Меня затошнило, я положила голову на подушку и повернулась на бок.
– Ты зависишь от Селуков. Не прикажут ли они тебе выдать меня, как раньше?
С этого ракурса я разглядывала его каштановую бороду. В отличие от большинства мужчин его возраста Пашанг коротко подстригал ее. Некоторые назвали бы его женственным. Но если вспомнить времена, когда он жил с нами, его борода всегда была довольно клочковатой. Возможно, он просто не мог отрастить ее как следует – такое часто встречается в Пустоши.
Он посмотрел на Текиша и указал на полог юрты.
– Поправляйся, Сира, – сказал Текиш и вышел. Остальные последовали за ним.
– Очевидно, ты не доверяешь мне. – Пашанг сел у моей постели, слишком близко. – Это разумно, доверие требует доверия. Пропасть между нами шире, чем Бескрайность. Но я ничего не замышляю против тебя, как и Мансур. Иди, куда хочешь, я не буду создавать тебе проблем, пока ты не создаешь их мне…
– Пашанг, я.
– В детстве ты называла меня иначе, помнишь?
Я вздрогнула от болезненного воспоминания.
– Конечно, но ты перерос это имя.
– Скажи. Произнеси его еще раз, ради нашей памяти.
Его голодная улыбка выдавала тоску по прошлому. Слишком многие, похоже, жили в прошлом, строили там дома с последними счастливыми воспоминаниями. Я презирала мысль о такой жизни. Всегда лучше смотреть вперед.
– Забудь, – сказала я. – Я уже не та, и ты не тот. Что за ужасная женщина могла бы убить шаха Аланьи, разве ты не задавался этим вопросом?
– Скажи, Сира. Одно его звучание станет бальзамом на сердце.
– Не буду. – Слова вышли резче, чем мне хотелось. – Ты унылое существо, каган Пашанг, и всегда таким был. «Ради нашей памяти», говоришь ты. У меня нет ни одного светлого воспоминания о тебе. Даже в детстве ты казался мне занудой. Таким же невыносимым, как сейчас.
– Ты ругала меня точно также. – Он вдохнул, будто от слов исходил аромат ностальгии. – Придется мне удовольствоваться этим.
Я повернулась на спину и уставилась в потолок. На мгновение я увидела мерцающие среди бела дня звезды. Поморгав, я увидела лишь потолок юрты со всеми его прекрасными картинами. От потрясения из-за встречи с Пашангом я забыла о более насущных вопросах.
– Где ты меня нашел?
– Мы принесли с собой бурю из Бескрайности. В пустыне Зелтурии не было летнего снега уже десятки лет. Мы спасли сотни человек – выкопали из заносов, дали отдых, лекарства, еду. К счастью, ты была среди них.
Что-то здесь не так. В голове промелькнул Дворец живых: измученные души, застрявшие в пирамиде плоти, каждый рот изливает свою боль. А я была на небесах, парила среди звезд, наблюдая за их рождением и смертью.
Может, это были сны? Но они несли в себе аромат воспоминаний.
– Да ты просто святой, – усмехнулась я. – Я хочу видеть своих спутников. Сейчас же.
Пашанг поднял руки ладонями вверх:
– Так иди и встреться с ними.
Я сбросила одеяло и вскочила на ноги. Тело покрывал толстый слой пота.
Пашанг сложил руки и сказал:
– Ты покраснела. – Он принюхался – он что, нюхал меня? – Похоже на потливую лихорадку. Ты всегда плохо переносила холод.
– Где мой друг-химьяр? Я хочу его видеть. Я хочу знать, что он здоров.
– А ты упрямая, да, Сира? Всегда восхищался этим. Помню, как твоя двоюродная сестра сшила прекрасную меховую шапку, которую твой отец надевал на вылазки. Ты раскраснелась от зависти. Ты захотела сшить еще красивее и целые дни напролет…
– Заткнись! Я скорее выколю себе второй глаз, чем стану перебирать воспоминания с тобой.
Он напряг плечи и вздрогнул – неужели этого достаточно, чтобы заставить замолчать грозного Пашанга?
Я вышла из юрты, и вид сверкающей шафрановой стены Кандбаджара ошеломил меня. За ней Башня мудрости касалась облаков, а Песочный дворец мерцал, словно хрусталь, на своем холме. Пирамида Большого базара устремлялась к солнцу обнаженным кинжалом. Последнее, что я помнила, – мы были в двух днях от Кандбаджара. Похоже, они проделали долгий путь.
– Знаешь, ты очаровательна, когда смущаешься, – сказал вышедший за мной Пашанг.
Меня едва не стошнило от его слов.
– Мы привезли тебя на телеге. Ты проспала всю дорогу. Твоим друзьям повезло больше, и они неплохо себя чувствовали.
Какое совпадение, я покинула Кандбаджар во сне и вернулась во сне.
Пашанг кивком головы указал на семь рядов молящихся, обращенных на северо-запад, в сторону Зелтурии. В середине стоял Эше, качая головой при каждом повторении имени Лат.
Я подбежала, вытащила его и обняла. Не думая. Так приятно было видеть союзника в гуще врагов. Он неловко упал мне в объятия, сбитый с толку, а затем воскликнул:
– Сира! Ты наконец очнулась!
– Где Кева?
Он покачал головой и вздохнул:
– Понятия не имею. Меня занесло снегом, а потом вихрь разделил нас.
– Вихрь?
– Мне не хочется вспоминать. Ты хорошо себя чувствуешь? У тебя лицо… краснее зада макаки на закате.
Ничего себе сравнение.
– Я не хочу оставаться здесь ни секунды. Хизр Хаз упоминал, что для нас есть место в храме. Пойдем.
Мы с Эше повернулись к Пашангу, со сложенными на груди руками наблюдавшему за происходящим.
Мы подошли к нему вместе.
– Пашанг, мы идем в город, – сказала я. – Мне неприятно это признавать, но я благодарна тебе за спасение и заботу о нас.
– А другая ваша спутница? Разве вы не хотите ее увидеть?
– Ты ошибаешься, – покачала я головой. – Нашим спутником был молодой мужчина. Его зовут Кева, рутенец по рождению и сирмянин по воспитанию. Если он появится здесь, передай, что мы ушли туда, где должны быть.
– Кева уж точно не молодой, – сказала женщина позади меня.
Я обернулась и увидела еще одного человека, которого не желала видеть никогда в жизни, – одетую в черное Рухи. С ее маленьким ростом она походила на ребенка, завернутого в скатерть, которую мне ужасно хотелось сорвать.
– Что, во имя Лат, ты тут делаешь?
Я неосознанно сжала кулаки.
– Следую за тобой. Такова была моя миссия. Пока небеса не пали на землю. Тогда я попыталась спасти тебя, но вышло так, что мне самой понадобилось спасение.
У меня отвисла челюсть от удивления и отвращения.
– Так, значит… Апостолы отправили тебя шпионить за нами. Конечно, ты же такая незаметная.
Я усмехнулась и повернулась к Эше, надеясь, что он оценит шутку. Но он потупился, прикрыв глаза, по телу пробегала дрожь, словно от стыда.
– Думаешь, так я выделяюсь? Ты еще не видела, что внутри. – Одним движением Рухи сорвала вуаль и бросила на землю.
Ее лицо покрывали кровавые узоры. Символ на носу напоминал чашку с точкой, а линии на лбу казались морем. Рисунок на щеках я могла бы описать только как змею, поедающую свой хвост. Всевозможные линии опускались по ее шее вниз, под кафтан. Девчонку покрывали кровавые руны.
Эше не смотрел, и теперь я поняла почему. Потому что это он и его покойный брат начертали эти руны, когда мучили ее.
Мы отправились в юрту, в которой я проснулась, поговорить наедине, без Пашанга и его всадников. На низком столике стояли костяные кувшины с водой и кумысом, и мы передавали их друг другу.
– Так и не взглянешь на меня, химьяр? – спросила Рухи.
Если не обращать внимания на руны, у нее было приятное лицо. Нежный овал, пшеничные волосы, слегка курносый нос и напоминавшие кофейные зерна глаза.
Эше наконец посмотрел на нее, но во взгляде не читалось сожаления.
– У отца была присказка, химьярская пословица: «Если пауки соединят паутину, они могут поймать и льва». Интересно, какую паутину ты сплела для Апостолов?
Рухи фыркнула:
– Все это время я думала, что ты раскаялся. Но, похоже, ты все еще на пути, из-за которого вас с братом сбросили со скалы. Хочешь знать, как я стала Апостолом? Благодаря тебе.
– Что?
Рухи указала на руну на лбу, похожую на море:
– Тысячный ад, так ведь она называется? Боль от нее никогда не стихает. Даже сейчас моя кожа горит, и каждый раз, когда она поджаривается, вырастает новая. Только благодаря фанаа я могу выносить эту жизнь – черта, которую Апостолы ценят больше всего.
Глаза Эше увлажнились. Он выглядел как человек, который сожалеет, но ничего не сказал.
– Всегда хотела спросить тебя, – продолжила Рухи ровным тоном. – Почему ты зашел так далеко? Тебе это… нравилось?
Эше покачал головой:
– Нет. Я это сделал потому… потому что спасение людей от замыслов Ашери стоило страданий и даже смерти одной девушки.
– То, что ты сделал со мной, хуже смерти. Но я вижу, ты говоришь правду. В тот момент ты верил, что служишь добру. И все же… даже сейчас ты не раскаиваешься.
– Я не раскаиваюсь, потому что до сих пор тебе не верю. Услышав твои крики в тот день, я позволил милосердию победить гнев. Но когда узнал, что сделала твоя подруга Ашери, узнал, как ее злые дела привели к гибели десятков тысяч невинных латиан. Если есть шанс, что ты хоть что-то знаешь о зле, которому она служила, я поступлю с тобой еще хуже, прямо сейчас, прямо здесь.
– Э-Эше.
Я схватила его за плечо. Как он может говорить такое?
Рухи вздохнула:
– Все, что я знаю, – даже злой женщине нужна подруга. Ашери рассказывала мне о жизни, которую оставила. Любящий муж, маленький сын, приемная дочь, отец. Она была одинока, как и я, если говорить честно. – Рухи покачала головой: – Знаешь что? Я не думаю, что она считала себя злой. Как и ты, уверена, она думала, что причиненные ей страдания того стоят.
– Ты сравниваешь меня с ней? – вспыхнул Эше. – Я пытался предотвратить беду! Я бы бросил вызов самой Ашери, но мастеру рун не победить мага.
– И поэтому ты решил мучить девчонку? – усмехнулась Рухи. – Если до сих пор не понял, как это неправильно, тебе уже ничто не поможет, Эше.
Так ли все было, когда Эше и его брат пытали ее? Если и так, нам не разрешить сейчас эту проблему.
Эше глотнул кумыс прямо из кувшина.
– Кто-то должен делать то, чего не хотят другие, чтобы защитить землю. Если Апостолы этого не понимают, тогда я стану их тенью, и пусть Лат нас рассудит.