На гигантской волчьей голове горели красные глаза. Я едва могла поверить собственным глазам, когда в воздух взмыл симург с соколиными крыльями, а потом бросился вниз, подхватил Эше и меня львиными когтями на лапах размером с карету.
От хлопков его черных крыльев в ушах у меня раздался гром. Симург закинул нас с Эше себе на спину и взлетел, поднимая крыльями бурю. Мы вцепились в его перья, хотя в этом, похоже, не было необходимости, поскольку нас с силой прижимало к его спине. Симург поднимался все выше и выше в небо, прорезая облака, прямо к звездам. Кандбаджар съежился, его дома, стены и купола напоминали игрушки, которые я могла раздавить одной ногой. Меня затошнило, по венам разлился холод. О Лат, что угодно, кроме холода!
Я выпустила перья и обняла Эше. Чтобы остановить кровотечение, я обхватила ладонью древко стрелы, торчащее из его живота. Его тепло согревало меня, а раз есть тепло, значит, есть и жизнь. Когда мы приземлимся (если приземлимся), он напишет кровавую руну и исцелится.
– Мы… умерли? – прошептал он, тяжело и напряженно дыша. – Это наш экипаж в Барзах?
Мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова в свисте ветра. Нет, мы были пока живы, но все во мне, и в душе, и в теле, кричало, что вот-вот умрем. Я прижала свои губы к его губам, поцеловав его. Впервые в жизни я целовала мужчину. Я ощутила вкус крови на его языке. О Лат!
Симург взмыл в верхний слой небес – теперь снизу был только океан облаков, а наверху – солнце, луна и звездное небо. На секунду все застыло, словно мы были богами.
Прежде чем я успела улыбнуться, симург спикировал вниз, к переливающейся оранжевой земле. В животе у меня забурлило, меня вырвало бы, будь у меня хоть что-то в желудке. Прежде мне снилось падение, но это было намного хуже – меня охватила паника, я не могла ни думать, ни чувствовать ничего, кроме ужаса, прокатывавшегося по моему телу волнами, пока мы спускались сквозь облака, от соприкосновения с которыми я промокла и озябла. Газели вдали были размером с муравьев, но постепенно увеличивались по мере того, как к нам приближался пустынный пейзаж. Симург вильнул вбок, удерживающая нас сила ослабла, и мы с криком упали на бархан.
Эше еще кричал. От падения стрела в его ране повернулась, и запузырилась кровь. Я перекатилась со спины на колени, подползла к нему и песку и прижала руку к его животу.
– Ты поправишься!
– Если это Барзах, почему так больно? – закричал он. – Разве смерть не должна приносить покой?
– Ты жив! Послушай, ты должен написать для себя кровавую руну, чтобы остановить кровотечение!
– Хочешь сказать, что симурги существуют? – Он истерически захохотал. – У меня кровь не того типа. Мне нужна твоя, а пузырек выпал во время полета.
Чем мне себя порезать? Я со всей силы прикусила губу, пока не почувствовала вкус крови. Потом взяла руку Эше и сжала свою губу, чтобы кровь окрасила его пальцы.
Я разорвала его рубаху в том месте, где торчала стрела.
– Сначала вытащи ее, – велел он.
Я обхватила стрелу руками и дернула. Эше вскрикнул. Из отверстия хлынула кровь.
Он написал моей кровью ту же руну, что и у меня на шее, а потом пробормотал заклинание. Руна засветилась. Я охнула, увидев, как хлещущая кровь моментально высохла, а вместо дыры образовался шрам.
– Ты… правда… поцеловала меня… когда я истекал кровью… на спине летящего симурга? – проговорил он, тяжело дыша. – Ты выбрала… самое неподходящее время.
Я снова его поцеловала, коснувшись одних лишь губ, потому что во рту у него еще была кровь. Мои окровавленные губы оставили на нем след.
– Я думала, что умру, и не хотела умереть, не поцеловав мужчину. Но это оказалось не так, как я ожидала.
Совершенно не отличалось от поцелуя с девушкой.
– Создание, которое единодушно считают несуществующим даже Философы, хотя эти придурки не согласятся друг с другом даже в том, что восток – это восток, только что принесло нас сюда, а у тебя на уме одни поцелуи?
– У меня на уме была смерть. Не помнишь, что ты сказал, когда сам думал о смерти?
Он ухмыльнулся и вспыхнул:
– Ну, знаешь, я и правда думал, что умираю. – Он с воодушевлением вздохнул. – Жизнь… Никогда больше не буду воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся.
По его венам, похоже, растекался тот же огонь, что и по моим. После всего, через что мы прошли, это было вполне понятно.
– Ты сказал, что любишь меня, причем произнес именно слово «любовь», в романтическом смысле, а не десяток слов, которые мог бы употребить.
Он перекатился, словно хотел обваляться в песке.
– Хватит, хватит. О Лат, мне нужно немного финикового вина. Как думаешь, ты сможешь с помощью звезд раздобыть флягу? А может, сразу ванну? Я хочу понежиться в нем. Погрузиться в него.
Он уже выглядел пьяным. По меньшей мере, слегка не в себе.
Вдалеке послышался топот копыт – со стороны города на горизонте показались всадники. О Лат! Если это гулямы, мы не успеем убежать. Но, раз уж симург появился лишь для того, чтобы сбросить нас здесь, вероятно, это йотриды.
– Ты… расстроен? – спросила я.
– По правде говоря, поначалу я почувствовал себя обманутым. Но я понимаю, почему ты это скрывала. Ты считала себя злом, вроде Ашери. Но когда ты взяла меня за руку, я увидел Утреннюю звезду, ту самую, которую пробуждаю я, когда рисую кровавые руны. Это не Кровавая звезда, Сира, а значит, ты не такая, как Ашери.
Какое облегчение. И все же я получила свою силу от Дворца костей, в котором парила тысячи лет. Я видела, как танцевали друг перед другом звезды, сливаясь в катаклизме.
– То есть я… служу добру?
Эше поморщился, пытаясь сесть.
– О Лат, стоит мне пошевелиться, и все болит. – Он снова лег на песок. – Это не значит, что ты служишь добру. Это значит, что ты не Ашери.
– Ну, это я и так знала.
Знала ли?
Когда всадники приблизились, я выдохнула с облегчением – на них были кожаные жилеты, отороченные мехом синие кафтаны и жесткие шляпы с перьями аргуса: одежда йотридов. Они окружили наш бархан, и лошади взбивали копытами песок.
– Сира, – сказал Текиш, чье лицо было измазано сажей. – Я так и думал, что это ты.
– Он ранен, – сказала я, указывая на Эше. – Пожалуйста, помогите нам.
Несколько седоков спешились и забрались на бархан. Они протянули нам пухлые бурдюки. Я сделала большой глоток, радуясь тому, что снова среди союзников, хотя и странно было считать таковыми йотридов.
Жена Текиша, в забрызганной кровью жилетке, подошла ко мне и спросила:
– Это правда было… то, что я думаю?
Ее короткие волосы, как ни удивительно, очень подходили к ее резко очерченным скулам и точеным рукам. У моей матери была похожая фигура в те времена, когда она была охотницей, и она сетовала, что я слишком изнеженная, не умею обращаться с луком и предпочитаю играть с кроликами, а не охотиться на них.
– Это на самом деле был симург. – Ну конечно же. Я тысячу раз проходила мимо статуи. Тот же симург был отчеканен на монетах, выгравирован на доспехах, изображен на всякого рода знаменах и коврах повсюду в Кандбаджаре. – Прости, я забыла твое имя.
Ее раздраженное лицо тоже напоминало мне о матери.
– Эльнура. Идем же. Нужно возвращаться в лагерь.
Какое облегчение услышать, что у нас есть лагерь. Я села на лошадь позади нее. Эше с трудом держался на ногах, и Текиш привязал его к своей спине.
– Что произошло в городе? – спросила я Эльнуру, когда мы проскакали мимо раскидистой акации, похожей на гигантский кочан цветной капусты на ложе из риса с шафраном. О Лат, как же я проголодалась!
– Я заполнила семь мешков парчой, когда мы грабили дом какой-то богатой сволочи. А потом Пашанг приказал нам остановиться. Заявил, что ты его убедила. Так что… спасибо тебе.
– Спасибо мне?
– Спасибо тебе… потому что, если бы мы не прекратили грабить, пить и куролесить, не восстановили бы порядок, то сейчас лежали бы на спинах после атаки гулямов. – Она хмыкнула. – Мой муж тащил столько золота, что оно весило в два раза больше него, и вдруг в конюшне, где он держал свою лошадь, взорвалась бомба. Он с трудом оттуда выполз.
Я почесала в затылке. Похоже, я сделала что-то хорошее.
– Что ж, всегда пожалуйста.
– Мы уезжаем. Нет смысла драться со всеми этими гулямами. Это не наш дом.
Да, это мой дом. И мне нужно, чтобы они остались.
– А ты не думаешь, что здесь есть награда, за которую стоит побороться?
– За какую награду стоит умереть?
Тоже верно.
Йотриды по-прежнему удерживали южные и восточные стены вместе с прилегающими кварталами города. Я встретилась с Пашангом наедине в его юрте, стоящей с внешней стороны стены. Когда я вошла, он был без рубашки и медитировал – с прямой спиной, скрещенными ногами и закрытыми глазами.
Я топнула ногой:
– Как ты мог? Как ты мог оставить дворец без защиты?
Он простонал:
– Я оставил его хорошо защищенным, но люди Мансура потеряли желание сражаться. Хочешь знать почему?
Он показал на окровавленный мешок на полу.
Я охнула, вспомнив, как брат вывалил мне под ноги головы в точности из такого же мешка.
– Я видела, как они выставили голову. А остальное здесь?
Пашанг кивнул.
– Его тело покрыто ожогами, пальцы отрезаны, кости сломаны, где только можно. Он не ушел в иной мир безмятежно. В любом случае, его дети заслуживают того, чтобы захоронить его святилище – все, что от него осталось. – Он хмыкнул: – Возможно, все уже потеряно, Сира.
Я подавила мысль о том, что мы разговариваем в его юрте в присутствии безголового трупа, и сказала:
– Пашанг, разве ты забыл наши обещания? Я сожгла все мосты. Мой брак расторгнут. Здесь мой дом, и я буду бороться за него.
– Я знал, что ты так скажешь. – Он встал и начал расхаживать между стойкой с зерцальными доспехами и, увы, пустым горшком для мяса. – Гулямы… Нам их не победить. Их аркебузы стреляют вчетверо быстрее наших. Их золоченые доспехи насмехаются над нашими стрелами, как солнце смеется над летящими мимо птицами. Пока мы сидели во дворце, эту позицию еще можно было удержать. Но сейчас.