— Опытные образцы были готовы еще три дня назад, — сказал он. — И что мы имеем теперь? Воз и поныне там. Не надо кормить меня баснями. Вы нарушаете договоренности. Срываете сроки. Так не пойдет.
— Тебе же Кузьмичев объяснил, — вздохнул Воронов с таким видом, словно устал повторять по нескольку раз одни и те же прописные истины. — Температура плавления нужна точная. Ровно 1064 градуса для 999 пробы. Иначе запорем все.
— Так добейтесь нужной температуры, — устало произнес Переверзин.
Они шли по кругу, повторяя одни и те же реплики, словно актеры, репетирующие нудную сцену.
— Не получается, — развел руками Кузьмичев. — Перепады напряжения. Так печи вообще могут выйти из строя.
— Здание старое, — пояснил Воронов. — Проводку с восьмидесятых не меняли. Электрики устраняют проблему. Нужно потерпеть немного.
— А если установить трансформаторы? — предложил Переверзин, оживившись.
До сих пор такая идея не приходила ему в голову, и он был рад выбраться из осточертевшей наезженной колеи. Однако собеседники, обменявшись быстрыми взглядами, состроили такие постные лица, как будто им предложили изобразить участников похорон.
— Не получится, — сказал Кузьмичев.
— Почему? — насел Переверзин.
— Не получится и все.
— Но почему?
— Уже пробовали. — Кузьмичев посмотрел на начальника, сверяясь с его реакцией. — Бесполезно.
— Не понимаю, — сказал Переверзин. — Объяснить можете?
— А чего тут объяснять? Говорю же: не получается.
Стало тихо. Кузьмичев принялся разглядывать черные полумесяцы своих ногтей. Воронов благожелательно смотрел на Переверзина. Его лицо излучало благодушие, но глаза были настороженными. Словно внутри этого тела сидел совсем другой человек, украдкой наблюдая изнутри за происходящим снаружи.
— Понял, — сказал Переверзин. — Не получается. У меня получится. Сейчас я подгоню этих мудаков с пряниками. Они у меня пчелками запорхают.
— Сядь, Антон, — предложил Воронов. — Паша, оставь нас одних. Иди в цех. Мы без тебя покалякаем.
Кузьмичев с готовностью покинул кабинет. Переверзин уперся большими ладонями в расставленные колени и уставился на Воронова.
— Ну? В чем дело, Леонид? Это ведь саботаж. Зачем? Ты с огнем играешь.
— Успокойся, Антон. Просто возникли технические сложности, требующие устранения.
— Но их не спешат устранять. Если бы эти двое не пряники жевали, а работали…
Переверзин опять встал. Воронов дернул его за пиджак.
— Не дергайся. Дались тебе эти пряники. Все равно тебя здесь никто не послушается. Все только мне подчиняются. Я начальник. Ты — мой гость.
— Мы партнеры!
— Да, да, партнеры. Сядешь ты или нет? Печи все равно не заработают, пока проводку не починят. А это согласования с пожарными и электриками, проектно-сметная документация, в общем, настоящий геморрой.
— Только что вы меня оба убеждали, что нужно лишь немного потерпеть.
— Не совсем так, Антон. Тут еще вливания нужны. Финансовые. Чтобы все завертелось и заработало как часы.
— Я понял, — протянул Переверзин. — Вот, значит, как. Ты вымогательством занимаешься. Тебе твоей доли мало показалось, так ты решил саботаж устроить, чтобы надбавку выторговать.
— Мы деловые люди, Антон, — сказал Воронов.
Симпатия, которую испытывал к нему Переверзин, улетучилась.
— Ты знаешь, что с тобой за такие номера будет? — спросил он.
— Сначала с вами, — быстро произнес Воронов. — Бандиты ждать не любят. Лично я им ничего не обещал. Это вы с Бачевским.
— И сколько ты хочешь?
— Я ничего не хочу. Сумма пойдет на производственные нужды.
— Сколько?
— Пятьсот тысяч, — сказал Воронов.
— Чего? — оторопел Переверзин.
— Долларов. Американских.
— Ты охренел, Леня. Кем ты себя вообразил?
Выражение лица Воронова сделалось враждебным. Он встал и, застегивая свой отлично скроенный пиджак, сказал:
— Если хочешь, забирай свой товар и поищи другой цех. Похоже, мы не сработаемся. Извини, мне пора.
— Никуда ты не пойдешь!
С этими словами Переверзин схватил Воронова за отвороты пиджака. Тот крикнул. В ту же секунду в распахнувшуюся дверь вломились двое неизвестных, которые, мешая друг другу, разняли мужчин и, не ограничившись этим, отвесили нарушителю спокойствия парочку болезненных затрещин. Растрепанный, возмущенный до глубины души, Переверзин выскочил в коридор. Он не знал, что делать и как быть. Уже давно, а может, и никогда, он не подвергался подобному унижению.
В коридор вышел Воронов в сопровождении своих дуболомов. Внешне они напоминали преподавателей физкультуры или военного дела. Смерив их ненавидящим взглядом, Переверзин подумал, как было бы здорово иметь собственных телохранителей, которые быстро бы разобрались с обидчиками.
— Приведи себя в порядок, Антон, и отдышись, — сказал ему Воронов. — Я не хочу, чтобы сотрудники института увидели тебя в таком виде.
— Пусть видят, — парировал Переверзин, собираясь уйти.
Дядьки поймали его за руки и развернули на сто восемьдесят градусов.
— Я тебя не отпускал, — произнес Воронов.
— Я не собираюсь спрашивать у тебя разрешения! — выкрикнул Переверзин с надрывом.
— В таком случае ноги твоей больше здесь не будет.
— Что?
— Я отменю твой пропуск, Антон, — растолковал Воронов. — Пусть Станислав Леонидович пришлет кого-нибудь другого.
— Нет! — выдохнул Переверзин.
— Да, Антон, да. Ты не оправдал моего доверия.
— Я… был не прав.
Произнеся эти слова, Переверзин опустил глаза, чтобы не видеть ухмыляющиеся физиономии институтских дебилов.
— Этого мало, Антон, — сказал Воронов. — Извинись.
— Но…
— Давай. У меня мало времени.
— Извини меня. — Переверзин сглотнул слюну. — Пожалуйста.
— И пообещай, что это больше не повторится.
Вороновские охранники уже не просто ухмылялись, а пересмеивались. Больше всего на свете Переверзину хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь этот пол, устланный дырявым линолеумом, однако вместо этого он выдавил из себя:
— Это больше не повторится.
— Обещаешь? — не унимался Воронов, упиваясь властью над раздавленным противником.
— Да, — прошептал несчастный Переверзин.
— Не слышу.
— Да!
— Хорошо. Будем считать инцидент исчерпанным. — Ворон спровадил охрану, взял Переверзина под руку и повел по коридору. — Учти, — говорил он негромко, но внушительно. — Ничего этого не было. Вздумаешь жаловаться Бачевскому, я тебя уничтожу. Только подумай, кто ему важнее, ты или я? Так что лучше помалкивай.
— Но сроки! — воскликнул Переверзин. — Он же меня первым делом про золото спросит!
— Про золото скажи, — милостиво разрешил Воронов. — Электропроводка, будь она неладна. Цена вопроса пятьсот тысяч долларов. — Он хлопнул спутника по плечу. — Ну, до встречи. У нас совещание. Важные производственные вопросы.
Воронов шмыгнул в боковую дверь на лестничную площадку, а Переверзин еще некоторое время шел по коридору, пока не уткнулся в тупик, заставленный штабелями стульев и письменных столов. Под ними громоздились кипы картонных папок с надписями фломастерами и цифрами на корешках. Там и сям валялись страницы с бледным машинописным текстом, пестрые журнальчики, с обложек которых улыбались то Пугачева, то Киркоров, то сразу оба. Коричнево-желтый кафельный пол был усыпан окурками, скрепками, огрызками карандашей и смятыми конфетными фантиками. Переверзин смотрел на этот хлам и думал о том, что если не обратит ситуацию в свою пользу, то превратится в такой же мусор под ногами сильных мира сего.
Ему неожиданно пришло в голову, что это была проверка на вшивость. А что, если Бачевскому захотелось посмотреть, как поведет себя новый помощник в трудной ситуации? Поразмыслив, Переверзин отбросил эту мысль. Никто не стал бы тянуть с переработкой золота ради того, чтобы преподнести ему, Переверзину, урок. Нет, Воронов вел настоящую игру. Козыри были у него на руках, и он сделал сильный ход. Завтра, когда ситуация переменится, Бачевский поквитается и вернет себе то, что проиграет сейчас. А Переверзин так и останется у этих двоих мальчиком на побегушках.
Неужели?
Да, если не сумеет себя правильно поставить. Нужно заставить их считаться с собой. И Переверзин заставит. Иначе в конце увидит он не причитающуюся ему долю, а кукиш.
Преисполнившись мрачной решимости, он достал телефон.
— Станислав Леонидович? Плохие новости. — Вкратце обрисовав ситуацию, он закончил доклад так: — Мне кажется, этот Воронов мутит. Даже не кажется, я в этом уверен. Но как его заставить начать процесс, я не знаю.
— Ладно, пообещай ему эти пятьсот штук, — сказал Бачевский. — Не сцы. Мы ему это припомним при расчете.
Местоимение «мы» согрело душу Переверзина. Хозяин ему доверял. Они были заодно, а Воронов — сам по себе.
— Он сегодня на меня еще двух своих болванов натравил, — пожаловался Переверзин.
— Ты ябедничаешь или что-нибудь предлагаешь? — резко спросил Бачевский.
— Предлагаю.
— Вываливай.
Переверзин мысленно похвалил себя за то, что не сразу позвонил хозяину, а сперва все хорошенько обдумал. Да, у него имелись предложения. Весьма конкретные.
— Первое, — сказал он. — Мне нужен сопровождающий. Воронову скажу, что это мой помощник. Но в случае чего этот помощник им всем там рога обломает.
— Ищи, — одобрил Бачевский. — Но за него головой ответишь, если что.
«Вот что значит инициатива наказуема, — подумал Переверзин. — Где мне взять надежного охранника? Нет у меня таких знакомых. Не объявление же давать».
— Может, приставите ко мне кого-нибудь из банка? — предположил он вслух.
— Ни в коем случае, — отрезал Бачевский. — Мне охрана сейчас самому нужна. — Не в детские игры играем. Что там у тебя еще?
— Хочу Воронову нашу проказницу подсунуть, — сказал Переверзин. — Чтобы знать, что он затевает, следить за звонками и так далее.
— Алену?
— Да, Алену Осокоркову. Я ей сегодня предложение сделаю, чтобы покрепче к себе привязать. Она и так моя подчиненная, а теперь еще о замужестве будет мечтать…