Катерина хмыкнула.
— Анализатор крови ты тоже купишь? — спросила она с кривой усмешкой.
— Куплю! — заверил я ее, хотя понятия не имел, что такое «анализатор крови».
Катерина глянула на меня, приподняв брови, а затем почему-то рассмеялась. Толкнула меня в плечо.
— Трепло ты, Сумароков!
Каким-то образом она умудрялась оскорблять так, что от этого становилось только теплее на душе. «Трепло ты, Сумароков»… Если бы эту фразу мне сказал кто-то другой, я убил бы его на месте. Но из уст Катерины это прозвучало так приятельски, так по-свойски, так нежно, что мне захотелось обнять ее сильно-сильно, чтобы снова почувствовать, как ее хрупкое тельце полностью прижимается ко мне. Как это было там, по дороге из лазарета.
Пошли только вторые сутки после этого, а мне уже казалось, что случилось это давным-давно, много недель назад…
— Прекрати! — Катерина больше не смеялась, и даже не улыбалась. Взирала на меня в упор, словно шомпол в дуло вогнала. — Не смотри на меня так! Эй, Алешка! Ты слышишь меня вообще⁈
Я встрепенулся.
— Слышу, знамо дело! Да как же мне смотреть-то, Като?
— Просто смотри! Без всяких там этих… — она покрутила пальцами в воздухе. — Томлений нежных… Не люблю я этого, понял?
— Да понял, понял!
— Тогда давай, рассказывай, что там с твоим Васькой Бочкиным случилось.
— С Ванькой Ботовым, — поправил я ее машинально.
— Да какая разница⁈ Ты просто рассказывай!
— Рассказываю… — я торопливо соображал с чего бы мне начать. — Дружок у меня есть, Ванька Ботов. Да еще Мишка Гогенфельзен. Гвардейцы оба, Преображенского полка. Повздорили они как-то из-за пустяка, спор у них политический вышел.
— Политический — это плохо, — покачала головой Катерина. — Из-за политически споров и глотки друг другу грызут.
— Наверное, — согласился я. — Только глотки они грызть не стали, лишь шпагами помахали, да успокоились. А Мишка Ваньке шпагу свою вот сюда воткнул… — Я показал место под левой ключицей, куда Ваньке вонзился Мишкин клинок. — Рана, кажись, не сильная была, мы думали, что скоро оправится Ванька. Но ему только хуже становилось. Сейчас уже и не встает совсем, весь в поту лежит.
— Черт! — ругнулась Катерина. — И давно это было?
— Да пятый день уже пошел.
— Черт! — снова ругнулась она. — Значит так, слушай меня, Алешка… Если начался сепсис, то друг твой уже не выкарабкается, и уже скоро на одного гвардейца станет меньше. Но если самое плохое еще не случилось, то мне понадобится острый нож небольшого размера. Легкий желательно. Еще пинцет, только нормальный, а не тот, который я из столовых ножей сделала… Водки еще возьми на всякий случай, только хорошей. И чистую простыню, какую не жалко будет пустить на бинты.
— Понял! — тут же кивнул я, подскакивая со стула. — Все сделаю, все достану! — Тут я почесал затылок. — А что такое сепсис? Ты так умно порой говоришь, что мне трудно бывает понять…
— Шпаги мыть надо, когда тычете ими друг в друга! — прикрикнула Катерина. — Тогда и заражения крови не будет. И водки пить меньше, когда в карты режетесь!
— Вообще-то мы вино пили, — несмело возразил я.
— Да какая разница⁈ Я в принципе говорю!
Собирались мы недолго. Я достаточно быстро нашел все, что просила Катерина, кроме пинцета. Его в доме не было, поэтому я просто решил заехать в аптеку Иосифа Фрида, что находилась как раз по пути к казармам.
Отправив Гаврилу готовить экипаж, я буквально за минуту выпил чашку горького кофея, и отправился следом за ним. Вскоре к нам присоединилась и Катерина, и мы втроем покатили в казармы.
Здесь ничего особо не поменялось. Ванька так и лежал на своей койке, бледный и мокрый. На соседней койке сидел Мишка Гогенфельзен и читал вслух ему по-французски какой-то роман, про то, как некий рыцарь отправился убивать дракона. В другой раз я и сам не отказался бы послушать о таких-то сказочных приключениях, но сейчас нам было не до них.
Увидев Катерину, Мишка немедленно подскочил с койки и принялся смущенно оправляться.
— Вольно, — скомандовала ему Катерина.
Мишка засмущался еще сильнее.
— Как он? — хмуро спросил я, кивнув на Ваньку.
Поморщившись, Мишка помотал головой:
— Все так же. Лучше не становится.
Я указал на Катерину:
— Это Романова Катерина Алексеевна, моя кузина из Новгорода. Она обучена врачебной науке и давеча весьма успешно оказывала помощь князю Бахметьеву.
— В самом деле? — Мишка глянул на девушку с изрядной долей изумления. — Я уже слышал эту историю… Да что там — весь Петербург уже об этом судачит! А вы вот, значит, какая, сударыня… Вы и Ваньку нам на ноги поставите?
— Если не помрет, то на ноги встанет, — резко ответила ему Катерина. — Давайте уже глянем, что там у нас с ним плохого случилось…
Она подошла к Ваньке, спустила с него одеяло и приложила ко лбу руку. Ванька немедленно открыл глаза и уставился на Катерину туманным взглядом.
— Ангел… — пробормотал он. — Миш, ко мне ангел явился. Красивая такая, сил нет… Наверное, пора мне, Мишка… Ты уж прости меня, если что не так вышло…
— Помолчите, больной! — прервала его Катерина.
Зачем-то прижала два пальца ему к шее, что-то тихонько зашептала, сама себе в такт качая головой.
— Ладно, сгодится, — наконец сказала она. Повернулась ко мне. — Жар у него, не меньше тридцати восьми. Но это даже хорошо, значит организм борется. Лишь бы температура выше не поднималась, иначе может не выдержать. И пульс высокий, за сотню.
— Ангел… — снова прошептал Ванька и, протянув руку, взял Катерину за грудь.
Она шлепнула ему по пальцам.
— Брысь! Ты смотри: того и гляди богу душу отдаст, а сам туда же!
— Он у нас такой, — с гордостью подтвердил Мишка.
— Все вы такие, — ответила ему Катерина.
Склонившись над Ванькой, он срезала с него серую с пятнами крови повязку и бросила ее на пол.
— Грязища у вас тут! — сказала она недовольно. — Как можно в такой грязище жить?
— Да чисто, кажись, — ответил Гогенфельзен, недоуменно озираясь.
— «Кажись»… — передразнила его Катерина. — Ну-ка живо открыли здесь все окна, пусть проветрится!
— Ну так ведь… — начал было Мишка, но я его пихнул локтем в бок: мол, не спорь с ней, хуже будет.
Пока мы открывали окна, Катерина осматривала рану с весьма критическим видом.
— Кто у вас доктор в полку? — спросила она у Ваньки, который не отводил от нее глаз столь откровенно, что у меня даже ревность слегка взыграла.
— Врачует нас штаб-лекарь Петров, сударыня.
— А почему бы вам было сначала этого Петрова не зарезать, а потом уже друг на друга кидаться? — спросила она.
— Не положено штаб-лекарей резать, — усмехнулся Ванька. — Их у нас не так много.
— Не так много — это хорошо, — покивала Катерина. — Вреда меньше будет.
Тут к ним и мы с Мишкой подошли, встали почтительно неподалеку. Катерина на нас внимания не обращала — она кончиками пальцев надавливала на грудь вокруг раны. Ванька болезненно морщился, но терпел.
— Рана не очень глубокая, но видны следы нагноения, — говорила Катерина, скорее сама себе, нежели кому-то еще. — Больной находится в сознании, но у него сильный жар. Пот обильный, но не липкий, и это хорошо. Сердцебиение наполненное, кровяное давление скорее повышенное, чем пониженное. Это тоже хорошо. Явных признаков сепсиса нет… По краям раны кровь высохла, но из-под корки сочится гной. Вокруг раны видно покраснение и опухлость — вероятнее всего воспалительный процесс пока локальный и внутрь не ушел… Я бы рекомендовала глубокую чистку раны с обрезанием загнивших краев и курс антибиотиков.
На этом месте Катерина подняла на меня глаза и почему-то очень глубоко воздохнула.
— А я предлагаю прижечь рану порохом! — объявил Мишка.
Катерина посмотрела на него очень долгим взглядом, а потом ткнула ему пальцем прямо в лоб.
— Жопу себе порохом прижги, Михаил, — сказала она, и Мишка надолго остался стоять в неподвижности с раскрытым ртом.
А Катерина повернулась ко мне.
— Алешка, неси мне теплую прокипяченную воду, — потребовала она. — Я видела в углу на входе самовар… Михаил, вот тебе простыня, нарви ее на полосы.
Она выставила на стол графин с водкой, который я захватил из дома. Подумав, протянула его Мишке.
— Глотни, а то вид у тебя совсем уж ошалелый.
Мишка послушно глотнул прямо из графина, закашлялся.
— Крепкая? — спросила Катерина.
— Очень, — просипел Мишка в ответ.
— Это хорошо. А теперь смочи тряпку водкой и тщательно протри стол и Ванькину кровать. И вот этот стул! — она придвинула к изголовью койки стул с высокой спинкой.
Глава 19Заплесневелая дыня, жабья икра и другие прелести
Мы с Мишкой быстро и беспрекословно выполняли все, что нам приказала Катерина. А сама она тем временем застелила сиденье стула у изголовья койки куском простыни и выставила на нее водку. Также выложила пинцет, купленный мной в аптеке Иосифа Фрида, и нож, взятый из дома. Старательно протерла их водкой, потому и со своими ладошками сделала то же самое.
— Я мог бы целовать эти ладони день и ночь, — прошептал Ванька, глядя на Катерину затуманенным взглядом.
— Ага. И в морду бы схлопотал, — заверила его Катерина. За словом в карман она по-прежнему не лезла. — Сейчас будет больно, Вань, но тебе придется потерпеть. Палку в зубы вставить, или так обойдешься?
— Обойдусь, — слабо улыбнулся Ванька.
Но нет, не обошелся. Едва Катерина принялась чистить ему рану, как Ванька стиснул зубы так, что их скрип стало отчетливо слышно. Тогда Катерина сделала Мишке жест головой, и тот моментально ее понял. Скрутил в тугой жгут обрывок простыни и вставил его Ваньке в зубы. Тот сразу вцепился в него, как изголодавшийся пес вгрызается в брошенную ему кость. Катерина еще раз промыла рану и продолжила обрезать ее гноящиеся края. Продолжалось это несколько мучительных минут, в течение которых Ванька обливался потом, тихо рычал, испачкал кровью жгут у себя во рту, но все же терпел.