Мимо прошла стайка паломников в белом, болтая, насколько я поняла, на вограсском, язык звучал мягко и тягуче.
Я покачала головой:
– Я знаю лишь одно – ты не обязан был меня спасать. Привязывать мое полумертвое тело к своей спине и тащить через пустыню. Я в таком долгу перед тобой, что вряд ли когда-нибудь сумею расплатиться. В общем… мне все равно, за что тебя изгнали. Это не изменит моего мнения о тебе.
– Какие сладкие слова, девушка. Но сахар растворяется на языке. Если я скажу тебе, что сделал, ты будешь смотреть на меня так, будто я совершил это только что. Хотя наверняка ты все равно со временем узнаешь, но до тех пор я предпочел бы наслаждаться твоим восхищением.
– Если я все равно узнаю, лучше услышать это от тебя. – Я сжала его руку. – То, что нам предстоит сделать, очень опасно. Если я снова вверяю жизнь в твои руки, мне нужно знать о тебе все. Мы с Кевой пришли к взаимопониманию. Но ты – не часть нашего плана, и если я захочу, то закрою для тебя двери.
Он вздохнул как медленная песчаная буря.
– Чаша финикового вина поможет излиться словам.
По словам Кевы, ему потребуется время, чтобы уладить все с Апостолами. Значит, время у нас есть.
– Показывай дорогу, – сказала я.
Эше повел меня по лабиринту переулков, зажатых между горами. Мы добрались до обширного жилого района с похожими на пещеры домами, вырубленными в горных склонах. В оазисе на центральной площади росли финиковые пальмы и акации. Мы сели под деревом, и продавец из ближайшего ларька принес нам две чаши финикового вина за две медные монеты. В Кандбаджаре финиковое вино стоило в десять раз больше.
Я глотнула сладкую обжигающую жидкость и вспомнила, как Тамаз наслаждался финиковым вином, слушая кашанских поэтов, которые стучали в барабаны, одновременно сочиняя стихи. Хотя во дворце помимо него мало кто любил это вино, предпочитая виноградное или вишневое. У него был простой вкус, сладкий и вяжущий. Мне хотелось бы насладиться чашей вина вместе с Тамазом, но было уже слишком поздно для этого. Даже если бы я добилась правосудия для Тамаза, моего брата и самой себя, это стало бы слабой компенсацией за все вино, которое нам уже никогда не суждено выпить вместе.
– Когда-то я любил лазить здесь по горам. – Эше показал на далекий горный пик рядом с остальными. – Вид, от которого закачаешься. Даже романтичный.
– Откуда ты родом? – спросила я.
– По крови и рождению я химьяр. Но вырос вдали от родины, в Мерве. Так что, наверное, я… аланиец. Мой отец был купцом. Обычно он торговал пряностями, шелком, черным деревом, металлами, но еще и книгами. Привозил целые фургоны толстых пыльных томов из Химьяра, некоторые были единственными экземплярами в мире, и продавал их Философам. Когда Золотое царство пало, бродяги грабили библиотеки, как и все остальное. Отец счел своим долгом, причем довольно прибыльным, спасти эти книги. Принести в мир свет… и немного на этом подзаработать.
Возможно, такова и философия самого Эше. Делай добро и получай прибыль. Конечно, все пытаются получить прибыль, но он, похоже, попутно хотел и сделать что-то хорошее.
– А как ты стал Апостолом?
Он хмыкнул:
– На самом деле ты хочешь знать, как я перестал быть Апостолом.
Я медленно кивнула.
После нескольких поспешных глотков он начал рассказ:
– Я стал Апостолом вместе с братом. Мы вступили в святой орден в Мерве и были избраны благодаря замечательному характеру, а также уникальному знакомству с кое-какими темными методами колдовства.
– Вот как? И откуда ты получил эти знания?
Он постучал по голове:
– Самые редкие книги из тех, которыми торговал отец, мы переписывали от руки. Говорят, что во времена Золотого царства в Химьяре процветало колдовство, но всему положила конец кровавая чума. Отец спас много томов о колдовстве, а мы с братом запомнили несколько наизусть.
– Я знаю, что ты умеешь писать кровавые руны. Так ты и спас мне жизнь.
Эше кивнул:
– Да. Говорят, чтобы научиться писать кровью, тебя должны освятить кровью бога. Родители рассказывали, что в день моего рождения шел кровавый дождь.
– Кровавый… дождь?
Он ссутулился.
– Не спрашивай. Кровавая чума была ужасна.
– Раз уж ты умеешь писать кровью, может, ты способен и переселять душу?
Эше покачал головой:
– Нет. Даже с учетом моих знаний, я не понимаю, откуда берется такая способность. Боюсь, это тайна, покрытая мраком истории.
– А может оборотень просто завладеть любым, кем захочет?
– К счастью, нет. Он может вселиться лишь в того, чья кровь того же вкуса, что и кровь в его руне. Кроме того, каждую руну можно использовать лишь один раз, а затем придется переписать. Так что, кто бы в тебя ни вселился… он сделал это обдуманно.
Уж в этом я не сомневалась. По какой-то причине колдуну была нужна война между силгизами и Аланьей, и я стала идеальным сосудом, чтобы заколоть Тамаза.
Подошел продавец, добродушный старик, и спросил, не желаем ли мы еще вина. Мы с Эше отказались, вежливо улыбнувшись.
– Прости, ты рассказывал, как стал Апостолом.
– На чем я остановился? – Эше почесал бровь: – Ах да. Итак, когда мы с братом стали Апостолами, то начали отслеживать и расследовать все случаи колдовства в трех государствах, иногда сталкиваясь лицом к лицу с кошмарными… – Он нервно сглотнул. – Ладно, перейду сразу к делу. Много лет назад в Зелтурии жил один маг. Ее звали Ашери. Однажды мы подслушали ее заклинания. «Спящая», твердила она. Мы с братом решили, что она… что она призывает что-то из тьмы. А эта сущность взывает к Кровавой звезде. И Ашери начала ей поклоняться. Обращалась к ней, чтобы совершить нечто ужасное.
– Кровавая звезда? Где-то я это уже слышала.
– В Пустоши и во льдах Юны есть племена, которые ей поклоняются, хотя самой звезды больше не видно на небе, она была там до рождения святого Хисти. Но об этом поговорим как-нибудь в другой раз. Мы рассказали старшим Апостолам о своих подозрениях, но они потребовали доказательств. Поэтому мы стали следить за Ашери и заметили, что у нее есть одна подруга – абядийка, продавщица чая. Иногда Ашери просиживала рядом с той девушкой целый день, под солнцем и звездами. Ашери уже достигла потрясающей фанаа – она могла не есть, не пить и не спать, не улыбаться и не смеяться. Зачем ей понадобилась подруга? Тогда мы начали следить за продавщицей чая и следовали за ней несколько недель. Но она была обычной девушкой, покупала на рынке чайные листья, измельчала их и продавала паломникам. А на полученные деньги помогала больному отцу.
– И… что произошло?
Эше сделал глоток, поежился и выплеснул вино на траву.
– Я как раз к этому подхожу. Однажды, когда девушка шла к своему лотку, мы схватили ее, затолкали ей в рот маковые зерна и сунули в мешок. Отвезли за несколько миль от города, где никто не мог услышать. Я никогда не забуду ее крики и визг, ее дрожь, когда мы ее пробудили. Мы спрашивали ее об Ашери, о чем они разговаривают, но девушке нечего было сказать. Ну, я и…
История уже была настораживающей.
– И что же ты сделал?
– Порезал ей запястье, нацедил чашу крови и начал писать на ее теле кровавые руны. Которые причиняли… неописуемую боль. Руны, которые невозможно смыть. Я написал их на ее лице. На бедрах. Где только смог. Но она все равно не рассказала, что задумала Ашери.
Я больше не хотела слушать. Мое мнение об этом человеке уже пошатнулось, хотя я заявляла, что оно непоколебимо. Все это выглядело отвратительно. Апостолы должны защищать слабых и невинных, а не пытать их. В моем горле встал комок негодования.
– Зачем? – Я покачала головой: – Зачем ты зашел так далеко?
Эше не мог посмотреть мне в глаза, а смотрел на мою чашу с вином, как будто сожалел, что выплеснул свое.
– Потому что… я не хотел, чтобы здесь повторилось случившееся в Химьяре. Я считал своим долгом защищать веру и полагал, что страдания одной девушки не могут сравниться со страданиями целого государства. – Он вздохнул, почти с облегчением. Возможно, ему стало легче, когда он рассказал о своей боли. – Но… увидев, что мы сделали… мы отвели ее к Апостолам и признались в своих преступлениях. И приняли наказание. Шейхи выпороли нас с братом, а потом сбросили вот отсюда, – он указал на горный пик, с которого, по его словам, открывается романтичный вид. – Вид, от которого закачаешься. Когда мы падали, брат притянул меня к себе. Он сломал спину, смягчив мое падение. Я начертал на его теле все целительные руны, какие только сумел, но ни одна из известных мне кровавых рун не могла срастить сломанные кости, и у меня не было крови нужного типа, чтобы его спасти. – Он посмотрел на меня, из его глаз полились слезы. – Итак… что ты теперь обо мне думаешь?
12. Зедра
Я всего лишь служанка. И я не скромничаю, а напоминаю самой себе простую истину – я делаю это не для себя. Сотни лет назад я достигла фанаа, но с тех пор утратила. Я когда-то была огнем, горящим без фитиля, без свечи и даже без воздуха. Я горела ради одной лишь цели, ради Лат и ее Потомков.
Потому что когда-то мы были единым целым, и мы будем вместе в раю. Но если настанет Великий ужас, мы переродимся в его огне, наши души будут раздроблены, смешаны в одно море и воссозданы в других существах, которых не постичь никакому разуму.
Так предупреждал тысячу лет назад отец Хисти, когда он ходил по земле. Но об этом не прочесть в Писании Хисти, потому что святые правители исказили его учение. Для почитателей святых Великий ужас неизбежен – катаклизм, предшествующий концу света и Судному дню. Мы же считаем, что Великий ужас нужно предотвратить, а иначе не будет ни расплаты, ни ада и рая, где могут обитать души. Не будет ничего, что мы способны понять.
Каждый день я напоминала себе эти истины, чтобы поступать правильно. Направлять волю к высшей истине, так я молилась – не склоняя головы, не падая ниц и не воспевая хвалу.
– Говори!
Крик Като прервал мои мысли. Я сосредоточилась на происходящем в тронном зале, где Като проводил публичное дознание.