боли даже в небытие Сашку на бок — Мишкины пальцы уже кипели от эфира. Баюша обиженно зашипела, чуть не падая с Сашки, а потом перебралась ему на правую руку, утыкаясь носом под подбородок и продолжая петь.
— Миша, прости за сестру.
— Не ты заставляла её убивать — не тебе и извиняться, — отрезал он. — Я её любил всей душой, ведь она моя сестра, но я пойду против любого из своей семьи, кто решит, что убивать можно!
Это так расходилось с тем, что когда-то патетично сказал о своей семье Василий Федорович Рюрикович-Романов, что Светлана не сдержала глупую улыбку. Лучше улыбаться, чем проливать слезы в такой момент. Василий Федорович тогда не пошел против семьи и случилась «Катькина истерика». Миша, её Мишенька выбрал иное. Может… Ему удастся все изменить в стране?
Магический огонь быстро пробежался по одежде Саши, сжигая шинель и рубашку, обнажая пять длинных, глубоких ран. Хорошо, что было темно и плохо видно. Впрочем, Мишке было видно хорошо — он побелел, сжал челюсти так, что желваки заходили, и протянул свою руку Светлане:
— Свет моей души, я знаю: ты не любишь причинять боль, но я сейчас немного занят — отвори мне кровь, прошу.
Его вторая ладонь, сияя голубым эфиром, прижалась к ребрам, под которыми как в клетке заполошно билось Сашкино сердце.
Баюша прошипела, успев лизнуть Сашку в заросший щетиной подбородок:
— Лизина кровь лучше! Она мертвая — раны закроет. Она живая — раны затянет. Ты дыши пока за Сашку! Пока я — его сердце!
Миша странно посмотрел на Светлану.
— Лиза… Надо же… Лиза.
Баюша снова влезла:
— Твоя бабушка. Семиюродная.
Светлана снова вскрыла запястье, капая кровью прямо в Сашины раны. Хотелось чуда. Чтобы он сел здоровым и… Нет, он не скажет: «Как долго же я спал», — он скорее извинится, что причинил неудобства. Только бы жил, драный кот!
— Миш… Теперь понимаешь, почему я тебе отказала? Выходить замуж за годящихся во внуки — дурной тон.
Кровь капала и капала с запястья. Эфир лился в Сашку, как в бездну.
— Ли-за… Верноподданические чувства…
— Именно, Мишенька. Я же не могла сказать, что ты мой… внук.
Рядом мялся белый, как снег, леший. Всю глубину его переживаний передавала измочаленная березовая веточка, которую леший держал в руках и продолжал нещадно ломать. Светлана сразу должна была понять, что её план безнадежен, а ведь так все хорошо складывалось в мыслях.
— Свиристелка… Это… Амператрица, значится…
Баюша развернулась к нему и зашипела в лицо, оскалив все зубы. И их было далеко не тридцать — акулья пасть какая-то!
— Вали отсюда!
Сашка вздрогнул всем телом в пароксизме боли или от остановки сердца, ведь его сердцем сейчас была Баюша.
Светлана оборвала её:
— Это только моя ошибка. — Она заставила себя отвести взгляд в сторону от медленно затягивающихся ран Сашки. Она не знала, что действовало: её кровь или Мишин эфир, — но раны уменьшали. Вроде бы. Запястье дергало болью, но сейчас это было неважно — сердце болело за Сашку сильнее.
Леший покаянно наклонил голову:
— Амператрица, прости… Та сосенка такая ладная оказалась! Такая прям живенькая. Не проклятая! И мох прям ласковой такой шкуркой, мягкой-премягкой… Я её потом, сосенку энту, выпрямлю, станет стройной, как… как сосенка… Прости, не смог я её уничтожить. Виноват.
Светлана заставила себя повторить:
— Это моя ошибка. Я должна была понять, что ты не сможешь убить дерево.
Он вздрогнул всем телом:
— Прости…
— Я не злюсь. Правда. Моя просьба была неправильной.
Леший вытер слезу, пахнущую березовым соком, и вздохнул:
— Зато я поймал и посадил в дупла двух овинных — они за тобой исподтишка следили.
— Благодарю, дедушка.
Теперь стало ясно, как Волковы узнавали все. Овинные. Родственники домовых, но более злые и опасные. Тогда в гостях у Волковых она не стала искать овинных, думая, что они не в курсе происходящего. Снова ошибка.
— Вот… какой… был… план…
Светлана вздрогнула, сперва не узнавая сиплый, натужный голос Саши.
Миша согласился с ним:
— Почти идеальный. Уничтожить дерево, превращающее в медведя, и княжну можно было брать голыми руками.
Он-то откуда про сказку знает? Впрочем, неважно. Может, Саша рассказал ему.
— Я ошиблась, — только и напомнила Светлана, отводя руку в сторону от Сашиных ран — её кровь уже свернулась и запястье подернулось черными сгустками крови. Миша мимоходом взмахнул пальцами над её запястьем, заживляя порез.
Светлана поправила наползшие на глаза Саши прядки мокрых от пота волос:
— Сашка, вот зачем ты так, а? Ты же знал, кто я. Ты же знал, что мне покорилась тьма. Зачем ты бросился на бера…
Он легко повинился:
— Прости.
Она пересела, чтобы удобнее было устроить Сашкину голову себе на колени. Он на миг замер, но сил сопротивляться не было. Его голова тяжело легла ей на ноги. Светлана машинально принялась гладить Сашу по волосам, словно он действительно кот. Тучи попытались разродиться дождем — на Светлану даже упала крупная, холодная капля, но Мишка отмахнулся, и дождь устало полетел дальше на север.