Я не хотела вспоминать свой самый позорный секрет. Грех, который я скрывала даже от себя самой.
– Ты молилась Лат, как и полагается хорошей девочке. Но когда Лат не ответила, в отчаянии ты стала молиться сначала камням, потом земле, потом траве, солнцу и луне, но никто не услышал. Тогда ты подняла голову и увидела сияющие сквозь потолок звезды, и воззвала к каждой из них. Но и они не услышали. Тогда ты помолилась пространству меж ними, той тьме, где обитают мертвые звезды, и она откликнулась. Она спасла тебя, спасла твою семью, помнишь?
Конечно, я помнила. Через час после этой молитвы охотники матери и отца вернулись с сотнями лошадей и бизоном, и мы пировали несколько месяцев.
И вот я снова посмотрела в межзвездную пустоту и разумом взмолилась о помощи. Взмолилась, как это ни странно звучит, о свете.
На периферии зрения вспыхнула звезда. Я коснулась ее, она мрачно запела, затем завибрировала. Я провела от нее линию к другой звезде, горевшей прямо над головой, а от них к десятками других звезд, внезапно засиявших вокруг меня, тщательно соблюдая порядок их появления. Теперь линии напоминали фигуру с множеством граней, звезды вращались друг вокруг друга, и фигура менялась. Каждое мгновение звезды выстраивались в новую многогранную форму, все быстрее и быстрее, пять новых форм в секунду, затем десять. Еще быстрее, пока я не перестала считать, пока это не превратилось в хаос. И с каждой новой формой менялись и гимны, но оставались мрачными и проникали глубоко мне в душу.
Многогранная изменяющаяся форма исчезла, а с ней и все звезды. Я что-то сделала, но что?
В ушах засвистел ветер, дувший в сторону города. Вместе с ним налетел песок, набился мне в волосы. Песчаная буря? Я обернулась, как и остальные всадники, и Пашанг. Не только песок и ветер, надвигалось что-то еще.
Мимо головы пронеслась толстая вибрирующая тварь. Ужасное насекомое, которое мы часто видели в Пустоши и Аланье. Саранча.
И, конечно, саранча не приходит одна. Множество насекомых устремилось к стенам, словно наш авангард. Но Кандбаджар не удивить саранчой… так для чего же она была нужна?
Рокот. Сам воздух колыхался и вихрился. Бесконечное жужжание вдалеке с каждой секундой становилось все громче. Масса саранчи надвигалась на нас стеной. И по мере приближения она обретала форму… точнее, лицо… лицо с полной ненависти улыбкой. Я закрыла глаза и пригнулась, тысячи всадников сделали то же самое. Я зажала пальцами уши и свернулась клубком, но все равно чувствовала, как насекомые касаются меня, словно тысячи колючих пальцев. Стрекот заглушал ржание лошадей и крики всадников.
Как только все закончилось, Пашанг поднял меня на ноги. За массой саранчи я едва различала стены Кандбаджара.
Пашанг отвел меня к повозке. Когда я оказалась внутри, он закрыл дверь и крикнул: «Пора!» Я смотрела в окно, как всадники атакуют стену. Хватит ли саранчи, чтобы прикрыть их прорыв?
Учитывая, что таков был ответ на мою молитву, я в этом не сомневалась.
18. Зедра
Честно говоря, меня потрясло, как легко Мирима освоилась в жилище ордена. В нашей комнате было три грубых пуховых матраса с жестким постельным бельем и три деревянные миски для бульона, который варили внизу. В окно проникал землистый запах чечевицы и гороха; снаружи женщины в капюшонах ходили по саду, ухаживая за целебными травами, пробивающимися из комковатой земли.
Мирима довольствовалась тем, что сидела на тюфяке и перебирала молитвенные четки, блестящие, словно жемчуг или отполированные зубы. Сидя в аскетичной, хотя и аккуратной комнате, она не издавала ни звука. Возможно, она пережила несколько тяжелых дней, о которых я не знала.
Селена, еще одна принцесса, тоже не суетилась. Она лежала на боку, уставившись в стену. Я села между ними, напротив окна, и прислушивалась к легкой и неторопливой болтовне, доносящейся из сада.
Многое предстояло сделать; но в основном ждать. Орден и гулямы должны были собраться, вооружиться и разработать план возвращения Песчаного дворца – план, который не нуждался в участии трех принцесс, никогда не сражавшихся. По крайней мере, с помощью аркебуз и сабель. Нашей задачей было ждать, хотя у меня, конечно, имелись другие планы.
Весь город, казалось, затаился в ожидании. В ожидании Кярса. Который явно не спешил. И если лучники не сообщали о том, где он, то, скорее всего, потому что он этого не хотел. В конце концов, только он мог нас спасти, и поэтому мы ждали.
Но я не могла просто дожидаться, когда наконец обниму сына. Мне нужно было найти тихое, темное и прохладное место, чтобы переселиться в другое существо и нарушить планы Мансура. Хотя я желала натравить Кярса и Като друг на друга, сейчас они были моими бесспорными союзниками, и я собиралась помочь им уничтожить Мансура.
Я откашлялась:
– Пойду помолюсь в храме. Может, святой Джамшид услышит наши молитвы.
Лишь Потомки могут разговаривать с Лат, но мне все равно нужно отыскать подходящее место, куда деть тело, пока я перемещу душу.
– Селена, не могла бы ты пойти со мной?
Она перевернулась и неуверенно кивнула. Не обращая на нас внимания, Мирима продолжала клацать четками, даже когда мы вышли.
Но далеко мы не ушли – внизу, в небольшой комнатке рядом с прихожей, стоял массивный сундук с домотканой одеждой. Поморщившись, Селена смотрела, как я забралась внутрь, в эту кучу. К счастью, одежда не воняла потом и другими телесными запахами – видимо, была чистой.
Я высунула голову наружу:
– Селена, милая, не позволяй никому меня беспокоить.
– Ты что… собираешься колдовать?
Я кивнула:
– Только потому, что иначе никак. Никто не должен ко мне приближаться, хорошо?
– Ну. – Она скрестила руки на груди. – А вдруг кому-нибудь понадобится одежда?
Я кинула груду тряпья на пол.
– Эта подойдет.
Селена подобрала одну рубаху.
– И долго ты будешь отсутствовать?
– Цикл переселения душ занимает полчаса. Думаю, ты сумеешь охранять меня столько времени. От этого многое зависит.
Она с дрожью кивнула.
– Да простит меня Марот, – произнесла она по-крестейски.
Я притворилась, что не поняла:
– Это молитва?
Она покрутила локон.
– Ой, это просто. Я ведь пособница колдуньи, а ангел Марот – главный покровитель колдовства, хотя только в качестве искушения, испытания. Поэтому я попросила его простить меня… вернее, попросить для меня прощения у Архангела. Ведь колдовством занимаюсь не я, так что, возможно, это и не грех, но на всякий случай.
Наверное, это имело смысл. Грех это или нет, но нам пригодятся молитвы тех, кто ближе к богу.
Я погрузилась в кипу одежды. Сквозь грубую шерстяную ткань почти не пробивался свет. Она была прохладная, сухая и приглушала все звуки.
Я закрыла глаза, сосредоточилась на кровавой руне, которую написала в казарме дворцовой стражи, и царапнула ее воображаемым ногтем.
Мужчина, в которого я вселилась, играл в кости в пропахшей благовониями комнате. Я поперхнулась семечком, застрявшим у него в горле, и постучала по груди – один раз, второй, третий, а когда опустила взгляд, то увидела свое искаженное отражение в зерцальном доспехе. Стучать по нему бесполезно. Подбежал другой стражник, нагнул меня и шлепнул по затылку. Семечко выскочило.
– Ну и везунчик же ты, – давясь от смеха, просипел другой стражник, тоже носивший зерцальные доспехи. Он говорил на кашанском, которого я не знала, но почему-то понимала, как химьярский и крестейский. – Продал душу небось?
Его усы, казалось, росли прямо из носа.
Я понятия не имела, что выпало на костях. Я покашляла, чтобы в горле не так першило.
Проблема заключалась в том, что я не знала, кто я, какое у меня звание и так далее. Зерцальные доспехи означали, что я хаз из войск Мансура. У меня не было времени переварить нахлынувшие воспоминания, эмоции и мысли, текущие в меня от этого человека, как река в океан.
В комнате имелись тюфяки, низкие столики с наполненными кунжутом чашами и разными безделушками, а в дальнем углу – оружейная стойка: там были аркебузы, ятаганы и копья. У меня на поясе висел кинжал с рукоятью из потертой стали с эмблемой в виде сокола. Сокол… эмблема Селуков из Кашана, граничившего с Мервой – провинцией, которой управляет Мансур. Возможно, этот человек подобрал кинжал как трофей, отбивая набег кашанцев. Но воспоминания, нахлынувшие в мой разум, подсказывали, что кинжал принадлежит ему. Может, этот человек служит кашанским Селукам? Я покопалась в голове, но обнаружила лишь довольно неприятные воспоминания о темном месте, где я чувствовала себя зажатой, как будто меня душат.
По крайней мере, было очевидно, что тот, в кого я вселилась, закаленный боец и предан Мансуру – когда ему платят, и в Мерве у него есть жена и четверо детей. Суровые морщины на моем лице говорили о возрасте. А с возрастом, надеюсь, пришло и уважение. Странно, что брови казались отсутствующими – там, где должен быть густой лес, топорщились лишь редкие и жесткие волоски.
Я вышла в коридор Песчаного дворца, где покрытые мозаикой стены освещались изумрудными лампами. Справа через открытое окно с золотистыми ставнями с узором из звезд проникал ветерок, несущий прохладу к балкам потолка.
У каждой двери стояли стражники Мансура. Некоторые кивали мне, я кивала в ответ. Похоже, мой ранг не слишком высокий, но и не слишком низкий, и это отлично. Когда перемещение душ завершится, этот сосуд ничего не будет помнить, но его обвинят в том, что я собираюсь сделать, и, возможно, сочтут шпионом, а это мне на руку.
Проходя мимо расписных двойных дверей, ведущих в тронный зал, я увидела идущего по нему широкоплечего мужчину в парче с узором из золотых листьев и женщину в такой же одежде, с ним под руку. Без сомнения, это румяное лицо торговца пряностями Озара и его жены, младшей сестры Мансура и Миримы.
Значит, он на свободе. Интересно, какую сделку он заключил с Мансуром?