Я жалела Рухи и понимала позицию Эше, но ничто из этого не имело значения.
– Остановитесь! Немедленно! – Я повернулась к Рухи: – Не знаю, чего ты хочешь, но лучше нам идти каждому своей дорогой. Если увижу, что следишь за нами, в следующий раз я не буду так добра. – Теперь я повернулась к Эше: – Я думала, ты сожалеешь о том, что сделал с ней, но, похоже, нет. В любом случае, это не мое дело. Если ты не забыл, мы здесь, чтобы найти колдуна, и ваши с Рухи проблемы не имеют к этому никакого отношения.
– Почему ты так уверена? – спросил Эше. – Что, если Ашери и колдун во дворце служат одному злу?
– Забавно, – усмехнулась Рухи. – Но у тебя нет доказательств. Ты цепляешься за соломинку, как и в случае со мной.
Я встала и попыталась поднять Эше. Мне не хотелось оставаться в лагере ни секундой больше. Но Эше вырвался.
– Я рад, что ты здесь, на глазах. Берегись, потому что я с тобой не закончил, – сказал он Рухи.
– И я не закончила с тобой. – Тонкие губы Рухи надулись от отвращения. – У меня есть своя задача от Апостолов. Лучше не мешай мне, потому что я больше не маленькая девочка, которую ты мог обидеть.
– Шпионка, – буркнул Эше, наконец поднимаясь на ноги. – Я узнаю лжеца с первого взгляда!
Я выволокла его из юрты. Мимо проходила вереница лошадей, привязанных друг к другу. Повсюду сновали мужчины, женщины, лошади. В воздухе витал сладковатый аромат фруктов: молодая женщина из племени йотридов сортировала по корзинам гранаты, финики и мускатные дыни. Их выращивали на полях вдоль реки Вограс. Интересно, заплатили ли йотриды за них или просто забрали у крестьян, ухаживавших за этой землей?
– Послушай, – схватила я Эше за плечо. – Забудь о ней. Пойдем к Хизру Хазу и сделаем наконец то, что должны, раскроем оборотня. Кярс вот-вот вернется, а мы не знаем правды, чтобы рассказать ему.
– Думаешь, я делаю это ради тебя? Или ради какого-то надутого принца?
Голос Эше был подавленный и печальный.
– А ради чего тогда?
– Я охочусь на колдунов. Ашери была худшей из них, она привела армию неверных в латианский город и едва не погубила страну. Я не позволю этому случиться вновь, чего бы это ни стоило.
Я поспешно кивнула:
– Я с тобой, брат. Может, я и стала жертвой колдуна, но, несомненно, он запланировал кое-что похуже. Однако на твоем месте я бы забыла о Рухи. О ней и обо всем этом, – я раскинула руки, охватывая лагерь йотридов. – Это отвлекает. Я хочу вывести на чистую воду колдуна, забравшего мою жизнь, мое лицо, мое счастье до последней крупинки. Может, тогда я смогу вернуть что-нибудь. Причины у нас, возможно, разные, но цель одна.
– Значит, одна цель, – сказал он. – Ничто не должно разделять нас, и никакой пощады злу. Я буду требовать от тебя этого.
Мы пожали руки в подтверждение. Хотя совпадали ли наши методы и ценности, еще предстояло выяснить.
– Твой верблюд жив? – спросила я.
Эше поморщился и покачал головой:
– Пушок не был приспособлен к снегу.
Он и правда был довольно пушист для верблюда. Бедняга.
– Я могу попробовать раздобыть у Пашанга двух лошадей. Хотя… мне бы не хотелось еще раз с ним говорить. Ворота недалеко, мы можем дойти пешком.
– Ты имеешь в виду человека, который приставил к тебе всех целителей в лагере и часами смотрел, как ты спишь, чтобы убедиться, что ты не умираешь? Пашанг молится на тебя, а здесь на каждого всадника приходится по пять лошадей. Иди, попроси его.
Что ж, вероятно, мне придется.
Пашанг сидел у костра в одиночестве и жарил на вертеле нечто, пахшее яком. Я вспомнила сочность и тонкий вкус его любимого блюда. Но неужели великому кагану йотридов нечем заняться и не с кем посидеть? Как странно.
– Сделай мне еще одно одолжение, – сказала я, стараясь быть как можно сдержанней. – Дай нам двух лошадей. Не обязательно кобыл или кашанских скакунов. Каких не жалко.
Он поднял голову и с беспокойством оглядел меня.
– Потливая лихорадка – она такая, ты знаешь? Днем ты можешь двигать горы, но при луне будешь лежать пластом, сминая в кулаках простыни.
– Если это будут не твои простыни, я как-нибудь переживу.
Он вздохнул, почти смиренно:
– Разве жизнь здесь, с нами, не напоминает тебе о доме?
Я указала на Песчаный дворец, выглядевший размытым с такого расстояния:
– Мой дом там, Пашанг. И я там окажусь. Или там, или в могиле.
– Такая честолюбивая. Прямо как твой брат. Я проиграл ему дважды, знаешь? Хотел попытаться в третий раз на силгизских пастбищах, но… – он поднял руки в знак поражения. – Придется попробовать с Гокберком.
– Дух силгиза в десять раз сильнее, чем у йотрида, – внезапно произнесла я отцовскую поговорку.
Пашанг усмехнулся:
– А у йотрида сила десяти аланийцев. А значит, ты в сто раз лучше, чем любой человек за теми стенами. Почему же тебе так трудно?
– А почему ты здесь? – Я не хотела спрашивать, но само его присутствие раздражало. – Зачем привел орду? Апостолы говорят, ты должен создавать проблемы Кярсу. Они, как и все, боятся тебя. – Я подошла ближе, накрыв его своей тенью. – Можешь называть меня глупой, но это не так. И после того, что я видела, после того, что пережила, я знаю – ты просто маленький человек, отбрасывающий большую тень.
Пашанг встал, напоминая мне, насколько он высокий. Почти как Джихан.
– Ты помнишь, Сира? – прошептал он мне на ухо. – Помнишь, что случилось, пока ты парила среди ярких звезд?
Я отшатнулась, воспоминания о падении на звезду пронеслись сквозь разум.
– Что ты сказал?
На его лице появилась неземная улыбка.
– Ты падала. Парила. Летела. Я взял тебя за руку, и мы проплыли через тысячу миров.
Я зажмурилась, воспоминания обжигали при каждом слове. Звезды, горящие, умирающие, взрывающиеся, плачущие. Я пережила слишком много для одного разума, для одной жизни, поэтому…
Пашанг схватил меня за руку, как в том сне.
– Она чувствовала твои страдания, будто ее собственные. И из сочувствия она дала тебе кое-что.
Я вырвалась, ошеломленная божественными картинами и чувствами. Подняла глаза к небу: звезды сияли, словно изумруды, и каждая пела собственную песнь.
– Двух лошадей, – сказала я, едва держась на ногах. – Дай нам двух лошадей.
– Можешь взять все, что хочешь, – раскинул руки Пашанг. – Мой лагерь – твой. Мои йотриды – твои. – Он дернул себя за воротник: – Я – твой.
Пройдя сквозь ворота, мы остановились у дома Эше в Стеклянном квартале. Из мансарды на четвертом этаже открывался потрясающий вид на стеклянную скульптуру святой Норы. Раз в год, в день рождения святой, люди собирались и бросали в статую камни – показать, что она несокрушима. Последнее чудо святой, явленное перед ее вознесением в Барзах, настолько поразительное, что вокруг нее построили целый квартал.
Просторное жилище Эше заполняли занавеси и ковры с незнакомым мне простым геометрическим узором. Наверное, химьярский. Эше отвел целую комнату с нишами на каждой стене под книги.
Сейчас он скидывал все книги на пол.
– Ее здесь нет, – сказал он. – Неужели они нашли ее?
– Ты в самом деле так беспокоишься о книге?
– Это один из немногих экземпляров второго тома «Типов крови» в мире. Он содержит тайный шифр, который я разгадывал после того, как узнал правду о ее авторе от пьяного Философа. Может, Философы пробрались в дом и забрали ее… но дверь была заперта на засов, когда мы приехали. Как?
– Я больше удивлена, что в дом не ворвались гулямы. Должно быть, они вытянули твое имя из Хадрита, Озара или Самбала и уже знают, что ты замешан.
Он поднял стопку книг и начал складывать по одной в нишу.
– Ты не веришь в своих друзей?
– Они мне не друзья. И я знаю, что ради спасения они сдадут и святого Хисти. Так что лучше не задерживаться, пока кто-нибудь нас не увидел.
– Но ордену, по-твоему, можно доверять?
– У нас нет другого выбора. Шейх Хизр был искренен настолько, насколько вообще возможно. Будучи Великим муфтием Источника, он имеет доступ ко дворцу, да и ко всему в городе. С его помощью мы, безусловно, сможем отыскать колдуна.
Пока Эше продолжал рыться в своем доме в поисках книги, я сидела на балконе и наблюдала за людьми, снующими по одному из самых богатых кварталов. Многие здания венчал купол – зеленый или золотой, – и вокруг этих куполов вились виноградные лозы. Стеклянные панели, некоторые украшенные цветочными узорами, заменяли целые стены. По краям чистых мощеных улиц висели незажженные фонари.
И тут я почувствовала, что теряю сознание. Потливая лихорадка, я уже болела ею два или три раза. Лучше оставаться в постели и пропотеть, но у нас не было времени на слабость. Я положила голову на шелковую подушку, надеясь, что свежий воздух остудит распространявшийся изнутри жар.
Ко лбу прижалась сухая рука. Я подняла глаза и увидела склонившегося надо мной Эше.
– У тебя жар, – сказал он. – Наверное, лучше остаться на ночь здесь. Поверь, у меня гораздо удобнее, чем в ордене.
Слишком ослабев, чтобы спорить, я кивнула и пошла в его спальню. Там были шелковые простыни и шерстяное одеяло, точно такие, как у меня во дворце. Пока я устраивалась поудобнее, Эше положил в миску листья и растолок пестиком, затем отправился на кухню вскипятить воду. Он вернулся с двумя дымящимися кружками. Я принюхалась: сахарный тростник и корица, успокаивающий аромат.
– Я выучил наизусть основные книги по медицине, – раздувшись от гордости, сообщил он. – В отсутствие настоящего лекаря, лучшего человека для ухода за тобой не найти.
Глядя в незнакомый потолок, я увидела слабые контуры звезд, горящих сквозь небо и камень. Я закрыла глаза, но это только оживило образы, поэтому я повернулась на бок и встретилась взглядом с Эше, который сидел на подушке и наблюдал за мной.
– Столько знаний, а ты зарабатывал на жизнь, оскорбляя людей.
– Знание – это одно, восприятие – другое, а проницательность – третье. Я оттачивал все три вида оружия, чтобы служить. Но оно обоюдоострое.