Почему я не могу никого убедить? Я была бы не против пойти в свою комнату – если бы могла переселить душу, но из-за химьяра это невозможно.
– Погоди, – сказала я. – Проводите меня к сыну. Мне так нужно его повидать. Тогда я почувствую себя лучше.
Кярс опять сел на трон, вздохнул и кивнул:
– Да, конечно, любовь моя. Вы оба можете отдохнуть с моих покоях. – Он улыбнулся Сади: – Позаботься о ней, сестрица.
Я не удивилась, увидев в комнате Веру, качающую колыбель Селука. Ее улыбка при виде меня была так фальшива. За ней явно скрывался страх, выражавшийся в дрожи клубничных щек.
– Султанша. – Ее глаза наполнились слезами. – Благодарение небесам, вы в безопасности.
Она думает, я, как все остальные, позабуду, как она тешила эго Мансура? Как давала ложные показания против меня? Я знала, что она это сделала, чтобы выжить. Знала, что она по-матерински заботилась о моем сыне. Несмотря на это, все помимо подлинной верности слуг представляло опасность – для меня, для моего сына, а значит, и для человечества.
– Я боялась, что тебя мучили, Вера. Когда я услышала, что Мансур заставил тебя называть меня шлюхой, я подумала, что он тебя избивал, жег и вырывал тебе ногти. Но я вижу, ты сияешь ярче самого красного тюльпана.
Она встала на колени, подползла к моим ногам и поцеловала подол моего кафтана.
– Простите меня, султанша. Я слаба. Я правда говорила ужасные вещи. Я беру все свои слова обратно.
Конечно. Но если бы дворец все еще контролировали Мансур или Пашанг, она пресмыкалась бы перед ними. Какая мерзавка!
– Интересно, что еще ты им говорила?
Я наступила ей на руку и придавила изо всех сил. Вера взвизгнула, выдернула руку и отползла назад.
– Простите, султанша! Умоляю, простите. Я не хотела вам зла. Меня запугали!
Слезы потекли у нее по щекам – как противно. И невыносимо.
Почему предателей не утопили, не удушили, не повесили? Почему их головы не украсили наши стены? Почему в этом городе еще бьется так много подлых сердец?
Может, стоит начать с нее. С кого-нибудь слабого. Я повесила бы ее хорошенькую головку на стену дворца, пусть все видят, что бывает с предателями!
Я окинула взглядом комнату, ища что-нибудь, чем можно размозжить ей голову. Но комната была предназначена для удовольствий, и поэтому там не было ничего, кроме подушек, драгоценностей и шелков. Может, стоило просто бить ее головой об стену, пока не вывалятся зубы и не потечет кровь.
Я толкнула ее к стене, в угол. Она закричала. Я опустилась на колени и обхватила ее горло руками. Глубоко вонзила ногти в мягкую кожу. А потом сжимала. Сжимала. Она извивалась. Хватала меня за руки и отмахивалась. Но я все сжимала, пока эти розовые щеки не посинели. Я ударила ее головой об стену и прижала всем телом, чтобы она не пошевелилась. И давила, а она кричала, беззвучно и бездыханно.
А потом затихла. Я прикрыла ее широко распахнутые глаза, закрыла отвисший рот и взяла ее на руки. Я не могла не плакать. Если бы я только могла вот так держать своих мертвых дочерей. Я утерла своим кафтаном слюну и слезы у нее на лице, придав ей хоть немного умиротворения.
В лучшем мире Вера могла бы быть моей дочерью. Кем-то, кого стоило любить, как Наджат, несмотря на неблагородную кровь. Но этот мир не таков. И все же… моя цель – спасти это… это жалкое существование, которое мы все разделяли, от перерождения в огне.
Крошка Селук раскричался, словно понимал, что его няньки больше нет. Кто теперь будет за ним ухаживать? Знает ли Селена, как убаюкать ребенка? Будут ли ее поцелуи такими же нежными, как у Веры? Сможет ли Сади держать ребенка так, как держала лук?
В коридоре Селена и Сади, разинув рты, наблюдали, как гулям выносит труп Веры из комнаты.
– Отправьте это Сире, – сказала я гуляму. – Стрельните ею из своей проклятой пушки.
Я свершила нечто хорошее. Но чтобы победить, нужно было больше добра. Хизр Хаз тоже должен умереть, и он находится где-то здесь. Что касается Озара и Хадрита, они были двуглавой змеей, вылизывающей задницы сразу двух хозяев. Мне придется срубить обе головы. Эти предатели были ничем не лучше Селука и его орды – сегодня они склонялись перед нами, а завтра утопят.
– Ты убила ее?! – запинаясь, выговорила Сади.
Я кивнула:
– Кто-то должен очищать этот дворец, дорогая.
Она прикрыла рот и сглотнула.
– Почему? Как ты можешь быть так жестока?
– Никакой жестокости. Это было умело свершенное правосудие.
– Правосудие? – усмехнулась Сади. – Тогда где судья? Он был там, с тобой? Я пропустила суд?
– Не позволяй внешности себя обмануть. Она была предательницей. Мы на войне с размытыми сторонами – нет времени для судов. Каждый должен сражаться за добро на любом поле боя, будь то там, снаружи, или здесь, в этих залах.
Она усмехнулась, словно все это казалось ей таким абсурдным.
– Я… я не хочу участвовать в этом.
– Ты не хочешь помогать восстанавливать это царство? – Я взяла ее руку, но Сади ее отдернула. – Дорогая, эта девушка все время помогала врагу. Одной Лат известно, что она натворила бы, позволь я ей жить. Она представляла опасность для нас всех, для моего сына. Я больше не могла ее выносить.
– Ты не та, какой я тебя считала. – Сади покачала головой, недоверчиво глядя на меня. – Я приехала в Кандбаджар на состязания в стрельбе из лука, а не для того, чтобы помогать убийству девушек. Я с тобой не останусь.
Значит, как и я с ней. Я в ней не нуждалась. Не нуждалась ни в ком. Не могла ни в чем полагаться на этих верующих в святых – все приходится делать самой.
– Значит, уходи, – улыбнулась я. – Уходи к непорочным, с не запятнанными кровью руками. К настоящим святым. Приготовься к дальнему путешествию – ты их не найдешь и за тысячи миль отсюда.
Сади развернулась и пошла прочь.
– И совет на прощанье, – произнесла я ей вслед. – Хочешь защитить то, что любишь? Стреляй так, чтобы убивать. Раненые возвращаются отомстить.
Ко мне подошла Селена:
– Все хорошо?
Я кивнула. Мы смотрели, как Сади уходит, с луком на спине и со стиснутыми кулаками.
– Я по своему опыту знаю… как опасны предатели, – сказала Селена. – Они заставили меня выйти замуж. Я не буду спрашивать, почему ты сделала то, что сделала.
Прошлое этой девушки интереснее, чем я думала.
– Я не знала, что ты была замужем.
– За самим Михеем Железным. Но мы так и не консумировали брак, хвала Архангелу, – она с облегчением вздохнула. – Зедра, что теперь будет?
Я дала себе отдышаться и ответила:
– Только то, что мы сами добьемся, дорогая.
Я застала Като на пути из тронного зала. На нем были доспехи тяжелей, чем обычно, и он больше потел. Но покрытые каллиграфической вязью золотые пластины на груди и плечах подходили к его крепкому телосложению.
– Я не чувствую себя здесь в безопасности, – сказала я. – Одна Лат знает, где тот колдун поместил свои кровавые руны. Сира, должно быть, помогла ему проникнуть в гарем и начертать руны там. Мы не знаем их целей – ты должен убедить Кярса!
Он закатил глаза:
– Я что, отвечаю и за твою безопасность? Мне казалось, что я генерал, а ты держишь меня за перехваленного стражника, подчиненного твоей воле.
– Ты – гулям. Твоя единственная работа – защищать мою семью!
– Это верно. – Он указал на выход: – Просто тут случайно обнаружился человек, нашедший тысячу способов покончить с твоей семьей. А теперь, если ты меня извинишь, я намерен прогнать его. Если не получится, что ж. – Его тон стал напевным: – Кандбаджар, о Кандбаджар, как ты был когда-то прекрасен!
– А тот дом, о котором ты говорил, – произнесла я прежде, чем Като отвернулся. – В Стеклянном квартале. Может, там мне было бы безопаснее.
– Согласен. Наверное, было бы, – он пожал плечами. – Так пойди и убеди в этом того, кто всеми нами владеет.
Кярс был в своей комнате, покачивал колыбель Селука. Я вошла, прикрыла за собой дверь, и он обернулся ко мне – зубы стиснуты, брови нахмурены.
– Ты убила Веру? – он с отвращением покачал головой. – Зачем?
Я усмехнулась:
– Скучаешь по своей потаскушке?
Он шагнул вперед и наотмашь ударил меня по щеке, в ухе звоном взорвались колокольчики.
– Ты не смеешь убивать, кого пожелаешь! Тут тебе не клочок грязи и дерьма среди Пустоши! Только я, – он ткнул себя в грудь, – только я здесь решаю, кому жить, а кому умереть!
Я потерла место удара.
– Ты слабак. И Мансур был слабак. А Тамаз, твой отец, был такой слабак, что расплакался бы от этой пощечины!
Он снова меня ударил. На сей раз в челюсть.
– Помнишь своего предка, Селука Рассветного? – Я потерла синяк и хмыкнула. – Вот кто был могущественным падишахом, готовым на все для победы. Пусть наш сын вырастет таким, как его тезка, а не таким, как ты!
Кярс совсем не походил на своего предка – глаза круглые, а не миндалевидные, скулы тонкие, а не резкие, обрамлявшие плоский нос Селука Рассветного. После того как Селук уничтожил Потомков, горы Вограс были заселены трусливыми племенами Пустоши, которые посмели называть себя вограсцами. Мать Кярса была из их рода, как и прабабки с обеих сторон. Лица прекрасные, но кровь слабая.
Год назад, когда силгизы захватили Вограс, я присоединилась к каравану тех, кого они взяли в рабство и продали аланийцам, – так я оказалась в гареме Кярса. Разумеется, это было сразу после того, как Отец спас меня от Селука и перенес на шестьсот лет вперед, в нынешнее время.
Кярс покачал головой, словно не мог поверить:
– Что с тобой, Зедра? Разве слабость я проявил, обезглавив своего дядю и отправив его останки Пашангу? Но есть разница между силой и жестокостью. Убивать рабыню, которая просто пыталась выжить… и которая с любовью заботилась о нашем сыне… это жестокость! И я этого не позволю.
– А как насчет Сиры? У тебя были все шансы покончить с ней, а ты дал ей уйти! И теперь она собирается убить всех нас своей звездной магией!
Он замахнулся, чтобы снова дать мне пощечину, но на лету остановил руку.