— Как голова кружится! — Она засмеялась и неожиданно обняла его за шею. Виктор внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал, сам обнял ее, и они начали танцевать. В голове Виктора стучала кровь, по телу бегали мурашки и такая накатывала на него нежность, что скажи Марина ему сейчас совершить что-нибудь сверхъестественное, то он, не задумываясь ни на мгновение, бросился бы исполнять ее желание. Да и с Мариной творилось то же самое. Предчувствуя неизбежное — горе или радость, она еще не поняла, — затаилась, готовая принять это неизбежное. Виктор обхватил ее голову руками, наклонился, и их губы соприкоснулись… Снова яростный разряд пронзил их насквозь, им показалось, что на них рушится весь мир, засыпая с ног до головы своими обломками… Рушились все связи, и ничего вокруг уже больше не существовало, а они, словно птицы, взметнули вверх, отрекаясь от всего, что мешало бы им наслаждаться друг другом… Но вдруг Виктора стремительно словно бросило на землю, так как его мозг, его мысли на миг стали как бы тормозами, амортизаторами. Он отстранил Марину и снова внимательно посмотрел на нее; молнией пронзило его мозг: перед ним стоял самый дорогой на свете человек, человек, без которого он не может даже представить себя ни на секунду, ни на один миг. И этот человечек был таким маленьким и беззащитным, что Виктор ощутил себя совершенно другим: он понял, что должен быть этому дорогому человечку той защитой, на которую можно совершенно слепо положиться. Марина, ничего не понимая, смотрела на него, и ее глаза, полные тревоги, ожидали ответа на вопрос, который не был задан, но настолько явно повис над Виктором, что он не выдержал и улыбнулся.
— Я люблю тебя! — сказал он, а потом повторил: — Я люблю тебя!
— Вит, милый, как я счастлива! Я люблю тебя сильнее всех на свете, даже… сильнее мамы… И знай, что никого в жизни я уже не полюблю… Никого!.. Ой, и влетит мне от бабушки! — воскликнула она, взглянув на часы, которые показывали четверть первого. — Ничего, что-нибудь придумаю. Еще часик побудем вместе, и тогда пойду…
Когда Марина вбежала в свой подъезд, Виктор долго еще стоял перед ним… Нельзя сказать, что это было первое увлечение, нет. В прошлом году, когда в их классе появилась новенькая — очень симпатичная девчонка с толстой косой, все мальчишки поголовно стали за ней ухлестывать, и получилось как-то само собой, что она оказала предпочтение именно Виктору. Нет, не потому, что он был самый симпатичный человек в классе, а может, потому, что он не стал за ней бегать, а может, и потому, что он был чемпионом, а это всегда льстило самолюбию девчонок: мол, видите, с чемпионом хожу! Но через несколько дней, когда они оказались вместе с ней в одной компании и случай оставил их наедине, то поцелуй, который был получен от нее, совершенно не взволновал его, и больше он с ней не встречался. А сейчас… сейчас было все по-другому. По-другому, а почему по-другому, сказать он не мог! Это его удивляло: Марина была не красивее той девушки, да и ростом ниже… Ему все никак не приходила в голову простая, извечная мысль — пришла НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.
5
Татьяна Николаевна не вернулась через два-три дня, как обещала: случай оказался очень тяжелым, можно сказать, уникальным, и ей пришлось пробыть возле больного около трех недель, пока жизнь не оказалась вне опасности. Она соскучилась по сыну, несмотря на то что почти ежедневно разговаривала с ним по телефону. Экзамены он сдавал хорошо, и она, казалось, должна была радоваться этим успехам, и все же ее не оставляло беспокойство: несколько раз, по различным причинам, ей приходилось звонить очень поздно — после двенадцати часов ночи, — и никто не брал трубку. В такие дни Татьяне Николаевне было особенно грустно, а в голову приходили различные беспокойные мысли, и она с огромным волнением ожидала момента, когда вновь услышит его голос. И конечно, успокаивающие ответы Виктора, что он отключал телефон, чтобы выспаться перед экзаменом, не успокаивали ее — она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не заметить смущения в его голосе. «Ничего, приеду — разберусь», — успокаивала она себя и снова окуналась в работу…
Когда она наконец вернулась, вошла в квартиру, то услышала тихую медленную мелодию, которая доносилась из комнаты Виктора. Татьяна Николаевна неслышно подошла к дверям и улыбнулась: Виктор сидел за столом, весь заваленный учебниками и тетрадями, в комнате было темно и горела настольная лампа, окна были зашторены. Виктор что-то писал. Когда мелодия кончилась и из радиолы стал доноситься однообразный и неприятный звук шипящей иглы, он встал, поставил другую пластинку, которая также была с медленной мелодией, подошел к окну и раздвинул шторы… В комнату мгновенно ворвался яркий дневной свет, от которого Виктору пришлось ненадолго зажмуриться, затем, сделав несколько гимнастических упражнений и все еще не замечая Татьяну Николаевну, он начал закрывать окно и неожиданно резко оглянулся назад, словно его кто-то толкнул в плечо…
— Мамуленька! — воскликнул он и, словно маленький, бросился к ней на шею. — Как же я соскучился по тебе!
И столько неподдельной радости было в голосе Виктора, что у Татьяны Николаевны показались слезы на глазах и она в который раз дала себе слово никогда не расставаться с ним на такой долгий срок.
— Ну, рассказывай, как ты тут без меня жил-поживал? Готовил ли себе или все всухомятку? А воротничок-то грязный… — скорее виновато, чем укоризненно, произнесла она. — Ну, ничего, сегодня объявляется банно-прачечный и хозяйственный день… А ты с этого дня — только заниматься и отдыхать! — Она повернулась, но неожиданно спросила: — Почему ты занимаешься с задернутыми шторами, да еще под музыку? Это что — новый метод?
— Никакой не новый… просто с музыкой легче заниматься, так как меньше устают клетки головного мозга, а дневной свет, да еще прекрасная погода меня очень отвлекают, понятно? — этаким менторским тоном объяснил Виктор.
— Понятно, товарищ профессор! — рассмеялась она. — У тебя случайно сейчас не перерыв?
— Могу прерваться, а что?
— Тогда вытряси дорожки, мне с ними тяжело управляться… Ну вот, говорила, отдыхать будешь, а сама сразу работать заставляю.
— Ничего, мама, это полезно, а то кровь застоялась, — успокоил ее Виктор и начал быстро и ловко скатывать дорожки в рулон.
Виктор вышел на улицу, а Татьяна Николаевна стала подметать полы. Неожиданно в его комнате она наткнулась на женскую заколку. Нахмурив брови, внимательно оглядела комнату, затем просмотрела его постель, но ничего больше не нашла…
Когда Виктор вернулся с улицы, полы блестели солнечными бликами и были еще мокрыми. Быстро разостлав дорожки, он сказал:
— Странно, мама, когда ты в доме, то в квартире какой — то особенный порядок. Вроде и я стараюсь его поддерживать, но у тебя он какой-то особенный…
— На то я и женщина, — улыбнулась Татьяна Николаевна. — Вот женишься… — проговорила она и посмотрела на него. Виктор опустил глаза и неожиданно покраснел. — …Приведешь ее в дом, и тоже будет особенный порядок, — будто ничего не заметив, договорила Татьяна Николаевна.
— Ну, когда еще это будет, — неуверенно протянул Виктор, хотел улыбнуться, но не получилось. — Пойду заниматься.
— Да, совсем забыла, тебе какой-то… «дикий» или как — то еще… звонил, сказал, что еще позвонит. Кто это?
— Да так… знакомый один, — не сразу нашелся Виктор и пошел к себе в комнату.
Татьяна Николаевна пожала недоуменно плечами: «Чего он так смутился? Что за «дикий»?
Едва Виктор вошел к себе в комнату, как раздался телефонный звонок, и Виктор моментально схватил трубку.
— Да, это я… Мама вернулась… Нет, зубрю помаленьку… Неплохо: две четверки, остальные — «пятаки»… Где научился? В школе! Два еще осталось… Хорошо, после экзамена можно, звони!
…Дикой вышел из автомата, сел в машину и отправился на улицу Горького к Центральному телеграфу.
Войдя в огромный зал, заполненный озабоченными и снующими людьми, он дождался, когда у интересующего его окошечка никого не было, и быстро подошел.
— Девушка-красавица, взгляни, может, есть что-нибудь? — явно заигрывая, произнес Дикой.
— Давайте ваш паспорт, посмотрю, — неожиданно смутилась она. Взглянув в паспорт Дикого, быстро посмотрела все письма. — Вам письмо. — Она кокетливо улыбнулась. — …Но не от девушки!
— Откуда это известно?
— Почерк неженский…
— А-а! — рассмеялся он. — А ты глазастая!.. До встречи, красавица!
— Вот еще! — фыркнула она, но долго смотрела ему вслед…
В машине он распечатал конверт и достал квитанцию, после этого поехал на Комсомольскую площадь, но на этот раз пошел на Ленинградский вокзал. По квитанции, которая была в конверте, получил в камере хранения небольшой чемоданчик и снова сел в машину. В нем лежало какое — то белье, а под ним несколько наполненных небольших матерчатых мешочков и записка, которая была короткой, но Дикой, прочитав ее, мгновенно вспотел от волнения: «В 19.00 будь на месте, поговорим. А.». Смахнув пот со лба, Дикой испуганно оглянулся, затем сжег записку и посмотрел на часы. Поездив по городу, чтобы немного успокоиться, он направился к месту встречи. Уличные часы показывали ровно семь часов, когда Дикой подъехал к Музею Революции и остановился. Буквально сразу же к нему, на заднее сиденье, кто-то подсел. Дикой машинально взглянул в зеркальце заднего вида и едва не чертыхнулся, так как сам, перед тем как подъехать сюда, надел на зеркальце специальный чехольчик, подчиняясь одному из правил инструкции: на таких встречах он не должен был видеть того, кто садился к нему…
— Поезжай прямо, — произнес мужской голос.
Дикой медленно двинулся вперед, волнение не проходило, и он сидел в огромном напряжении.
— Посылку отослал?
— Нет… Пока не с кем.
— А почему бы этого не использовать?.. Ну, который уже ездил?
— Виктор Быстровский? Он экзамены сдает сейчас… Последний — через неделю.
— Расскажи мне о нем!
— Семнадцать лет, заканчивает школу, спортсмен… Выглядит старше своих лет… Все его друзья в основном старше его. Любит хорошо жить… Познакомился с ним год назад, на танцах. Танцует как бог, одну девицу так подкидывал…