енная Мариной. Быстро развернув узелок, он увидел там колбасу, сахар, лук, чеснок, хлеб и удивился, что там были и пять пачек сигарет. Наверно, Марина подумала, что в этих условиях он обязательно закурит… Окликнув Жору, Виктор предложил разделить с ним скромную трапезу.
— Скромную? — воскликнул Жора. — Да это царский обед… А ты говорил, что не куришь.
— Я и не курю… Сам не понимаю, зачем Марина мне их положила!
— Жена?
— Кто, Марина? Да… — Только сейчас Виктор серьезно вдумался в это слово: жена! У него есть жена, и зовут ее Марина!
— Чего ж тут непонятного! Проконсультировалась с кем-нибудь, вот и положила… Клевая у тебя жена! Ведь на эти сигареты ты сможешь с месяц клево жить! Это же здесь твои деньги, — пояснил он. — На них что угодно можно приобрести, понял?
— Не совсем…
— Ну, дал «баландеру» сигаретку, а он тебе добавку дня два давать будет! Да и мало ли чего тебе нужно будет… Так что береги и не раздавай!
— Но ты-то возьми… Ты же хотел курить?!
— Мне нечего тебе предложить взамен.
— Ничего, считай, что это — плата за информацию, — предложил Виктор.
— Хорошо, — подумав, согласился Жора. Он с огромным удовольствием закурил сигаретку, разломив ее и положив вторую половину в карман. — А вот есть — не буду, не обижайся… Все это, — указал он на овощи, — здесь самое дорогое: чего-чего, а витаминов здесь не хватает… Я бы мог, конечно, тебя разбазарить, но Жора-Клин с уважением и честно относится к людям, которые ему симпатичны… Ты хороший парень, браток, не жадный — полюбил я тебя. Жалко, что вместе не будем: присмотрел бы за тобой…
— Почему вы так думаете, что не вместе? — Виктор не заметил, как перешел на «вы».
— Потому что я по пятой ходке, а ты — по первой…
— По пятой?! — невольно воскликнул Виктор.
— Точно! В общей сложности уже двенадцать лет «оттащил»…
— Двенадцать?! Сколько же вам лет?
— Да молодой еще, — усмехнулся Жора, — сорок пятый пошел… Так что больше на воле пожил… Впервые попался — семнадцать было… Вот и считай: из двадцати восьми — шестнадцать на воле! Так что вор в законе… Если кто «мазу тянуть» будет, про меня напомни — отстанет, если не захочет, чтобы им занялся Жора-Клин! Запомнил? уж больно ты мне приглянулся! И не «выкай» ты мне больше, будь проще!
— Хорошо! Может быть, все-таки поешь что-нибудь?
— Нет, вот разве только кусманчик колбаски захаваю, — сказал он и ловко забросил в рот небольшой кусочек колбасы. — Колбаска — ништяк! — похвалил Жора словом, которое, как узнал позднее Виктор, означало наивысшую оценку…
21
Марина едва не каждый день писала Виктору письма и волновалась, что от Виктора не было ни одного. Пыталась она несколько раз добиться свидания, но это было не положено. Не зная, что предпринять, Марина обращалась в различные юридические консультации, но ответ был везде малоутешительным и противоречивым. Несколько раз звонили Юрий Александрович с Наташей, но она скрывала, что Виктор находится под стражей. Но сегодня Юрий почувствовал в ее голосе тревогу и, не слушая никаких возражений, сказал, что через полчаса приедет. До самого появления Юрия Александровича Марина не знала, рассказать или нет. Но потом поняла, что скрывать долго все равно не удастся, а позднее эта ложь может только обидеть…
Выслушав все, ни разу не перебив Марину, Юрий Александрович помолчал, а потом сказал:
— Если все, что ты мне рассказала, соответствует действительности, а я в этом не сомневаюсь, то здесь произошла какая-то роковая ошибка и нужно действовать!
— Я пыталась разыскать капитана Сенцова, который был в курсе всего, но он где-то в командировке, а полковник Забелин, также знающий всю суть дела, — в отпуске… Какая-то дикая невезуха! — еле сдерживая слезы, воскликнула Марина.
— Ну-ну, не будем столь пессимистичны… Вот что, свяжись со школой, где учился Виктор, и возьми оттуда характеристику, не вдаваясь в подробности ситуации: могут неправильно истолковать, а я попытаюсь разыскать неуловимое милицейское начальство… Так что не унывай: справедливость все равно восторжествует, зря только сразу не сказала, хотя и понимаю почему! Ладно, давай действовать! — решительно произнес он. Его спокойная уверенность и горячая готовность принять участие в борьбе за справедливость вселили в Марину надежду и бодрость духа…
После многочисленных процедур, связанных с личным туалетом: стрижка волос, принятие душа, получение личных вещей — матраца, матрасовки, одеяла, подушки, наволочки и алюминиевой кружки, всех разделили по группам и начали разводить по камерам. Жора оказался прав, когда предсказывал, что их вместе не оставят; они тепло простились, и Жора обещал разыскать Виктора… Наконец, на третьем этаже была названа фамилия Виктора, и его втолкнули в камеру; по обеим сторонам стояли двухэтажные нары-«шконки», и почти все места заняты. Было свободно только одно, которое находилось рядом с унитазом… Виктор долго размышлял над тем, что он скажет, когда войдет в новую камеру, в которой ему, может быть, долго придется находиться.
— Привет, земляки! — неожиданно для себя произнес он бодро, повторив обычные слова, которые слышал неоднократно.
— Привет! — откликнулись несколько голосов.
Виктор прошел по всей камере, насчитывающей человек тридцать пять — сорок, пробуя найти себе место где-нибудь поближе к окну, но все действительно было занято. Со всех сторон — испытующие взгляды. Направившись уже было к тому единственному месту, Виктор неожиданно вспомнил наставления Жоры, решительно подошел к дверям и начал громко стучать. «Кормушка» вскоре откинулась, и недовольный голос спросил:
— Ну, в чем дело?
— Куда вы меня всунули? Я что, стоя спать должен? — спросил Виктор, стараясь держаться как можно наглее.
Оглядев камеру, тот спокойно произнес:
— Есть же одно место…
— Сам ложись у параши! — огрызнулся Виктор.
Крышка-«кормушка» захлопнулась, и Виктор обратил внимание на то, что взгляды обитателей камеры стали несколько одобрительнее.
— Сейчас тебе, наверно, «вертолет» пришлют! — предположил кто-то.
Виктор подумал, что его снова решили разыграть, и уже хотел соответствующе ответить, но тут лязгнул замок в двери, она широко распахнулась, и в камеру внесли деревянный лежак, как две капли воды похожий на те, что обычно используют на пляжах.
— Придется тебе на «вертолете» пока поваляться, — усмехнулся один из тех, кто принес этот лежак. Эти двое были уже осуждены и оставлены при тюрьме, в хозобслуге. Виктор ничего не ответил и пристроил свой «вертолет» около окна, затем разложил на нем свою постель и, укрывшись матрасовкой, быстро уснул, устав от различных эмоциональных встрясок этих суток, первых суток своего заключения под стражу…
Проснулся он оттого, что загремел замок в двери, откинулась «кормушка» и зычный голос надзирателя прокричал:
— Проверка!
Все начали спрыгивать с нар и выстраиваться в проходе. Вошел дежурный корпусной и проверил наличие заключенных по своему списку. Процедура эта проводилась каждое утро и заключалась в том, что дежурный корпусной называл фамилию и вызываемый должен был сделать шаг вперед, назвать свое имя, отчество и статью, по которой содержится под стражей. Проверив всех, дежурный быстро вышел из камеры, записав себе некоторые просьбы: кончилась бумага, нет черных ниток, а также забрал письма и различные заявления для передачи по инстанциям. После этого в разные стороны разбрелись ее обитатели: кто по своим нарам, а кто за огромный стол посередине камеры. Стол использовался для двух целей: во время обеда его занимали избранные, своеобразная верхушка, которая верховодила камерой, а в другое время стол служил для различных игр: шахматы, шашки, домино и другие, менее известные и выдуманные в заключении, — «крест», очко, покер, «телефон» и многие другие, для которых использовались доминушки, шашки и сделанные из хлеба или капроновых пакетов игральные кости… Понаблюдав за игрой в шахматы, Виктор понял, что игроки они довольно слабые и не представляют интереса. И он переключился на тех, кто использовал доминушки для какой-то игры.
— По какой залетел? — спросил один из играющих.
Виктор нехотя и коротко объяснил.
— Серьезный клиент, — уважительно отреагировал тот. — А «обмановку» уже всучили?
— Какую «обмановку»? — не понял Виктор.
— Ты что, по первой ходке?
— По первой.
— «Обмановка» — это заключительное обвинение… Как залетел-то?
— Малина на мокрое пошел, чтобы «замести» свидетеля, ну и… засыпался! — махнул Виктор рукой, удивляясь самому себе, что заговорил тюремным жаргоном.
— Взяли?
— Взяли… — усмехнулся Виктор и добавил: — Мертвое тело!
— Сам или менты пришили?
— Менты, — решил соврать Виктор.
— Вот тебе и Малина… и кликуха не помогла! — покачал тот головой и представился: — Кешка-Рысь!
— Виктор!
— А кроме золотой «фальшивки» чем на воле занимался?
— Спортом, — не сразу ответил Виктор.
— Ну что же, будешь Витька-Спортсмен… Вот тебе и кликуха! Чем плоха? Так что с тебя пайка сахара причитается!
Виктор подозрительно взглянул на него, ожидая подвоха.
— Или тебе кликуха не по нраву?
— Да нет, вроде ничего… — проговорил Виктор не совсем уверенно, а потом встал и принес три кусочка сахара.
— Это хорошо, что долги сразу отдаешь, — одобрительно сказал Кешка-Рысь. В это время раздался глухой стук в дверь.
— Баланда пришла! — воскликнул молодой парень, у которого левая рука, поврежденная чем-то, была несколько короче, чем правая, и сильно высохла. Как понял Виктор позднее, это был выборный дежурный по камере, та& называемый «шнырь», в обязанности которого входило убирать и мыть камеру, раздавать пайки хлеба и сахара, а также ложки, именуемые «веслами». За поврежденную руку он был прозван «крылатым». За работу по камере он получал от каждого полкусочка сахара и жил довольно сносно, меняя его на то, что ему нужно. После его призыва около «кормушки» выстроилась очередь, а верхушка, или так называемые «шерстяные», уселись за стол. Дежурный получил на всех пайки и для стола девять порций баланды, и только после этого стали получать остальные. Виктор получил свою порцию