Судя по ее тяжести, на чтение потребуется два дня, если не делать ничего другого. Но у меня было много дел. Отец вложил в конец книги заметки с рунами, которые расшифровал, и я вытащила их.
Глядя на красные чернильные каракули, я содрогнулась. Он указал, какой длины и ширины должен быть каждый символ. А эти символы… я никогда раньше не видела таких. Они больше походили на изображения животных, звезд, деревьев. И, учитывая, насколько велик был каждый символ, это… были не кровавые руны. Это были.
Я ахнула и сунула записи обратно в книгу. Закрыла глаза, но рисунки горели на веках красным светом Утренней звезды. Я хотела забыть их, но они были выжжены в моем сознании.
Может, стоило сначала прочесть книгу. Этот том содержал описание редчайших типов, неизвестных мне ранее, и мне в особенности хотелось определить тип, которым обладала рыжеволосая девушка. Нужно закрыть ставни, заказать чай с кардамоном, зажечь лампу и начать читать. По правде говоря, я не только могла узнать много полезного для дела, но и наслаждалась цветистой, полной метафор прозой Алигара.
Я начала с самого начала, которое оказалось повторением первого тома. Я пролистала его, пока не дошла до описания редких типов. Первой шла кровь завоевателя, но я хорошо ее знала. Затем шла кровь бога, которой обладал мой сын. А потом.
Моя дверь распахнулась. Будь прокляты святые! Я забыла ее запереть. Вошел Мансур с двумя воинами из его личной стражи – в зерцальных доспехах и сжимавших кинжалы, висевшие на поясах.
– А если бы я переодевалась? – Я резко захлопнула книгу. – Как ты посмел войти без разрешения?
– Это был бы не первый раз, когда другой мужчина насладился твоей наготой, не так ли?
Тон Мансура тоже был острым, как кинжал.
Что происходит? На что он намекает?
– К-как ты смеешь? Что сделает шах, когда я расскажу, что его дядя говорил неподобающе о матери его сына?
Мансур тошнотворно улыбнулся, кончики его усов коснулись ушей.
– А что сделает мой племянник, когда я скажу, что твой сын не от него? – Он наклонил ко мне голову: – А?
Неожиданно… но банально.
– Так вот какую игру ты затеял, Мансур. Ничего не выйдет. Ты объявляешь войну своему племяннику, которого любят даже больше, чем его отца. Думаешь, заронив сомнения насчет моего сына как наследника, ты получишь поддержку и станешь шахом Аланьи?
Мансур покачал головой:
– Как я уже говорил, я здесь, чтобы переловить гадюк, милая. Мне не нужен трон племянника. Рутенская служанка Вера рассказала нам все. Ее признание слышали все верховные визири. Как ты ходила в город и посещала разных мужчин, чтобы удовлетворить свою похоть. Вот что получил Кярс за снисходительность к своим женщинам.
Я не ожидала, что Мансур опустится так низко… но я его и не знала. Неужели он пытал Веру, пока она не согласилась на такую ложь? Неужели этот седой дурак действительно верил, что, назвав меня шлюхой, он станет шахом?
– Я разочарована. Ты нагнулся и сорвал настолько низко висящий фрукт, что он, наверное, был зарыт в землю.
– Мы с тобой оба знаем, что мой племянник спал с сотнями, но не имел ни дочери, ни сына. А потом явилась ты, и произошло чудо.
Конечно. Он не рискнет обвинить меня в колдовстве, никто не поверит в это без доказательств. Но шлюха – вполне объяснимо, учитывая, что я выглядела как красивая молодая девушка. Правдоподобная ложь всегда лучше невероятной правды. Хотя, по иронии судьбы, мой сын действительно не был сыном Кярса – однако Мансур этого не знал.
– Ты отвратителен и жалок, Мансур. Твоя ложь не заслуживает ответа. Уверена, Кярс найдет, что сказать, но за него будет говорить его клинок. – Я одарила его наглой ухмылкой и протянула руки, чтобы он мог надеть цепи. – Ну? Ты приготовил камеру?
Он покачал головой:
– Конечно нет. Я закрою тебя в этой комнате до возвращения Кярса. Не будешь больше болтаться по городу. Такая свобода разрушает скромность и невинность.
Он и его стража повернулись к выходу. Я должна уничтожить его и кагана Пашанга, но теперь не могу покидать свою комнату. Конечно, я могу вселиться в кого-нибудь, но нельзя полагаться на одно лишь колдовство. По правде говоря, я никогда не умела реагировать на неожиданности, моя сильная сторона – тщательное планирование. Но все мои планы, запущенные с момента моего прибытия год назад, разрушены ударом молота. Мне не хватало прозорливости. Да и проницательности – я не прочла Мансура так хорошо, как следовало. Теперь я могла надеяться лишь на одного человека, Като.
– А Като это одобрил или ты действуешь через его голову?
Мансур задержался на пороге.
– Через голову чернокожего раба? – ухмыльнулся он. – Селук – мой предок, моя кровь, значит, я родился, попирая ногами головы всех людей, последний из которых – какой-то химьяр. Все служат нам.
– Сказано истинным Селуком, – ядовито усмехнулась я. – Но Тамаз не был таким высокомерным, и Кярс не такой. Если считаешь всех вокруг слишком низкими, не заметишь, как они придут за тобой. Хадрит, Озар, Джихан, Сира – все четверо были подданными Тамаза и все же убили его.
– Только они? – Мансур покачал головой. – Я заполню старые казармы всеми заговорщиками, а не только удобными козлами отпущения.
Значит, он продолжит практику Като использовать старые казармы под тюрьму для врагов. Полезные сведения.
Он вышел и закрыл дверь, оставив меня наедине с горькими мыслями. Я не могу позволить им заманить меня в ловушку. Если Мансур контролирует дворец, сколько пройдет времени, прежде чем орда Пашанга войдет в город? Гулямы еще удерживают городские стены, и Като не дурак, чтобы допустить это. Но что с ним случилось? Не держат ли и его в старых казармах?
Като недооценил Мансура, но я не могла его винить. Отказаться впустить в город брата Тамаза – опасная игра для раба. Похоже, только Кярс может спасти нас от его собственной родни.
Нет. Мы не можем его ждать, это должна сделать я. Я встала на кровать. Как чудесно снова иметь работающие ноги. Я надеялась больше никогда не относиться к ним как к должному. Теперь, когда я могла ходить, можно забрать сына у Миримы. А потом я должна выбраться отсюда.
15. Сира
Пустыня. Снег. Кости. Звезды. И… пощечина!
Я закашлялась, избавляясь от воды, залившейся в ноздри и дыхательное горло. Затем потерла левый глаз и повязку, закрывавшую правую глазницу. Зажала костяшками пальцев слезные каналы.
На мгновение показалось, что мне снова восемь. Сверху смотрел потолок юрты, украшенный картинами с виноградными лозами, цветами и львами. В центре очаг, наполненный льдом, остужал воздух. На меня отбрасывала тени группа мужчин в небесно-голубых кафтанах с наплечниками из медвежьей шкуры и в жестких шапках с темными, пятнистыми перьями фазана-аргуса. Как я ненавидела эти наряды!
Я узнала двоих: все такой же жилистый Текиш, руки сложены на груди, на лице застыло смятение. И его брат, каган Пашанг, его мозолистая ладонь лежит на моей щеке.
– О, ты почувствовала? – сказал он. – Мои извинения, Сира, иначе никак не получалось разбудить тебя.
– Где я? – прошептала я.
Он ответил так же тихо:
– Там, где свет не так ярок.
В голове пульсировала боль. Горло саднило от сухости.
– Вода была бы кстати.
Текиш, который был, насколько я помнила, моложе Пашанга, протянул мне меховой бурдюк. Я села и принюхалась – просто вода, благодарение Лат. Я потягивала ее глотками, пока не прошла сухость.
– Я слышала о твоем приближении, – сказала я, не отводя глаз от Пашанга. – Очнуться и увидеть твое лицо – лишь продолжение моих несчастий.
Он ухмыльнулся:
– Я и сам не хотел бы увидеть свое лицо, проснувшись. Какое счастье, что я единственный, кому и не придется.
– Заткнись. Никакие слова никогда не сотрут то, что ты сделал со мной.
Пашанг снял шапку и вытер пот с прямых каштановых волос. Внушительным его не назовешь. Довольно мягкое, приятное лицо, особенно светло-карие глаза, но внутри – самая темная душа по эту сторону земли. Сложение хрупкое, хотя и высокий (кто-то сказал бы «долговязый», другие выразились бы мягче, «худой»). В аккуратном, формальном йотридском наряде он смотрелся вполне прилично. Это обезоруживало, а без оружия в присутствии кагана Пашанга должно быть очень страшно.
– Дуешься за старое? – вздохнул он. – Я выполнял приказ. Тамазу требовался заложник-силгиз, чтобы ваше племя не заходило на его территорию. Я спросил, кого он хочет, сына или дочь, и он попросил дочь. И, справедливости ради, когда я спросил твоего отца, с кем он предпочитает расстаться, он тоже выбрал тебя. Полюбовная сделка при моем посредничестве.
Какая ложь! По словам Тамаза, он не знал, что йотриды похитили меня, и приказал привезти меня во дворец ради моей безопасности, а не только мира в его царстве.
– Тамаз говорил тебе другое? – спросил Пашанг, очевидно уловив беспокойство в моем опущенном взгляде. – Ну конечно. Обвинять нас, йотридов, одна из его хитроумных уловок, но мы всегда лишь исполняли его замысел или замысел его брата. Я был полотенцем, которым он вытирал кровь, чтобы его пол сверкал.
– То, что приказ отдал кто-то другой, не снимает с тебя ответственности! – проворчала я.
В любом случае, Тамаз мертв, а Пашанг нет, так что спорить не было смысла.
– Два моих спутника, они здесь? – спросила я.
– Химьяр и абядийка? Да, они тоже наши гости.
Значит, Эше здесь, а Кева, вероятно, нет. Но что еще за женщина? Абядийцы – это несколько пустынных племен с юга, рядом с морем Ям-сап и границей с Химьяром. У меня не было такой спутницы.
– А мы твои гости или пленники?
Его ухмылка была просто невыносимой.
– Уверен, ты слышала, как каган Пашанг обращается с пленниками. – Он обвел руками окружающую обстановку: – Как видишь, здесь все иначе.
– Так, значит, ты позволишь мне просто уйти… несмотря на то что обо мне говорят?
– Мне плевать. Хотя нет, это неправда. Приятно, что кого-то в этом царстве поносят также, как меня. После того как я услышал о твоих деяниях, груз на моих плечах стал немного легче.