Ночью, во время своего дежурства, Терпухин услышал за стенами дома какую-то возню. Он выглянул в окно и в ночном сумраке увидел, что возле его «Нивы» возятся несколько человек. «Почему в темноте?» — мелькнула мысль. Терпухин попробовал открыть шпингалетные задвижки окна. Это ему удалось. Звуки стали явственней. Что делать дальше? Он толкнул Демидова ногой.
— Что случилось? — спросонья спросил Демидов.
— Кажется, мы влипли, — сказал Терпухин. — Они хотят забрать и мою «Ниву».
Стоя по обеим сторонам окна, они прислушались к гортанной речи. Во дворе происходило что-то непонятное. Было похоже, что опять разгорается ссора. Терпухин подумал, что, возможно, кое-кто хочет покончить с ними, а боевики командира, который уехал в Ведено, противостоят жаждущим крови, защищают гостей-пленников. Терпухин шепотом изложил свои соображения Демидову. Тот согласился с ним и спросил:
— Что же нам делать? Пистолет у тебя?
— Да, но лучше будет, если мы уйдем, ни разу не выстрелив.
— Убежим?
— Да. Через окно. Оно открывается.
— Нам придется идти пешком.
— Да рискните мы успеем уйти достаточно далеко.
Они покинули дом.
Но едва они вылезли из окна, и темноте на них неожиданно набросились несколько человек. Юрий успел заметить, что среди нападавших не было согласия, но, как бы там не было, Демидова куда-то уволокли, а Терпухина сбили с ног, стащили по лестнице вниз и втолкнули в пустую комнату. Чеченцы сразу же вышли, оставив дверь незапертой. Это насторожило Юрия, тем более что его никто не обыскал и у него по прежнему оставался пистолет. Можно было попробовать пробиться к машине, но куда подевался Демидов?
Юрий приотворил дверь и выглянул в мрачный коридор. Там никого не было. Терпухин прошел по нему, пощупал рукой дверь, сквозь щели в которой тянуло сыростью, толкнул ее и очутился во дворе. Двор был пуст, и Терпухин беспрепятственно подошел к калитке, за которой стояла его «Нива».
На противоположной стороне улицы Юрий заметил человека с автоматом, очевидно поставленного наблюдать за фасадом дома. Вот он закурил и медленно прошелся вдоль улицы. Стараясь не шуметь, Терпухин ощупал колеса машины. Они в порядке. Затем Юрий открыл дверцу автомобиля и уселся за руль. Вспоров перочинным ножиком резиновый жгут, он вооружился пистолетом, опустил стекло задней левой дверцы и взял охранника на мушку. Указательный палец так и чесался, чтобы нажать на спусковой крючок, но Юрий сдержался.
Было темно, хотя ярко мерцали звезды. В темноте видны были только смутные очертания крыш домов. Терпухин повернул ключ зажигания и рванул машину вперед, не включая фар. Сзади послышался гортанный крик, а затем раздалось несколько одиночных выстрелов.
— Стой! Стой! Кто такие? — Терпухин услышал голоса, и несколько человек загородили дорогу.
Вместо того чтобы остановиться, Юрий включил единственную фару и, убедившись, что люди безоружные, направил автомобиль на них. Те поспешно разбежались, а сзади опять раздалась автоматная очередь, и несколько пуль ударили в обшивку автомобиля. Терпухин выключил фару и сигнальные огни, теперь стрелявший не мог видеть цели. Более того, темнота не позволяла ему видеть своих соплеменников, которых он легко мог подстрелить. Терпухин прибавил газу, каждую секунду ожидая, что во что-нибудь врежется. На его счастье, дорога шла только прямо, вдоль водохранилища в степь по направлению к станице Гришановской.
Когда очертания домов исчезли, Терпухин включил третью скорость. К его удивлению, за ним никто не бросился в погоню.
«Значит, я им не нужен. Только вот зачем им понадобился Демидов?» — пронеслось в голове.
Не останавливаясь, Терпухин промчался мимо пересохшего водоема и погнал «Ниву» в Гришановскую.
Глава 2. Кровавый день в истории казачества
Вернувшись домой, Терпухин сразу же обратился за советом к Степану Ковалеву. В местной казачьей иерархии тот являлся его заместителем.
Ковалев, бледный и худой после недавнего ранения в одной очень неудачной операции, с покрасневшими от недосыпания глазами, сидел за столом, заваленным книгами.
— Ты что, — поинтересовался Терпухин, — в сорок лет решил в науку вдариться?
— Поднабраться мудрости не мешает каждому казаку, — мрачно ответил Ковалев, раздирая ногтями кожу мод грязноватым бинтом на груди. — С нами, казанами, такое вытворяли, а мы и не знаем. С чем пришел?
Терпухин рассказал все, как было. Ковалев молча выслушал его.
— Я чеченцев узнал тогда, когда в одиночку отстреливался от них на площади Пятиминутка, — сказал Ковалев после некоторых раздумий. — Они жить не могут, если на хитрость не пустятся. Хлебом не корми, и дай выкинуть какой-нибудь финт.
— Я едва не погиб, еле ноги унес, а Демидов у них остался.
— Они тебя отпустили, потому что им был нужен только Демидов.
— Демидова надо выручать.
— Вона как! — воскликнул Ковалев. — Ты что, ради освобождения одного человека хочешь объявить Казачий Сполох?
— Слова-то какие! Казачий Сполох!
— А ты думал! По-нашему надо. Насчет Демидова скажу, что лучшие спецы из российских соответствующих сил полгода журналистов искали, да найти никак не могли, а ты простого труженика вознамерился у чеченцев увести. Пропала машина, пропал и хозяин.
— Положим, что Демидов не простой труженик, у него деньги водятся, — сказал Терпухин. — Кроме того, он — хозяин коневодческой фермы.
— Так вот, надо сидеть и ждать, пока не приедет их гонец и не привезет весточку от них, сколько и чего они хотят…
— Черт бы их побрал! — воскликнул Юрий. — Он столько лошадей по дешевке им продал, лишь бы отцепились, а они, неблагодарные, сначала умыкнули его машину, а потом и его самого! Скажи прямо, ты отказываешься участвовать в освобождении Демидова?
— Не отказываюсь, но и спешить не собираюсь. Тут выиграет тот, кто умеет ждать, — сказал Ковалев. — Чеченцы прирожденные пройдохи. Видишь, как они обыграли свою депортацию в Казахстан? Извлекли максимум выгоды, а мы?
— Что мы?
— Мы, казаки, к твоему сведению, потерпели от Сталина, этого косорукого дьявола, не меньше, если не больше. Известно ли тебе о том, что в июне сорок пятого года англичане выдали советским властям сдавшиеся им, как победителям, казачьи части?
— Что? Нет, не известно…
— Худо нам, казакам, без памяти жить-то. Ведь почти никто из нас не знает, что эти проклятые сволочи, что сидят на Британских островах, подписали на Ялтинской конференции секретное соглашение, согласно которому казачьи части, сформированные на основе организации Совет Дона, Кубани и Терека, были переданы сталинским палачам на расправу.
— Но они же, эти части, воевали на стороне фашистов, — попытался заступиться за «проклятых британских сволочей» Терпухин.
— Да нет, Юра. Они в боевых действиях почти не участвовали. Немцы казакам особо не доверяли. Так нот, депортация казаков началась в июне сорок пятого и южно-австрийском городишке Линц. Пятьдесят тысяч канаков с подачи верхушки английской армии были Орошены коммунистами за решетку, угнаны на Колыму, а половина депортированных окончила свои дни за колючей проволокой. Почему мы об этом не знаем, а? Чеченцы при каждом удобном случае вопят, что с ними поступили жестоко, а как с нашими отцами-дедами поступили? Сегодня какое число? Первое июня? Международный день детей? Ни хрена! Сегодня день траура для всего казачества!
Терпухин, поняв, что толку от Ковалева нет, ушел, не сказав в ответ ни слова. В самом деле, он не был силен в истории казачества. В программе советской школы, которую он окончил в станице Орликовой, о казаках почти ничего не говорилось. Однако позже Терпухин узнал, что атаман Всевеликого войска Донского Петр Николаевич Краснов, избранный на эту должность еще в тысяча девятьсот восемнадцатом году белогвардейским «Кругом спасения Дона», активно сотрудничал с фашистами, объявил со своими пособниками Второй Казачий Сполох и вторую войну большевистскому режиму. За это Краснов, и был казнен через повешение в январе тысяча девятьсот сорок седьмого года.
Прошло несколько дней. О Демидове ничего не было слышно. Как в воду канул. За это время в степь между станицами Орликовой и Гришановской прибыла часть российского МВД и устроила некое подобие погранично-пропускного пункта на дороге, которая вела из Орликовой в Гришановскую. Еще два блок-поста были оборудованы на въезде и выезде в самой станице Гришановской.
Эмвэдэшников по ночам обстреливали, и они днями спешно обкладывали свои четыре вагончики и автомобильные кунги мешками с песком.
Юрий несколько раз ездил в станицу Гришановскую, чтобы найти там Ахмета. Терпухина всякий раз останавливали постовые, и ему приходилось долго и нудно объяснять, куда подевался его паспорт.
В самой Гришановской родственники Ахмета утверждали, что парень тоже пропал с того самого дня, когда уехал с ним на розыски угнанного автомобиля. Приходилось возвращаться на хутор ни с чем. На посту Юрия встречал уже другой постовой, и опять ему приходилось тянуть из себя жилы, объясняя отсутствие паспорта.
Однажды в Гришановской Терпухин наткнулся на знакомую девушку-чеченку, которую видел в том доме, куда его с Демидовым определили ночевать. Девушка спешила куда-то по своим делам. Юрий обогнал ее на автомобиле, вылез из салона и пошел навстречу. Она тут же его узнала, вся вспыхнула, залившись багрянцем, проступившим даже через ее смуглую кожу, но не повернула назад, не бросилась бежать, а, поборов смущение, шагнула вперед, причем ее рука нырнула во внутренний карман жакетки.
Терпухин напрягся, подумав, что, возможно, девушка попытается убрать его с дороги при помощи оружия. Однако девушка вытащила два красных паспорта, аккуратно завернутых в полиэтиленовый мешочек.
— Это ваши!
Терпухин успокоился, взял протянутые книжечки и убедился, что это действительно их паспорта.
— А где второй русский, Демидов?
— Не знаю, — испуганно ответила девушка. — Они… Они увезли его…