Я принял поводья у подведшего мне мою лошадь Вяземского и поблагодарил его.
— Господин Завадский признал, что его претензии ко мне были не обоснованы, а мои же слова в его адрес наоборот — имели под собой причину, — сообщил я всем. — Претензий друг к другу у нас больше не осталось, и мы решили позавтракать в трактире… Как там называется ваше заведение, дорогой Кристоф?
— «Сытый баловень», — напомнил Завадский.
— Слышал о таком, — быстро сказал Потемкин. — С превеликим удовольствием составлю вам компанию. Но только должен предупредить вас, господа: мои карманы пусты, и я намерен запустить свою хищную руку в ваши пузатые кошельки!
Кристоф захохотал. Его секунданты между тем смотрели на Потемкина с легким недоумением — должно быть не были привычны к такого рода бесцеремонности.
— Разрешите представить, господа, — спохватился я. — Григорий Потемкин, вахмистр Конной гвардии… А это княжич Вяземский Петр Иванович.
Тогда Кристоф в свою очередь принялся представлять своих секундантов.
— Граф Илья Лисин… — он указал на темноволосого карапуза. Тот учтиво поклонился. — А это Никита Ноздрев, помещик. Прошу любить и жаловать. А теперь пора возвращаться, господа! Предупреждаю сразу: завтрак за мой счет!
— Я вас обожаю, юноша! — с жаром заверил его Потемкин. — Постараюсь нанести максимальный ущерб вашему кошельку!
Глава 18Жареные колбаски и гвардейские казармы
Трактир «Сытый баловень» в этот утренний час встретил нас почти пустым залом и запахом жареного мяса.
Кристоф не совсем точно описал внешность хозяина Фрица — на колбаску он похож не был. Скорее он весь состоял из таких колбасок. Лоснящаяся голова-колбаска, раздутые руки-колбаски, растопыренные пальцы-колбаски. Даже нос у него был как колбаска и свисал книзу изогнутым хоботком.
Не спрашивая наших предпочтений, Фриц-Федор выставил на стол огромную тарелку, наполненную румяными колбасками, возлежащими на подушке из тушеной квашеной капусты. Обжаренный в масле хлеб был натерт чесноком и жутко возбуждал и без того разыгравшийся аппетит.
Изголодавшиеся и усталые, мы накинулись на еду и первое время поглощали ее практически в полном молчании. Спутники мои налегали и на вино, которое приносила нам в глиняном кувшине Марта, жена хозяина. В отличие от Фрица-Федора, по-нашему она говорила с сильным акцентом, который, впрочем, только прибавлял ей милоты. И несмотря на то, что в своих габаритах она старалась не отставать от мужа, выглядела она при этом несравнимо приятнее, чему немало способствовали выставленные на всеобщий обзор огромные груди, каждая из которых была размером почти с мою голову. А из-под корсета игриво выглядывали самые краешки розовых сосков.
Вином в этот час я старался не злоупотреблять, потому как понимал, что дел мне сегодня еще предстоит переделать предостаточно. Для начала следовало отыскать Шепелева и предоставить ему свой рапорт о произошедшем ночью на ассамблее. Затем необходимо было навестить раненого князя Бахметьева и в конце концов опросить его о произошедшем. Возможно, он сможет пролить свет на тайну ночных выстрелов. Почему-то мне кажется, что он не может не знать, по какой причине граф Румянцев произвел ему в грудь выстрел, а затем пустил пулю и в самого себя.
Подобные вещи не происходят без причины. И причина должна быть очень веской! Я даже представить себе не могу, насколько именно веской. Если Румянцев имел обиду на князя, то почему попросту не вызвал его на дуэль, чтобы решить этот вопрос привычным для всех образом? Боялся поединка? Сомнительно. К тому же при этом он не испугался выстрелить себе в голову. Значит, если он чего-то и боялся, то вовсе не собственной смерти.
Но чего тогда мог бояться граф Румянцев? Сложно представить…
Несмотря на обильную и жирную пищу, вино Фрица-Федора в конце концов сделало свое дело, и мои приятели разговорились. Раскрасневшийся до такой степени, что даже очки у него запотели, Вяземский расспрашивал Кристофа о его сестре, и был при этом столь настойчив, что тому пришлось пообещать Петруше представить его.
— Но должен вас предупредить заранее, уважаемый граф: у Софи уже есть воздыхатель! Никаких предложений, правда, он пока не делал, но навещает наш дом с завидной настойчивостью. И всякий раз является с каким-нибудь забавным подарком. То канарейку в клетке принесет, то цветок необычный… Если дело так пойдет и дальше, то уже скоро он будет просить ее руки.
— Вот как⁈ — Вяземский снял очки, чтобы протереть стекла и сразу стал выглядеть очень непривычно и даже глупо. — И как же зовут этого негодяя?
— А зовут этого негодяя лейб-гвардии майор Архаров, но ссориться с ним я бы вам не советовал. У него очень длинная шпага, как и список тех, кто хотел посостязаться с ним в фехтовальном умении.
Вяземский потеребил подбородок.
— Да, это в корне меняет дело… — вздохнул он. — А скажите мне, Кристоф: у вас только одна сестра?
В общем, наш завтрак постепенно превращался в доброе застолье. Вскоре в трактир вошла компания гвардейцев в форме Преображенского полка. Среди них я признал Сашку Климова, с которым мы неоднократно сходились за карточным столом. Я сразу подошел к этой компании, поприветствовал всех и справился у Климова о здоровье Ваньки Ботова. В ответ тот грустно покачал головой.
— Дела у него не очень, — честно ответил он. — Доктор дважды приходил, делал какие-то примочки, да вот только не помогают они ему совсем. Рана не заживает, да и пахнет от нее уже погано. Мне кажется, что еще немного — и преставится наш Ванька.
— Да-а, плохи у него дела, — печально подтвердил другой гвардеец, с которым я знаком не был. — Вот тебе и побаловались с приятелем, потыкали шпагами друг в друга! И рана-то совсем плевая, в другой раз и внимания на нее не обратил бы… А тут вон оно как вышло!
С испорченным настроением я отошел от них и вернулся за свой стол. Есть мне уже не хотелось, пить — тем более. Глядя, как мои приятели постепенно входят в кураж, Потемкин начинает зачитывать вслух свои вирши, а карапуз Лисин, оказавшийся настоящим графом, уже начинает хватать Марту за задницу, я вдруг совершенно отчетливо понял, что мне пора возвращаться домой и поговорить с Катериной. Прежде, чем отправляться к Шепелеву, было просто необходимо обсудить с ней один вопрос.
Я откланялся. Приятели не хотели меня отпускать и дружно принялись возмущаться, но я сослался на неотложные дела, что, честно говоря, вполне соответствовало реальности. Со мной прощались так, словно расставались навеки. Потемкин расцеловал меня троекратно, а Кристоф даже пустил слезу и сообщил, что само проведение свело нас вместе. И отныне он мой самый преданный друг. Затем они затеяли спор с Вяземским, кто из них на самом деле мой самый преданный друг, и я, не желая дослушивать этот спор до конца, поторопился их покинуть.
Домой я приехал, когда солнце уже во всю жарило, разогревая булыжник на дороге. Парашка по дворе с деловитым видом выбивала ковры, а Гаврила сидел на крыльце и дымил трубкой, то и дело поглядывая наверх — не смотрит ли Катерина?
Спать хотелось жутко. Я приказал Гавриле сварить кофей, да покрепче, чтобы до мозга костей проняло, а сам отправился наверх, в комнату Катерины.
Она сидела за столом и сосредоточенно обрезала гусиное перо. Увидев меня, обрадованно заулыбалась. Потрясла пером в воздухе.
— Я наконец научилась делать это! — радостно провозгласила она. — Должна заметить, что хотя у вас отвратительные письменные принадлежности, но зато очень острые ножи! Я таких острых ножей никогда не встречала.
— Ножи и должны быть острыми, — заметил я, проходя в комнату. — На то они и ножи. А что касается письменных принадлежностей, то я купил самое дорогое, что было в лавке. Вряд ли ты найдешь что-то лучше.
Подумав мгновение, Катерина махнула на меня рукой.
— Я не об этом, а в принципе… Ты где был, Алешка? Неужто на дуэли?
Я кивнул.
— Надеюсь, ты не стал убивать этого мальчишку? Это же не грабитель дорожный, а просто глупый сопляк.
— Теперь этот глупый сопляк считает меня своим лучшим другом, — ответил я. — В это самое время они с Потемкиным, Вяземским и еще парой человек пьют за мое здоровье в трактире «Сытый баловень».
Судя по лицу Катерины, она осталась довольна таким ответом. Но видя, что я хочу ей сказать что-то еще, сразу приняла серьезный вид.
— Что-то еще, Сумароков? Да говори уже, не тяни!
Я присел на стул и пальцем толкнул пресс-папье, глядя как оно качается, словно лодка на волнах.
— Я тут подумал, Като… Ты здорово помогла князю Бахметьеву, да и доктор Сарычев хорошо отзывался о твоей работе. Но мне кажется, что знания твои куда как больше, чем у Сарычева, или даже у лейб-медика Монсея Якова Фомича. И ты просто не знаешь, как правильно их применить.
— Ты это к чему? — прищурившись, спросила Катерина с подозрительностью. Мой немного извиняющийся тон ей явно не нравился.
— Я хочу попросить тебя осмотреть моего товарища, Ваньку Ботова. Рану он получил на дуэли. Там и рана-то пустяковая совсем! Да только не заживет никак, а Ванька весь в поту мечется… Боюсь, помрет он. Может ты осмотришь его, а? Като… Пожалуйста…
Катерина явно сомневалась. Потеребив перо, она бросила его на стол и вздохнула.
— Видишь ли в чем дело, Алешка… Ты совершенно прав: знаний в области медицины у меня действительно больше, чем у доктора Сарычева, или даже лейб-медика Монсея. Но я понятия не имею, как их у вас правильно применить! У меня нет самых элементарных лекарств, нет инструмента, я не могу сделать даже несчастный анализ крови!
Я поморщился.
— Като, ты очень умно говоришь. Так умно, что я мало чего понимаю из твоих слов. Но я вижу, что ты сомневаешься в себе… А ты не сомневайся! Просто делай, что считаешь нужным, а господь уж сам решит оставить Ваньку в живых или же прибрать его. А если понадобятся инструменты врачебные — ты только скажи, и я куплю тебе любой инструмент! Деньги не вопрос, Като!