К щекам Джихана прилила кровь, и на них образовались ямочки. Когда-то я подшучивала над ним за то, что в гневе он становится таким красавчиком. Но сейчас на меня сурово смотрел грозный воин, а вовсе не красавчик.
– Эти люди не согрешили, – сказал он. – Даже заявлять об этом…
– Я не хотела сказать ничего такого! – Я взяла его мозолистые ладони, вспомнив, что в Пустоши следует следить за словами, в отличие от Аланьи, где можно говорить что вздумается. – Ты пришел сюда отомстить, я поняла.
– Нет, не отомстить. У каждого из них есть жены и дети, которые теперь плачут в ночи. Думаешь, я хотел идти сюда? Я пришел, чтобы эти рыдания смолкли, а заглушить их может только одно – справедливость.
– Понимаю. Но ты должен мне поверить. Шах Тамаз – хороший человек. Он не мог бы приказать такое. Это обман.
Он засопел, а потом медленно кивнул. А когда снова посмотрел на меня, то как будто видел что-то другое – быть может, воспоминания.
– Увидев тебя, я перенесся в счастливые времена. Более простые времена – например, когда отец поймал красную белку, а ты захотела оставить ее как домашнее животное, вместо того чтобы освежевать и съесть.
Он хихикнул. В то благодатное время казалось, что у нас никогда не будет в недостатке кроликов, яков и коз, а в особенности лошадей. Однако через десять лун засухи все изменилось.
Джихан потеребил бороду.
– Услышав, что они послали тебя, я опасался самого худшего. Боялся увидеть девушку без зубов и с тонкими, как тростинки, запястьями. Но ты… Такая загорелая, и с этими кудрявыми волосами ты выглядишь как аланийка, в хорошем смысле. С тобой обращались достойно, и поэтому я дам им время объяснить вот это, – он указал на разлагающиеся головы.
За спиной раздалось сопение. Гокберк сердито уставился на меня, неодобрительно выпятив верхнюю губу.
Проигнорировав его, я кивнула, обрадовавшись, что заложила первый камень в мост между двумя сторонами.
– Спасибо, Джихан. Я всегда улыбалась, когда до меня доходили новости о твоей победе в сражении. И все же это казалось каким-то ненастоящим, как будто в битве победил какой-то другой Джихан. А теперь… увидев тебя… я наконец-то начала понимать.
Его смешок перерос в меланхолический вздох.
– Скажи, Сира, ты здесь счастлива, среди этих песков, глины и грязи?
На меня нахлынули воспоминания, как мы с Джиханом грызли кость, клацая зубами от голода.
– Я довольна, – ответила я. – И благодарна. Шах Тамаз обращается со мной как с дочерью. Я не могу просить большего.
Но это было не совсем так. Я всегда желала большего. Однако мой брат не мог дать мне того, что я желала.
Когда я подошла к пологу, выход преградил воин с широким брюхом.
– Пусть Тамаз и обращается с тобой как с дочерью, но он тебе не отец, – сказал Джихан. – Здесь, в юрте, ты опять оказалась в Бескрайней пустоши. Мы привезли ее с собой. И все же… ты уходишь. Обратно к своим тюремщикам. К врагам.
Осознав, о чем он говорит, я замерла. По моей спине пробежал зимний холод Пустоши.
– Если ты не выпустишь меня, жди беды. Шах Тамаз предположит самое худшее.
Я повернулась к Джихану, чтобы он увидел мольбу в моих глазах.
– Быть может, я пришел именно по этой причине, сестренка. Чтобы забрать тебя. Мы поскачем обратно в Бескрайность, забыв об этой стране лжи и жестокости. – Обитающие в Бескрайней пустоши племена предпочитали называть ее Бескрайность, а другие сокращали до Пустоши. – Но я не стану этого делать против твоей воли. Если мы заберем тебя, это будет достаточной компенсацией за отрезанные головы. – Он помедлил, вглядываясь в меня, словно пытался увидеть истину за маской, которую я натянула. – Что скажешь? Ты готова вернуться домой?
Я отвернулась, подошла к пологу и сказала:
– Теперь мой дом – Кандбаджар.
Я вернулась за стены Песчаного дворца, где гулямы в сверкающих бронзовых и золоченых доспехах окружали шаха Тамаза, хотя я не смогла опознать его наверняка. Два его долговязых двойника были в таких же бурых кафтанах и тонких кольчугах, и оба слегка наклоняли головы вправо. Даже проседь в волосах у них была в точности такого же оттенка, и они подражали его прихрамывающей походке.
Но голос так просто не повторить. Когда Тамаз заговорил, мои уши и щеки словно обдало густым сиропом.
– Что он сказал?
Настоящий Тамаз не терял времени даром, спеша ко мне вместе с гулямами, которые окружили нас стеной оружия. Оказалось, что он надел золотистые доспехи гуляма, и сквозь прорези шлема видны были только карие глаза.
– Ваше величество.
Я склонила голову и прошептала ему на ухо обо всем, что произошло, чтобы никто не подслушал.
– Предлог для атаки? – сказал он, распахнув глаза.
Я покачала головой:
– Не думаю, что мой брат стал бы лгать.
– Но кто устроил такое зверство?
– Если мы докажем, что не имели отношения к этим убийствам, думаю, Джихан уйдет.
Шах Тамаз встревоженно зашептал мне на ухо:
– Кто бы это ни сделал, время выбрано идеально. Всего через неделю после того как я отправил большую часть гулямов отбить прибрежные крепости, и город оказался почти без защиты. Но в любом случае, ты хорошо справилась. Предоставь остальное мне, милая.
Я кивнула и пошла к дворцу, сверкающему в лучах заходящего солнца как золотой песок. Прежде чем я успела отойти достаточно далеко, шах сказал:
– Похоже, брат до сих пор тебе доверяет. Будь готова, ты вскоре опять мне понадобишься.
Ступив на шелковый ковер дворцового коридора, я поежилась. При мысли о тех гниющих головах мне хотелось принять ванну. Я поднялась по винтовой лестнице в крыло гарема и вежливым кивком поприветствовала евнухов с заплетенными в косы волосами, охранявших купальню. Оказавшись внутри, среди голубых плиток с узором в виде звезд, я разделась и вошла в парную. Этим утром там было многолюдно: несколько евнухов занимались своими обязанностями, а группа наложниц купалась.
Я села, прислонившись к влажной стене, и жаркий пар успокоил мое нутро. То погружаясь в дремоту, то выныривая из нее, я купалась в печальных воспоминаниях.
Отец погиб. Бетиль умер. Мама на грани смерти. С горя мне хотелось украсть самую быструю кашанскую лошадь из скакунов шаха и умчаться в Пустошь, только чтобы подержать маму за руку. Но на самом деле я больше не была ее дочерью. Теперь моей матерью стал этот дворец. Я нуждалась лишь в объятиях его стен.
В тот день, когда нас атаковали йотриды, их каган принудил моего отца к унизительным уступкам, и я вошла в состав дани. Помню жуткое мгновение, когда воины вырвали меня из материнских рук. Йотриды – смертельные враги нашего племени. Они молились тем же святым, что и аланийцы, а мы почитали только Потомков. Лат слышит наши молитвы, потому что Потомки живут под сенью ее трона, а ложные святые поджариваются в адском пламени. Так меня учили, хотя больше я в это не верю.
Каган йотридов, который даже некоторое время жил среди нас и был чуть старше моего брата, подарил меня аланийцам. Хотя меня увезли далеко от дома, в конечном счете все обернулось к лучшему. И вот теперь я сидела в купальне, достойной правительницы всего мира, и мой живот был наполнен. И все же сердце до сих пор щемило по тому, чего меня лишили.
Пар сдавил мне грудь, и я окунулась в теплый водоем в центре купальни. Я всегда избегала ледяной воды. Когда холод сковывал мне вены, я всегда вспоминала те морозные и голодные дни в землях силгизов. Пока я дрожала при мыслях о том времени, наложницы выходили и входили в купальню. Те, кто не испытывал ко мне ненависти, вежливо улыбались и приветствовали. А другие тщательно избегали моего взгляда. Подумать только, после всего, через что я прошла, я оказалась здесь.
Вошла Зедра. Она сняла с волос полотенце и присоединилась ко мне в воде, черные кудри упали ей на грудь. Я привстала и с улыбкой пробормотала приветствие, надеясь, что не обижу ее своей рассеянностью, хотя она всегда была добра ко мне. Как и ко всем.
– Я так тебе завидую, – сказала она, хихикнув. Раскрасневшиеся щеки явно намекали на то, что она выпила. – Теперь ты посол. Нет, Великий визирь!
– Ничего подобного. Просто стоящий во главе орды человек случайно оказался моим кровным братом.
– В тебе течет кровь завоевателей, – сказала она. – Еще одна причина для зависти.
– У тебя нет ни единой причины мне завидовать.
– Да ты еще и скромница, опять причина для зависти.
– Прекрати.
Я плеснула водой ей в лицо. Она приняла это с улыбкой, даже не вздрогнув. Когда она только приехала во дворец, всего год назад, то не купалась. Она отказалась залезать в купальню, несмотря на мольбы евнухов, а вместо этого сидела на полу и поливала голову из ведра. Как объяснила Зедра, именно так моются в Вограсе, откуда она родом, однако наложницы из Вограса так не делали. Иногда я замечала, как она будто в трансе смотрит на воду в купальне. Странная девушка, это еще мягко сказано.
Хотя по закону я была свободна, а Зедра рабыня, ее статус был выше моего. В конце концов, она возлюбленная наследного принца, которого народ уважал не меньше, чем его отца, шаха Тамаза. К тому же из всех наложниц одна только Зедра подарила ему сына.
Евнухи в бордовых халатах поменяли благовония в расставленных по углам курильницах. От них растекался пряный аромат с нотками алоэ и мускуса.
– Каково это – увидеть брата после стольких лет разлуки?
Да, каково это? Меня словно ударили молотом, затоптала орда или обнял медведь, но я пыталась найти более подобающие слова.
– Он выглядел как мой брат… и в то же время не так. Как мальчик, которого я хорошо знала, и одновременно с этим абсолютный незнакомец.
Зедра кивнула:
– Время и расстояние превращают людей в незнакомцев, но кровные узы останутся навеки. Уверена, он чувствует то же самое по отношению к тебе. – Для девятнадцатилетней девушки она была мудра не по годам. Ее лицо напряглось. – Так скажи. Что теперь будет? Следует ли нам волноваться?