— Это же мой дом, — удивился Роман.
— Чей же еще, если мы к тебе приехали. Сегодня ночуем у тебя, а заодно собираем вещи. Только самое необходимое. Остальное придется бросить.
— Да, я уже думал об этом. Жалко.
— Раньше мне тоже жалко было, — сказал Николай. — Потом привык. Оказывается, человеку совсем немного надо.
— Я сентиментален, — вздохнул Роман. — Подвержен приступам хандры и ностальгии.
— Вспоминаешь ее?
Вопрос был настолько неожиданным, что Романа занесло на повороте в сугроб и он остановился, чтобы выковырнуть из ботинка снег. Он, конечно, понял, о ком идет речь. Но предпочел сделать вид, что нет, выигрывая время для того, чтобы собраться с мыслями.
— Кого?
Николай поморщился, как от зубной боли.
— Не валяй дурака, Рома. Ты ее любил? Любишь? Или для тебя это всего лишь эпизод?
— Люблю, — тоскливо признался Роман. — Слушай, у меня дома вообще алкоголя нет. Даже пива. Может, заглянем в магазин?
— Нет. Пить нельзя.
— Ни капли?
— Ни капли, — отрезал Николай. Прошел еще несколько шагов и сказал: — Разве что пивка.
Взяли хорошего бурбона ноль-семь, взяли копченых сосисок, теплый французский батон и две большие банки энергетического напитка, чтобы взбодриться поутру.
— Спать будем с открытым окном, — предупредил Николай, когда поднимались в лифте.
— С ума сошел! — возмутился Роман. — Зимой? Выхолодим квартиру к черту.
— Тебе в ней больше не жить. А свежий воздух исключает похмелье. Нам завтра свежие головы нужны.
Они вошли в прихожую, закрыли дверь, стали топтаться на тесном пятачке, освобождаясь от лишней одежды и обуви.
— Раньше, помню, ты алкоголь нормально воспринимал, — заметил Роман, показывая путь в кухню.
— Что значит нормально? — поинтересовался Николай, идущий следом с пакетом.
— Пил сколько влезет и о последствиях не думал.
Брякнув эту глупость, Роман внутренне сжался. Получалось, что он намекает на похождения друга в Болгарии, и тот не мог не почувствовать себя задетым. Но Николай только хмыкнул:
— Раньше я много чего такого делал, что не делаю теперь. Влюблялся. В дружбу верил. Помогал всем, кто попросит.
Роман хотел спросить, что изменилось теперь и почему, но не стал. Он видел лицо друга, когда тот стрелял и разбирал оружие за городом. Это был человек, который видел войну не на экране. Взгляд, движения, выражение лица — все выдавало в нем бойца. Поэтому, вместо того чтобы задавать второстепенные вопросы, Роман задал главный, тот, что волновал его в первую очередь.
Это произошло, когда они уже сидели за столом, помыв руки и справившись с нехитрой сервировкой. Оба не сговариваясь решили, что им будет удобнее выпивать на кухне — под редкое кряхтение холодильника, видя свои желтые отражения в черном квадрате окна, лишь до половины прикрытого прозрачной шторкой. Роман признался, что всякий раз, когда он сидит здесь ночью, она напоминает ему саван. Николай сказал на это, что саванов никогда не видел, закаменел лицом и выпил. Они немного пожевали, сосредоточенно глядя в стол, после чего Роман и задал не дающий ему покоя вопрос:
— Скажи, нам придется убить всех, кто там будет?
— Да, — был краткий и исчерпывающий ответ.
— Обычных рабочих, у которых есть родители, семьи?
— Про их семьи мне ничего не известно, — сказал Николай. — Может, они своих жен гвоздят, нажравшись, а родителей на буй посылают в штормовую погоду. Но зато я наверняка знаю, что они работают на бандитов и не гнушаются кровавыми деньгами. И они в курсе, чем занимаются. Бабло для них на первом месте, впереди родных и близких.
— Ты их осуждаешь? — спросил Роман, плеснув в стаканы понемногу бурбона.
— Я им не судья. Я такой же, как они. Только опаснее и сильнее.
— Наговариваешь ты на себя, Коля. Я знаю, почему ты согласился.
— Да? Почему же, по-твоему?
— Алена попросила, — сказал Роман, с удовольствием жуя хрустящую корочку, пахнущую мукой и топленым молоком. — Ты из-за нее согласился.
Николай закусывать не стал. Просто выпил и провел пальцем по влажным губам.
— У меня родители на мели, — сказал он. — Матери операция требуется. Дорогая.
— Что с ней?
— Тебя это никак не касается, Рома. Мы сделаем дело, и наши пути разойдутся.
— Я в попутчики не напрашиваюсь, — произнес с обидой Роман и опять взялся за бутылку.
Проследив за тем, как наполняются стаканы, Николай скомандовал:
— До краев. Надо пораньше лечь, нехрен засиживаться.
Обида Романа, подогретая алкогольными градусами, усилилась.
— Не хочешь со мной говорить?
— Говорим же, — безразлично пожал плечами Николай.
— Я и не собирался с тобой оставаться, — заявил Роман, когда содержимое стакана перекочевало в желудок и улеглось там. — Мы теперь сами по себе. И Алена сама выберет, с кем она теперь будет.
— Не будет она выбирать.
— Это еще почему?
— Потому что я ее заберу, — сказал Николай. — С тобой она пропадет. Ты ей в спутники не годишься.
— Посмотрим! — запальчиво возразил Роман.
— Ты набрался. Давай укладываться.
— Я ее люблю!
— А я нет, — сказал Николай. — Но спасу ее, в память о прошлом. Тебя — нет. О тебе у меня другие воспоминания. Нехорошие.
Все услышанное с трудом укладывалось в голове у Романа, но, когда наконец улеглось, сформировалось и выстроилось, он сказал:
— А я вот возьму и никуда не пойду завтра. Зачем я вам сдался? Вы и без меня справитесь.
— Поздно, — отрезал Николай.
— И что ты мне сделаешь, если я откажусь? Убьешь, может?
Роман уставился на товарища, почти желая, чтобы тот набросился на него. Дружбы у них все равно не получилось. Слишком глубокий и болезненный клин был вбит между ними.
— Не зря я не хотел с тобой пить. — Николай встал. — Давай спать.
— Ты не ответил.
— Если бы хотел, давно бы убил.
— А если я все же откажусь? — не унимался Роман.
— Ты не откажешься.
— Почему это?
— Потому что не бросишь Алену. У тебя ведь на нее виды, верно? — Николай усмехнулся, щуря зеленые глаза. — Нет никакой необходимости тебя убивать.
Роман тоже прищурился:
— Ты ведь тоже ввязался в эту историю не только из-за денег. Из-за Алены, да? Чтобы навсегда привязать к себе, я прав? Повязать кровью, взять в бега, а потом никуда не денется. — Роман выставил перед собой палец, как будто ствол пистолета направил. — Но я тебе не позволю, понял? И никуда я не денусь. Ты меня не запугаешь.
Николай поднял руку. Роман напрягся, но последовал не удар, а пренебрежительный взмах, отбросивший указательный палец.
— И это все?
— На сегодня — да.
Николай вышел. Роман остался сидеть, тупо глядя на оконную занавеску. Впервые ему пришло в голову, что у савана и свадебного платья есть много общего. К чему бы это?
16 декабря. День. НИИ «ВТОРЦВЕТМЕТ»
Трижды объехав комплекс зданий, примыкающих к институту, Николай загнал джип в зазор между снятым с колес грузовиком и кирпичной стеной без окон.
— Далековато будет, — с сомнением произнес Роман.
— На камеры не попадем, — лаконично пояснил Николай.
— А если кто-нибудь запрет? Поставит машину вот так, — Роман показал, — и перегородит выезд.
— Не перегородит. — Николай вручил товарищу моток желтой предупредительной ленты. — От столба до того дерева. И эту штуку подвесим.
Он показал табличку с надписью: «ОСТОРОЖНО! ВЕДУТСЯ РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ».
— Где взял?
— Там, где велись ремонтные работы.
— Ты как будто всю жизнь грабежами занимался, — сказал Роман.
— Нет, — возразил Николай. — Это первый.
Огородив территорию возле джипа, они достали из багажника металлическую стремянку, сумки, оранжевые жилеты, перепачканные краской ведра и обогнули здание.
— Третье от угла, — сказал Николай, показывая глазами на окно, наполовину закрашенное белой краской.
Рама была деревянная, облупленная, каких уже не много осталось в память о безвозвратно прошедших временах, когда каждому было известно, что такое форточки, для чего из них вывешивают зимой продукты в сетчатых сумках, как нарезать из газеты бумажные полосы и чем клеить их к рамам, чтобы сквозь щели не дуло.
— А что если кто-нибудь взял да закрыл окно? — предположил Роман.
Он не нервничал и не боялся, он просто хотел показать, что тоже кое в чем разбирается, однако и здесь у Николая был готов ответ:
— Не закроют. Я одну ручку отломал, а вторую скособочил.
— Могли вызвать слесаря.
— В выходные?
— Ты был в институте в пятницу, — не сдавался Роман.
— После обеда, — уточнил Николай. — Пятница-развратница. В таких заведениях по пятницам пьянки и обжимания по темным углам.
— Откуда ты знаешь?
— Я вырос в семье работников умственного труда, если ты помнишь.
Разговаривая, они занимались делами: натягивали жилетки и каски, устанавливали стремянку, сносили к ней вещи.
— Каски зачем? — усмехнулся Роман. — Мы же не строители, не монтажники.
— Людям все равно, — сказал Николай. — Им главное образ. Они и головы не повернут в нашу сторону. В этих нарядах мы все равно что невидимки.
— А видеокамер здесь нет?
Роман задрал голову, придерживая каску. Нужное окно находилось на уровне второго этажа, а ниже тянулся высокий цоколь с огрызками кирпичей, проклюнувшихся сквозь штукатурку. Вдоль стены снег был испещрен коричневыми кучками и желтыми дырчатыми разводами.
— Эконом-вариант, — сказал Николай, карабкаясь наверх по лестнице. — Подай ведро. И кисть.
Они вели себя так, словно никакого конфликта между ними не было. Прохожих на улочке было мало, они шагали по своим делам, не обращая внимания на двоих работяг, занимающихся какими-то своими делами. Окно открылось без помех. Забравшись туда, Николай принял у Романа вещи, а потом они вдвоем затащили наверх стремянку, сложили и вынесли из мужского туалета в коридор.
Тут надо было соблюдать особую осторожность, потому что в тишине пустынного здания каждый звук отдавался эхом. Николай подпрыгнул и чуть не сжег взглядом Романа, в кармане которого защебетал мобильник. Он схватил товарища за шкирку, втолкнул обратно в сортир и показал кулак: