— Вот видите! — торжествовал Рейли.
— Это бесполезно. Я знаю ее. К тому же… Не забывайте, что я тоже телепат.
— Я это знаю. А кто мне поручится, что вы вот сейчас не читаете мои мысли? — Он колебался. — Уходите из моего дома. Я дорожу своим спокойствием. Если вас устроит, встретимся завтра на рассвете. Убирайтесь.
Казалось, что он что-то скрывает. Какое-нибудь воспоминание, возможно.
Бюркхалтер не сдавался.
— Ни один Лысоголовый не позволит себе читать…
— Я вам велел убираться!
— Послушайте! В дуэли со мной у вас нет ни единого шанса на победу!
— А вы знаете, сколько зарубок на рукоятке моего кинжала?
— Вам приходилось драться с Лысоголовым?
— Завтра у меня будет одной лысой головой больше. В последний раз говорю: убирайтесь.
Бюркхалтер закусил губу.
— Вы отдаете себе отчет в том, что во время дуэли я смогу читать ваши мысли?
— Подумаешь… А что?
— Я буду все время опережать вас на один удар. Какова бы ни была скорость ваших движений, я на какую-то долю секунды буду заранее знать, что вы собираетесь делать; я буду предупреждать все ваши хитрости, буду пользоваться всеми вашими слабостями, я прочту все это, как в книге. Все ваши мысли…
— Нет, — твердо сказал Рейли, — все это довольно ловко, но меня на этом не поймаешь.
Бюркхалтер помедлил немного, потом решился: резким движением он отодвинул стул, который стоял перед ним.
— Берите кинжал, но не вынимайте его из чехла. Я покажу вам, как делается то, что я сказал.
Глаза Рейли округлились.
— Вы хотите драться немедленно?
— Да нет. — Он отодвинул второй стул, затем взял кинжал, не вынимая его из чехла. — Вот, места нам хватит. Готовы?
Рейли нехотя взял свое оружие, чехол явно мешал ему, потом он бросился вперед. Но Бюркхалтера там уже не было, он предупредил движение противника, а чехол его скользнул по животу Рейли.
— Вот на этом, — сказал Бюркхалтер, — наша дуэль уже бы закончилась.
Не отвечая, Рейли нанес удар сверху вниз, а потом, в последнее мгновение, поднял нож так, чтобы достать до горла, но Бюркхалтер перехватил чехол свободной рукой, а другой ударил два раза в сердце. Веснушки отчетливо проступили на бледном лице Рейли. Но он еще не мог признать своего поражения и попытался нанести несколько ударов, каждый из которых Бюркхалтер предупреждал и защищал то место, куда целился Рейли.
Рейли медленно опустил руки. Ему было трудно дышать. Бюркхалтер прицепил кинжал к поясу.
— Бюркхалтер, — сказал Рейли, — вы — дьявол.
— О нет, вовсе нет. Но я не хочу рисковать. Вы на самом деле думаете, что я бы долго прожил, если бы дрался на дуэли? Люди бы не допустили подобного, потому что это не что иное, как убийство, и они бы сразу это поняли. Только по этой причине я много раз подвергался оскорблениям. Я снесу еще одно оскорбление и принесу вам свои извинения, если, конечно, вы сможете обосновать ваши претензии. Но я не могу драться с вами, Рейли.
— Да, я понимаю… Спасибо, что пришли. Я попал бы в ловушку.
— Нет, — ответил Бюркхалтер, — ведь я бы отказался драться. Не так уж сладко быть телепатом… Ведь у нас свои трудности, как эта, например. Мы должны быть осторожными. Теперь, я думаю, вы понимаете, почему телепаты никогда не читают мысли других людей, если только они не согласятся на это.
— Хорошо. Мне ясна ваша точка зрения. Послушайте… я беру свои слова назад. Пойдет?
— Спасибо, — протянул руку Бюркхалтер. Рейли пожал ее не без колебания. — Остановимся на этом, так будет лучше.
— Хорошо.
Было видно, что Рейли не мог дождаться, когда его гость уйдет.
Посвистывая, Бюркхалтер направился в издательство. Теперь он мог рассказать обо всем Этель. Он должен был это сделать: малейшая недомолвка нарушила бы гармонию их телепатической близости. Не то, чтобы они всегда были открыты друг другу, но любая преграда сразу становилась ощутимой и могла испортить их отношения. Странно, но им удавалось относиться с уважением к свободе друг друга и в то же время быть абсолютно близкими.
Конечно, Этель будет волноваться, но все уже позади, и она сама, будучи Лысоголовой, поймет его. Внешне она не походила на Лысоголовую. Длинные изогнутые ресницы, вьющиеся волосы. Ее родители жили около Сиэтла и очень долго там оставались после Взрыва, даже после того, как были изучены последствия жесткого излучения.
Падал снег, дул холодный ветер в сторону Юты. Бюркхалтеру хотелось бы оказаться в вертолете, лететь в голубой пустоте неба. Там, наверху, были мир и спокойствие, то, что Лысоголовые никак не могли обрести на Земле. Там всегда был слышен шорох фрагментов каких-то подсознательных мыслей. Вот почему все Лысоголовые любили летать и считались прекрасными пилотами. Они искали убежища на высоте, там, где почти нет атмосферы.
А сейчас он находился в Модоке и торопился на встречу с Куэйл ом. Бюркхалтер ускорил шаг. В холле он встретил Муна и объявил ему на ходу, что с дуэлью все улажено. Удивленный толстяк молча посмотрел ему вслед. В кабинете Бюркхалтера ждало лишь одно послание: Этель волновалась по поводу Эла и просила его зайти в школу. Это уже было сделано, если только Эл еще чего-нибудь не натворил. Звонок в школу успокоил его.
Он нашел Куэйла в солярии. Профессор изнемогал от жажды, и Бюркхалтер заказал два освежающих коктейля: это помогло вывести автора «Психоистории» из состояния заторможенности. В этот момент Куэйл был занят тем, что пристально разглядывал объемную историческую карту.
— Вот, смотрите, — говорил он, манипулируя кнопками, — вы видите изменения германской границы? А зона влияния Португалии?
После 1600 года эта зона постепенно уменьшалась, другие государства лишили ее превосходства на море, а световые линии их границ уходили все дальше.
Бюркхалтер отпил глоток.
— Но ведь ничего этого больше не существует.
— Да. С… что с вами?
— А в чем дело?
— У вас не вполне нормальный вид.
— Не думал, что это будет заметно, — ответил Бюркхалтер, разочарованно улыбаясь. — Я только что избежал дуэли.
— Никогда не понимал этого обычая… и не знал, что дуэли можно избежать.
Бюркхалтер объяснил, и профессор отпил изрядную порцию своего коктейля.
— Ну и вляпались же вы! Теперь я вижу, что у Лысоголовых не одни только преимущества.
— Да, иногда встречаются и крупные неприятности. — Поддавшись какому-то импульсу, он заговорил о своем сыне. — Самое скверное, понимаете, заключается в том, что я на самом деле не знаю, что считать нормальным для ребенка-телепата и что считать ненормальным. Новые признаки появились недавно; мы ничего не знаем об их развитий, а проводить опыты на морских свинках не можем — ученым до сих пор не удалось вывести морских свинок-телепатов. И, однако, за нашими детьми надо очень внимательно следить, чтобы они стали нормальными взрослыми.
— Но вы то, кажется, прекрасно приспособились.
— Я… научился этому. Как и большинство интеллигентных телепатов. Вот почему я не богат и не занимаюсь политикой. Мы покупаем коллективную безопасность ценой некоторых личных неудобств. А теперь мы платим за это преимуществами, которые мы, возможно, получим в будущем, потому что мы хотим лишь, чтобы нам позволили жить, чтобы нас приняли. Мы пытаемся смягчить удары судьбы, спасая всех и себя.
— Спасители, да, — сказал Куэйл.
— Да, мы все спасители, так же, как и наши дети. Это устанавливает равновесие. Если бы я пытался извлечь какую-то выгоду из своих телепатических способностей, мой сын долго бы не прожил. Лысоголовые были бы уничтожены. Вот, что Эл должен был узнать непременно. А сейчас он становится индивидуалистом.
— Таковы все дети, — заметил Куэйл. — Это ярко выраженные индивидуалисты. Я думаю, вам следует беспокоиться лишь в том случае, если отклонение в развитии мальчика от нормы будет связано с телепатическими способностями.
— В ваших словах есть доля правды. — Бюркхалтер осторожно заглянул в мысли Куэйла, с удовлетворением отметив, что его антагонизм почти исчез, а потом продолжил рассказ о своих неприятностях: — Да, но все-таки… ребенок в будущем становится отцом. И взрослый Лысоголовый должен быть приспособлен для этого.
— Среда имеет не меньшее значение, чем наследственность. Если ребенок растет в благоприятной среде, то все будет хорошо, если только не вмешается наследственность.
— А это исключено. Облысение — это уже вторичная характеристика нашей мутации; вполне вероятно, что в третьем или четвертом поколении появится еще какая-нибудь характерная черта. Я не знаю, влияет ли телепатия на умственные способности.
— Гм, — задумался Куэйл. — Лично у меня от этого бегают мурашки по коже.
— Как у Рейли?
— Да, — согласился Куэйл. Но было видно, что это сравнение ему не понравилось. — Во всяком случае, если мутация не будет прогрессировать, она исчезнет.
— А гемофилия?
— Она редко встречается… К тому же меня интересует психоисторический взгляд на вещи. Но так как в прошлом, к сожалению, не было телепатов…
— Откуда вы знаете?
Куэйл нахмурил брови.
— Конечно, доказательств никаких нет. В средние века их называли колдунами или святыми. Опыты Дьюка и Райна — всего лишь неудавшиеся попытки. Природу редко удается изменить с первого раза.
— Но никто не гарантирует, что природа была изменена и в нашем случае. Телепатия — это лишь полууспех, попытка на пути проникновения в нечто невообразимое… может быть, чувственное восприятие в четырех измерениях.
— Для меня это слишком абстрактно, — сказал Куэйл.
Однако было видно, что тема разговора его заинтересовала. То обстоятельство, что он «принял» Бюркхалтера, уже снимало его предубежденность к телепатии.
— Древние германцы считали себя высшими существами, подобно японцам. Они были в этом уверены, так как полагали, что происходят от богов. Их маленький рост рождал у них своего рода комплекс неполноценности-превосходства по отношению к расам более высокого роста. А южные китайцы, например, были не выше их, и в то же время не знали этой проблемы.