— Он самый, — кивнул я. — Вы знакомы?
— Да не то, чтобы близко знакомы, лишь виделись пару раз… Но он же ребенок еще совсем! Как же ты собрался с ним драться?
— Битье в воспитательных целях — оно любому ребенку пойдет только на пользу, — заверил я Петрушу.
— Если ты его убьешь, то в острог тебя может и не отправят, но в ссылку скатаешься знатную. И прослывешь детоубийцей. И заслуги твоего батюшки тебе тут не помогут, брат Сумароков!
— Я буду аккуратен и нежен, — сказал я со всей убедительностью.
— Ну-ну… — ответил Вяземский. — Не хотел бы я повстречаться с твоей аккуратной и нежной шпагой! — После этих слов он вздохнул и вдруг просиял. — Но сестрица у него — блеск! — он чмокнул кончики своих пальцев и распахнул их у себя перед лицом розочкой. — Софи Завадская!
— Она тоже еще ребенок? — спросил я с усмешкой, вспомнив девушку-лисицу в нежном персиковом платье, что прогуливалась вместе с Завадским.
— Ну разумеется! — улыбаясь во весь рот, отозвался Петруша. — Я бы с ней понянчился!
Мы одновременно гоготнули, но тут же взяли себя в руки и оправились.
— Кстати, Алешка, я все спросить у тебя хотел… — сказал Вяземский. — Кто эта барышня, что вытащила пулю из Бахметьева? Я видел, ты был с ней в доме.
Я глянул на Петрушу искоса. Но он на меня не смотрел — пялился перед собой прямо в двери, то и дело без всякой надобности поправляя очки.
— Родня моя из Новгороду, — медленно ответил я. — Катерина Романова. Но нянчиться с ней я бы тебе не советовал. Костей не соберешь, Петруша.
Вяземский скосил на меня глаза и кивнул.
— Ясно, — молвил он. — Кузина?
— Кузина, — подтвердил я.
— Что ж, вопросов больше не имею. Вот если бы у меня была такая кузина…
— Помолчи! — посоветовал я.
Вяземский прикусил язык, и мы вошли в дом.
В огромной зале на первом этаже народа хватало, но все в основном сидели за столиками, негромко переговариваясь. От атмосферы праздника не осталось и следа. Правда, за парой столиков уже пытались играть в карты, но разговоров при этом почти не вели, при необходимости сообщая друг другу что-то лишь шепотом.
Спросив у лакея на входе, где можно найти дворецкого, я оставил Вяземского внизу, а сам отправился по лестнице наверх, где сразу наткнулся на Силантия. Он стоял у распахнутых дверей комнаты, держа перед собой руки, сложенные в молитвенном жесте. Взгляд его был устремлен внутрь комнаты, где я увидел лежащего на кушетке князя и сидящую над ним Катерину.
— Как он? — спросил я у дворецкого вполголоса, кивнув в сторону комнаты. — Живой?
— Живой, кажись, — отозвался Силантий. — Барышня рану ему вычистила и водкою обработала. С минуты на минуту доктора Сарычева ждем, подъехать должны. Да только барышня ваша все уже сделала, теперь только уход его сиятельству требуется. Уверен, что доктор Сарычев скажет тоже самое. Видывал я уже такие раны.
Тогда я достал из кармана платок, который нашел у мертвеца в кустах, расправил его и показал дворецкому.
— Не можешь ли ты припомнить, Силантий, кому принадлежит сей вензель? Ведь насколько я знаю, ты лично принимал все пригласительные билеты на ассамблею. А все письма князя наверняка проходили через твои руки.
Дворецкий взял платок и внимательно рассмотрел вензель, задумчиво надувая губы.
— Что ж, этот вензель мне знаком, — ответил он наконец. — Граф Румянцев Александр Никифорович. Это совершенно точно его вензель.
Мысли у меня в голове так и запрыгали как горошины. Граф Румянцев… А ведь я был знаком с Александром Никифоровичем! При дворе мы встречались неоднократно, были представлены и даже пару раз беседу общую имели.
Очень уравновешенный господин, образованный и с чувством юмора. Управлял коммерц-коллегией, которая ведала всеми торговыми делами в государстве Российском. Любил хорошее вино, белую рыбу и ананасы. Я слышал, он у себя в имении целую оранжерею воздвиг для выращивания ананасов. Уж и не знаю вышло ли у него что из этой затеи или нет. Хотя, теперь это уже и не важно.
Но как же так, Александр Никифорович⁈ Ай-яй-яй! Не замечал я за ним ранее подобных наклонностей. Он и в дуэлях-то особо замечен не был. Во всяком случае, я ничего о них не слышал, а, значит, если и было что, то без смертельного исходу. Баловство всякое, в общем. Вроде того, что предстояло мне завтра на рассвете.
А тут он берет с собой на светский прием сразу два пистолета, затем отзывает хозяина в сторонку во время фейерверка и стреляет ему в сердце. А следом сносит себе лицо выстрелом в подбородок.
Глупо как-то. И неправильно. Если уж князь Бахметьев чем-то ему сильно не угодил, или же оскорбил каким-то образом, то можно было просто послать вызов, а затем заколоть его шпагой. Так поступил бы любой дворянин. И уж совершенно точно никто не стал бы тайком стрелять в князя, словно разбойник в ночи, а потом и себя лишать жизни, потеряв при этом всякую надежду отправиться в райские кущи.
Это нужно хорошенько обмозговать. Черт, как жаль, что именно сегодня генерал-полицмейстер Шепелев не смог лично явиться на ассамблею! Уж он-то живо сообразил бы, где тут собака зарыта. Не особо часто бывая при дворе, он каким-то образом умудрялся быть в курсе всех придворных интриг и сплетен. Наверняка мог что-то знать и о причинах, побудивших графа Румянцева на подобный поступок.
— Ну что ж, спасибо тебе, Силантий! — поблагодарил я дворецкого. — Ты очень мне помог!
Стараясь ступать бесшумно, я прошел в комнату. Но не успел приблизиться к Катерине и на несколько шагов, как она вдруг бросила резко, не оборачиваясь:
— Я же велела никому в комнату не заходить!
Я замер, как вкопанный.
— Это я, Като — Алешка.
— А, Сумароков… — протянула Катерина, повернув, наконец, голову. — Ну что там у тебя? Выяснил что-нибудь?
— Самую малость. Надеюсь, князь придет в себя и сможет нам рассказать, что там случилось на самом деле.
— Я тоже надеюсь. Но сегодня его лучше не беспокоить. Силантий дал ему какие-то «квакерские капли», которые князь принимает, когда его мучает боль в почках. И теперь он уснул. Но я понятия не имею, что это за капли такие.
— Это болеутоляющий препарат на основе опия, — пояснил я. — Говорят, при сильных болях он неплохо помогает.
— Я так и подумала, — кивнула Катерина. Растерла себе докрасна щеки. — Знаешь, Алешка, еще вчера я была уверена, что являюсь хорошим доктором. У меня красный диплом, интернатура… Но сегодня я поняла, что без лаборатории и лекарств я не смогу сделать больше, чем делают ваши местные врачи! А может быть и того меньше, потому что я понятия не имею, какие у вас есть лекарства, и какие есть инструменты!
Я заметил, что на глаза у нее навернулись слезы, и сразу подошел к ней почти вплотную. Внезапный порыв обнять ее и прижать к себе крепко-крепко нахлынул и окатил меня с головы до ног — даже в жар бросило. Но я не мог этого сделать, хотя бы потому, что Катерина сидела на стуле у кушетки и подниматься не собиралась.
Тогда я просто положил руку ей на плечо.
— Като, — сказал я проникновенно. — Порой ты говоришь так заумно, что я не в силах понять всего. Но уверяю тебя: даже доктор Сарычев не смог бы сделать больше для князя Бахметьева, чем сделала ты!
Тихо всхлипнув, Катерина утерла нос и подняла на меня глаза. От приступа нежности к ней сердце у меня так и сжалось. Прямо-таки до боли в горле.
— Ты знаешь этого доктора? — спросила Катерина.
Я присел перед ней на одно колено, взяв в руки ее кулачок и прижал его себе к подбородку.
— Нет, — ответил я честно. — Но зато я хорошо знаю лейб-медика Монсея, и могу точно сказать, что он остался бы тобой доволен. А Монсей Яков Фомич в своем ремесле на голову выше Сарычева! Иначе бы он не был лейб-медиком. Знала бы ты, о чем сейчас судачат гости внизу. Все они обсуждают, как ловко ты оказала помощь сиятельному князю, как извлекла из него пулю при помощи столовых ножей! Как здорово водкой рану обрабатывала… Кстати, странно, но именно этим все особенно восхищаются!
Негромко рассмеявшись, Катерина забрала у меня свою руку и поднялась со стула.
— Что-то я устала, Алешка. Не пора ли нам домой?
Глава 16Всяческая зараза, «летящее пламя» и игра в рифмы
Но домой нам довелось попасть еще не скоро. Пока я писал необходимые протоколы, пока приехал доктор Сарычев и осмотрел раненного князя, пока мы все вместе осматривали обезображенный труп графа Румянцева — времени прошло немало. Во вскрытии трупа Сарычев не видел никакой необходимости, хотя инструкция Врачебной управы гласила, что «при наличии сомнений, возникающих в отношении естественности причин смерти, вскрытие тела производить неукоснительно».
Однако в нашем случае и быть доктором было не нужно, чтобы понять, что смерть графа наступила вследствие пробития пулей головы от подбородка до носа. И далее она улетела куда-то в пространство. Отыскать ее не представлялось возможным. После пробития костей черепа скорость ее, наверняка, сильно уменьшилась, и валялась она сейчас где-то неподалеку. Но где ж ее найдешь, тем более ночью? Тем более — в траве.
Омыв лицо покойника теплой водой, мы воочию убедились, что это именно граф Румянцев. Лет ему было немногим менее сорока, усов с бородой он не носил, а на подбородке слева имел крупную родинку, которая только лишний раз подтверждала: да, это граф Александр Никифорович Румянцев собственной персоной. И узнать его теперь не мешает даже отстреленный нос.
Хотя, нос ему доктор Сарычев вернул на место. Ну как вернул? Нос-то никуда и не девался, а просто болтался на кусочке мышцы, и доктору пришлось лишь приставить его к нужному месту на лице и немного прижать. Выглядело это по-прежнему безобразно, но теперь, во всяком случае, все части тела у него были на месте.
Из гостей к этому моменту в усадьбе не осталось никого. Оно и понятно — ночь уже была совсем поздняя. А если говорить точнее, то время
близилось к утру. Мы еще раз навестили князя, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Князь спал, и сон его был спокоен и крепок — хвала «квакерским каплям». И тогда доктор Сарычев еще раз поблагодарил Катерину за отлично проделанную работу.