Я покачала головой.
– Запер ли я свой дом, – усмехнулся он. – Разве не печально? Я ведь был Апостолом, кажется, что в другой жизни. Весь смысл нашего существования в том, чтобы помогать другим, а я беспокоюсь только о своем доме.
У Эше даже шанса запереть свой дом не было.
– Я забыла его запереть, – нервно улыбнувшись, сказала я.
– Хорошо. Надеюсь, йотриды возьмут все, что у меня есть. Может быть, тогда… может быть, тогда я вспомню, что должен чувствовать.
Вероятно, это моя вина. Я толкнула его на этот путь и дала надежду, что он сумеет помочь. Но то, что мы сделали, принесло лишь вред… то, что сделала я.
– Наверное, я слишком увлекся тайным, – сказал он, – и забыл о зле прямо перед глазами. Мы должны остановить их… пока воздух не наполнился криками.
– Как мы их остановим? Нас всего двое против орды. Даже сам Хизр Хаз не сумел, и теперь он их пленник.
Он, казалось, задумался над моими словами.
– Ты сам говорил, – сказала я, – что мы с тобой не особенно хорошие люди. Но и не злодеи. Разве не так?
– Что есть зло, Сира? Разве ничего не делать, когда другие страдают, это не зло?
Я покачала головой:
– Я не знаю. Будь у меня сила, я не позволила бы никому причинять боль. Я бы не дала этой суке убить Тамаза. – Мне хотелось признаться Эше. Рассказать, как я спасла его с помощью своего видящего звезды глаза. – Я бы не позволила обижать тебя, Эше. И Пашанг тогда меня послушался бы, а теперь.
Как всегда, я не была честна до конца. Ведь Пашанг сказал, что, если я сожгу мосты, он не станет грабить город. Просто не была готова платить такую цену.
– Причинять страдания можно и без колдунов, – сказал Эше. – Когда люди толпой собираются отобрать то, что они считают своим, но что таковым не является, это уже кошмарно.
Это верно. В конце концов, орда йотридов была более серьезной катастрофой, чем я или Зедра. Если я не способна сберечь свой дом, что тогда с меня толку?
– Эше… Пашанг сказал, что пощадит горожан, если я попрошу Хизра Хаза аннулировать мой брак с Кярсом. А я этого не сделала. Я и есть настоящее зло, не ты.
Он поднял на меня мягкий взгляд:
– Я не могу сказать тебе, что делать. Это твоя жизнь. С черствым сердцем жить легко, но сердце мягкое никогда не перестает кровоточить. А твое – какое?
Я кивнула, полностью понимая его. Эше видел все, как птица, сидящая на верху башни, а я вечно вязла в грязи. Мне нужна его перспектива, а иначе если я и вырвусь из этой грязи, то сгорю в огне, который сама разожгла.
Может быть, если поспешу, я еще застану Пашанга. Я бегом бросилась через сад и дальше, в ворота дворца. Оказавшись внутри, я спросила стражника:
– Где Пашанг?
Он провел меня за ворота и указал на обнесенное стеной скопление роскошных домов в стороне от главной улицы, где жили великие визири. Большинство домов были выстроены из известняка, хотя остальная часть города – из глины или песчаника, и поэтому жилища визирей сияли, как жемчужины среди грязи.
Подбежав ближе, я увидела открытые ворота. Йотриды входили и выходили. Кто-то нес драгоценную вазу, разрисованную необычными разноцветными рыбками в стиле Шелковых земель. Из набитого мешка другого йотрида торчали сапфировые ожерелья, украшенные бриллиантами и изумрудами диадемы, рядом хлюпал бурдюк с кислым духом кумыса.
Я прошла между ними в открытые ворота, а потом в дверь дома, окруженного известняковыми колоннами и цветущим садом роз.
Внутри дома с высокой крышей йотриды, мужчина и женщина, охраняли семью: мужчину средних лет в домашнем шелковом кафтане, его жену в шелковом ночном платье, двух дочерей-подростков с потеками кайала от слез на щеках, и красивого мальчика не старше двенадцати лет. Держась за руки, они стояли посреди комнаты, а тем временем йотриды сновали по дому, собирая их имущество в большие мешки из конской шкуры.
Пашанг был наверху, в спальне жемчужных тонов, на кровати с шелковыми простынями. Он держал в руках пухлую подушку и… нюхал ее?
– Я согласна, – задыхаясь произнесла я. – Я это сделаю. Попрошу Хизра Хаза разорвать мой брак. Только не… не трогай никого. Этот город – мой дом!
Он отбросил подушку, и видимая из-под бороды часть щек покраснела. Он напоминал мальчика, которого застали трогающим себя.
– Раньше, – он откашлялся, – ты казалась не склонной к такому решению. Отчего эта внезапная перемена?
– Что ты сделаешь с той семьей внизу?
Он улыбнулся:
– Из-за них? Переживаешь за этих людей? А ты знаешь, откуда берется известняк для строительства такого дворца? Его добывают в Кармазских горах. Рабы вырубают камни и несут вниз, ломая при этом спины. Эти люди не заслуживают твоих слез, Сира.
– Что ты с ними сделаешь?
– Девочки зрелые. Мальчик безволосый. У нас заведено так: мои всадники бросят кости, как в игре. Победители получат их первыми, следующие – во вторую очередь, и так далее. По порядку, и никто не пострадает – если не будет сопротивляться.
Неудивительно, что Хизр Хаз не любил йотридов.
– Они латиане, Пашанг. Неужели ты не уважаешь нашу веру? Нельзя насиловать единоверцев!
– Не волнуйся. Зато мы оставим в дар Этосианскому кварталу множество маленьких йотридов.
Мне хотелось придушить его подушкой, которую он только что нюхал.
– Я не это имела в виду! Немедленно прекрати! Все в этом городе, стоят ли они тысячи бриллиантов или один булыжник, мои люди! Как ты смеешь к ним прикасаться? Немедленно прекрати мародерство!
Он поднялся и навис надо мной, его дыхание обжигало мне лоб:
– Или что? Да ты знаешь, с кем говоришь? Есть ли у тебя хотя бы мимолетное представление о том, что я делал раньше? Разграбление твоего любимого города – это милость. Я бы мог наполнить реку кровью и украсить ваши улицы черепами, если бы захотел.
Я со страхом смотрела в злые глаза, отступая назад, пока не наткнулась на стену.
– Я же обещала тебе… я сделаю то, что ты хочешь. Я скажу Хизру Хазу, чтобы он разорвал мой брак. Выполни и ты свое обещание, пощади мой город. Ты действительно человек, которого стоит бояться, но ведь ты выше этого? Покажи мне, кто ты на самом деле, каган Пашанг.
Его взгляд смягчился:
– Скажи мне… кто я такой, по-твоему?
Мне хотелось ответить резко. Если кто и был сущим злом, так это он. То, что он творил.
– Я не знаю.
– Да, не знаешь. Не знаешь правды. Ты считаешь, что неправильно брать трофеи, чтобы мои всадники могли получить свое? А ты знаешь, скольких я заставлял кричать, потому что Тамазу или Мансуру нужно было пролить кровь, чтобы править миром? Чтобы их руки остались чистыми. Если я жесток, то и они тоже. Как и все Селуки! Как и Кярс! – Его щеки вспыхнули. – Вот что я тебе скажу – они сделали меня своим цепным псом, и теперь я этому рад. Я смакую каждый вопль, каждый крик «нет»! И сказать по правде, я ждал этого дня!
– Неужели твоя привязанность ко мне так мала по сравнению с золотом и рабами, которых ты заберешь? Это был ложный выбор? – Я сжала кулак: – Что ж, каган Пашанг, а вот настоящий. Если ты возьмешь еще хоть один камень, между нами все кончено. Никогда после этого я больше не взгляну в твою сторону, разве только чтобы плюнуть. Ну а если ты остановишь грабежи… я сделаю, что ты пожелаешь.
– Думаешь, для меня это легкий выбор? С одной стороны, все мои чувства… к тебе и мои видения. А с другой – мой долг перед племенем, люди которого так же заслуживают радостей жизни, как и все аланийцы. – Он в раздражении провел рукой по волосам. – Прошлой ночью я молился. Сама знаешь кому. Я просил совета, но лишь запутался еще больше. Те видения, которые были у меня во Дворце костей… они все сбылись, кроме одного. Мне одновременно хочется и довести это до конца, и сбежать. И все же… иногда я сомневаюсь, есть ли у меня еще выбор.
– Что еще не сбылось? Что ты видел?
– Я видел… нас с тобой… на песке… держащихся за руки… среди буйства дыма и крови. А над нами в небе я видел Лат с павлиньими крыльями и величественным золотым скипетром в руке. А потом – нас с тобой… сидящих на той золотой оттоманке… вместе. – Он мрачно усмехнулся: – Можешь себе представить? – Он проглотил комок в горле. – Если ты считала, что я хочу этого, ты ошибалась. Я пришел сюда, чтобы помочь Мансуру и получить за это оплату. Ты ведь это просила выяснить свою ручную рутенку?
Я кивнула. Хорошо, хоть в чем-то быть честной.
– И у тебя нет более честолюбивых планов?
– Бешеному псу на троне не место. Даже я это понимаю. Получается, ты просишь… бросить вызов Кярсу, без Мансура или других Селуков на нашей стороне… Нам придется сражаться с величайшей династией, какую когда-либо знал этот мир. Если мы победим, нужно будет создать новую династию, новое государство. – Он ткнул себя в грудь: – Я разрушитель, а не созидатель.
– Так оставь созидание для меня.
Я поверить не могла в то, что говорю. И хочу ли я этого или это просто лучший из множества ужасных путей?
Я взяла его руку и погладила грубые пальцы.
– Вот о чем надо думать в первую очередь – если вы разграбите этот город, то убьете кобылу. Вместо этого мы должны доить ее, как это делают Селуки.
– Я совсем ничего не понимаю в… дойке.
Глядя на его растерянное лицо, я пожалела, что не нашла аналогий получше.
– Зато я кое-что понимаю, – сказала я. – Я жила среди жителей этого города. Тамаз относился ко мне как к дочери, которой у него не было. И я знаю игру, в которую здесь играют.
– Ты же понимаешь – если нам удастся, то взбунтуется вся Аланья. Сирм и Кашан направят сюда свои армии, чтобы пополнить собственные владения.
– Тогда мы вступим в союз с их врагами. Первые несколько лет будут беспорядки, но спроси себя: ты предпочел бы бежать назад, в Пустошь? Что тебя там ждет? Вы окажетесь между силгизами и аланийцами. В любом случае, война для вас бесконечна, но, по крайней мере, здесь есть трофей, за который стоит сражаться.
Вероятно, это был мой самый убедительный аргумент. Но готова ли я сама пройти этот путь? Справлюсь ли?