— До сегодняшнего дня сеньор Пьетро, у меня тоже не было вопросов к вашей невестке, — нехотя согласился я с ним, — но ведь возможно, что она знала, что вскоре вы отправляетесь в далёкое путешествие и все ваши заработанные на службе у меня деньги, оставите ей? Вы ведь говорили, ей об отплытии?
Он кивнул.
— Но сеньор Витале, Паола! Это невозможно! — он качал головой, — я раньше думал, что хорошо разбираюсь в людях, но сегодняшние новости сильно поколебали во мне эту уверенность.
Я задумался, под молчаливыми взглядами ошарашенных офицеров. Все прекрасно помнили, чем закончилось прошлый раз противостояние со мной великих родов.
— Вы как-то, в одном из наших разговоров, упоминали, что ваш сын последнее время сильно ругался с Паолой, — в голове всплыла одна из давних с ним бесед, — насколько сильно?
Его взгляд остекленел. Он перестал выщипывать бороду, задумавшись.
— Мне не хотелось бы обвинять вас, так как вы с нами на одном корабле, — спокойно сказал я, видя, что он молчит, — но дать нам вариант, откуда у нас на борту могли появиться специально испорченные бочки от рода Бароцци, вы нам должны сеньор Пьетро.
От понурив голову, тихо сказал.
— Если подумать хорошо, то это мог быть мой сын.
— Сеньор Бароцци, говорите громче, — в моём голосе появился металл, — хотелось бы слышать по чьей воле, мы вскоре подохнем от жажды.
— Это мой сын, — в отчаянии выкрикнул он, — он был и против того, что я служу у вас, и против работы Паолы на ваш дом. В роду, после того как его жена восстановила порядок и избавила нас от долгов, стали прислушиваться больше к её слову, чем к его. Бартоломью — единственный из всей семьи, мог желать вам смерти.
Молчание за столом стало ещё больше тягостным, после такого признания.
— Если мы выживем, я дам вам право самому задать интересующие меня вопросы вашему сыну, — разрушил я гнетущую атмосферу, — пока же, прошу забыть сеньоры этот неприятный инцидент. Я не хочу, чтобы между нами пробежала тень недоверия, ещё более не хочу, чтобы информация о случившемся, вышла за стены этой комнаты и посеяла недоверие между командой и солдатами сеньора Бароцци. Это понятно? Пусть каждый пообещает мне молчать.
Офицеры поклялись на кресте и мы вернулись на палубу. Несмотря на мою просьбу, они все кучковались вместе, оставив старика в полном одиночестве, чего никогда не было прежде. Все признавали его заслуги, статус и возраст. Поняв, что это до добра не доведёт, я лично подошёл к нему и положив руку на плечо сказал.
— Мы разберёмся со всем, но позже, сеньор Бароцци, сейчас же мне нужен командир, который пойдёт за мной в огонь и в воду. Я могу на такого рассчитывать?
Он очнулся и благодарно положил свою жёсткую, морщинистую руку на мою.
— Моя душа и тело, отныне ваши, сеньор Витале. Только прошу, взамен, мне самому по возвращении провести расследование.
Я посмотрел ему прямо в глаза, в которых плескалось море обречённости, страха, несгибаемой воли и ещё много чего, что я обычно там не видел.
— Вот вам моё слово в этом, сеньор Бароцци, — я положил поверх его руки свою вторую руку.
Старик лишь благодарно мне кивнул, не став ничего отвечать.
— Сеньор Джакопо! — я развернулся и позвал капитана, который нехотя подошёл к нам, я стал спрашивать его о корабле, текущем состоянии дел. Он начал отвечать, и вскоре к нам присоединились остальные. Я понимал, про пролёгшая тень ещё останется между всеми надолго, но собирался приложить все силы, чтобы это не вылилось в прямой конфликт. Выкидывать команду за борт, когда мы находились только в начале пути, категорически не хотелось.
30 декабря 1200 года от Р.Х., Северная часть Атлантического океана.
Несмотря на жесточайшую экономию воды, и урезание паек абсолютно всех на корабле, даже моей, последняя бочка показала своё дно на вечерней раздаче, вызвав среди матросов лёгкий ропот тем, что она не всем досталась. Пятьдесят человек стояли со своими пустыми кружками, рядом с пустой бочкой.
— Бруно, отдай им воду офицеров, — приказал я, вызвав среди всех общие вздохи. Особенно среди высшего состава, изумлённого моим поступком. Купор же, получив приказ, бросился вниз и вскоре наша бочка, была разлита среди оставшихся, не оставив ничего командному составу.
Матросы, крестясь и благодаря меня, стали расходиться, взамен, я получил полукольцо вопрошающих взглядов. Я их не разочаровал.
— Есть кое-что, что я припас на этот случай, — нехотя признался я, — вот только проверять хотел тогда, когда мы не испытывали бы жажду, чтобы не давать людям ложную надежду. Но похоже, сейчас выбора не осталось.
Лица офицеров из вопрошающих, стали вдруг радостными.
— Слава сеньору Витале! Слава! — как безумные заорали они, и как бы я на них ни шикал, этот возглас разлетелся по всему кораблю. Все до единого матроса, даже на вахтах, приняли его и здравницу мне прокричали минимум десять раз.
— С вами сеньор Витале всегда так, — наконец, я впервые за время пути, увидел прежнюю улыбку на лица капитана, — только, очередной раз, приготовишься отправиться к праотцам, как вы подходите со спины, и хлопая по плечу, ласково говорите.
— Погоди друг Джакопо, не спеши, есть у меня ещё один план. Надёжный, как дубовый стол, точно тебе говорю.
От его простой шутки рассмеялись все, в том числе и сеньор Бароцци, пребывающий последнее время не в лучшем настроении. Слыша, что офицеры смеются и шутят, на лица матросов тоже стали возвращаться робкие улыбки, которые, как и новость о том, что у сеньора Витале, как обычно, что-то да припрятано в запасе, мигом разлетелись по кораблю. Я стал чаще ловить на себе ожидающие взгляды, сам внутренне не чувствуя той же уверенности, что имелась у команды в отношении меня. Ведь сам я, умереть здесь не мог, поскольку в крайнем случае, готов был активировать хрономаховик, вырвавшись из этого времени, даже под угрозой ареста Хронопатрулём.
— Сеньор Марко, тащите те шесть ящиков, что я просил поставить рядом с вашим хозяйством, — со вздохом обратился я к своему верному бомбардиру, и тот, зычно крикнул канонирам, что и откуда взять. Офицеры стали ждать, видимо рассчитывая на чудо, которого могло и не случиться.
Глава 17
— Всем разойтись, — скомандовал я, — я не бог, чтобы творить чудеса мгновенно, это просто мои предположения и наблюдения.
Нехотя, солдаты и свободная от работ команда стала расходиться, как и офицеры, остались только свободные от вахт.
— Растягивайте овечьи шкуры вдоль бортов, закрепляя их вот так, — показал я, обращаясь к боцманам, те сразу пригнали матросов и те занялись закреплением шкур по три ряда с каждого борта.
— Сеньор Витале, а можно узнать, зачем вы это делаете? — с любопытством поинтересовался один из офицеров, наблюдавших за тем, как корабль обрастает шкурами мехом наружу.
— В церковной библиотеке Рима, я прочитал наблюдения одного римского мореплавателя, — я не стал скрывать этого, поскольку нужно было всеми силами увести предмет разговора от чудес, эта тема была крайне опасна. Ведь после плавания, если оно будет успешным, их всех обязательно опять прогонят через исповедование и церковь может получить против меня компромат, который мне не нужно было им давать. Так что всё спихиваем на историю, которую в этих Тёмных временах практически никто не знал.
— Он писал, что однажды они спаслись таким же методом, поскольку утром на овечьей шкуре, случайно оказавшейся на борту, появилась влага, и они отжав её смогли продержаться какое-то время до попадания на землю.
— А, то есть вы просто увеличили количество шкур? — понятливо вскрикнул он, — как всё просто!
— Да, я разработал лишь крепления, чтобы повесить их в три ряда, — согласился я, — так что утром, будем ждать результатов.
— А тогда для чего оставшиеся сундуки, сеньор Витале? — поинтересовался Марко.
— Это уже мои личные наработки, которые я планировал лишь проверить, — проворчал я, показывая открыть крышки.
Моряки и офицеры, задействованные в процессе, с удивлением увидели мелкоячеистые сети из пеньки, лежащие там.
— Эм-м-м, — промычал капитан, — мы будем ловить рыбу?
— Почти, — хмыкнул я, приказывая убрать все паруса с рей, и вместо этого натянуть сверху вниз две гигантские сети на грот и фок-мачты, под которые внизу на палубе положили промасленную парусину, уложенную под наклоном.
Работы были закончены далеко за полночь, и я приказал всем идти спать, поскольку больше ничего сделать мы не могли, оставалось только ждать.
Утром, едва я проснулся и привёл себя в порядок, если это можно было так сказать, поскольку не было ни капли воды, я отправился на палубу, где меня уже ожидало множество восхищённых взглядов. Первое, что бросилось в глаза, что на парусине, которая должна была собирать с сетей стекающие капли конденсированной из воздуха росы, накопилось её пару литров, столько же, имелось и под второй мачтой. Причём когда я подошёл ближе, то увидел, что капли воды с сетей, специально обработанных мной илом из Нила, продолжают капать, то есть можно было рассчитывать на ещё столько же жидкости! Это было просто превосходно! Я сам не ожидал, что когда-то давно прочитанный материал об получении воды в море, сможет спасти мне жизнь. Нет, я конечно планировал лишь опробовать все имевшиеся там материалы, но после нескольких месяцев проб и ошибок, остановился только на тех двух вариантах, что взял с собой в плавание. С обработкой сетей и вовсе было весело, поскольку чтобы я не пробовал ранее, кроме масла, всё было плохо. Капли просто впитывались в пеньку и не стекали вниз. Помог случай, когда я заметил, как на одной из арабских галер в порту Венеции, с части вывешенных за борт на просушку парусов стекает вода под внезапно начавшимся проливным дождём, а другая часть намокает, как ей и было положено. Купив все эти паруса за тройную цену у удивлённых моим поступком арабов, я тщательнейшим образом проверил их на гигроскопичность и какого же было моё удивление, когда я выяснил, что те, что отталкивали воду, успели немного поваляться на илистом берегу Нила, когда у галеры, обломилась старая мачта. Именно это наблюдение заставило меня отправить «Елену», привести мне грязь оттуда, что конечно вызвало весьма удивлённые взгляды моряков и капитана, когда я им объяснил куда и зачем им нужно сплавать. Спорить конечно никто не мог, так что уже через месяц у меня были тонны водорослей Нила, а также грязи с его берегов. Вот так и появилась пропитка сетей, с которых сейчас стекала конденсированная утром из воздуха роса.