У дома генерал-полицмейстера я спешился и безжалостно задолбил кулаком в двери. Ждать пришлось недолго — одна из створок немного приоткрылась, и в нос мне уткнулось дуло мушкетона. Оружие было заряженным и готовым к выстрелу — это я почувствовал моментально.
— Чего надо? — послышался недовольный голос дворецкого. — Чего тарабанишь, как сдуревший? Барин почивать изволит, и если ты его, бесов сын, разбудишь, он с тебя три шкуры спустит!
— Аркашка, не дури! — весомо ответствовал я, отводя от своего лица дуло мушкетона. — Это я, Алешка Сумароков. Дело у меня к барину твоему, по службе нашей общей.
— А почему ночью? — грозно спросил Аркашка, но я понял, что он уже сдался.
— На службе государевой нет дня и ночи! — не менее грозно оповестил я. — Впускай меня скорее, пока я тебе нос не попортил!
Мушкетон исчез, и я отступил от двери, позволяя ей открыться. Аркашка — высоченный детина с плечами такой ширины, что сам он едва ли смог пройти в образовавшийся проем — впустил меня в дом. По гостиной плясали тени от пяти свечей, горящих в подсвечнике, который Аркашка держал в своей огромной руке.
— И ходят по ночам и ходят! — проворчал Аркашка. — Спать не дают!
— Коня напои, — как ни в чем не бывало приказал я. — Я его у входи привязал.
— Да напою я коня твоего, куда ж я денусь, — отмахнулся Аркашка. — Сам вон на стул садись да воды выпей.
— Воды? — спросил я с усмешкой. — Неужели вина для гостя дорогого не найдется?
Не то, чтобы я очень хотел вина — просто чувствовал надобность зацепить Аркашку. Но тот был непробиваем.
— Вино с водкою теперича под замок прячу, — оповестил он. — Дабы не было у барина лишних соблазнов. Доктор так велел.
На лестнице засверкали свечи, и я сразу задрал голову. Наверху стоял сам генерал-полицмейстер, опираясь на перила, и мрачно взирал вниз. Одет он был в богатый расшитый мехом халат с широченными рукавами. А вот привычного парика на голове у него не было, и в гладкой лысине поигрывали отблески свечного пламени.
— Никак ты, Алешка? — спросил Шепелев. — Ночь на дворе, а ты болтаешься! Али новости какие привез?
— Точно так, Яков Петрович! — отозвался я снизу. — Есть новости. По делу графа Румянцева.
— Тогда подымайся в мой кабинет! — Шепелев махнул мне рукой. — Там все и обсудим.
Я поднялся по лестнице, и мы с генерал-полицмейстером проследовали широким коридором к самой дальней двери, за которой находился рабочий кабинет. Ранее я бывал уже здесь неоднократно, раза три, а может и четыре.
Был кабинет не особо большим, но и не маленьким — в самый раз. Две стены его от пола до потолка были заняты книжными полками, и уставлены они были сплошь пестрыми томиками, как новеньким, так и изрядно потрепанными. В основном это были французские и немецкие издания, однако встречались и английские.
Пройдя в кабинет и указав мне садиться в кресло за широким столом, Шепелев старательно запер дверь на ключ, поймал мой удивленный взгляд и зачем-то приложил к губам палец: тише, мол. Сунул ключ в карман халата, проследовал к стене, на которой висела огромная картина в тяжелой раме, чуть приподнял ее от стены и пошарил позади нее рукой. Достал оттуда небольшой бронзовый ключик и уселся за стол в широченное кресло, устеленное подушками. Потом этим самым ключиком открыл дверцу стола.
Я наблюдал за всеми этими телодвижениями с некоторым удивлением. Заметив это, Шепелев усмехнулся и извлек из стола небольшой пузатый графинчик с водкой и пару рюмок на длинных ножках. Вытащив из графина пробку, Яков Петрович наполнил рюмки, поднял одну и кивнул мне:
— Чего уставился, Алешка? Пей давай, поддержи начальство!
Он в один присест опустошил рюмку, сладко почмокал, словно это и не водка была вовсе, а некий нектар, и убрал графин со своею рюмкой назад в стол. Пожав плечами, я тоже выпил. Шепелев тут же отобрал у меня пустую рюмку и спрятал ее. Снова закрыл стол, потом вновь вернулся к картине на стене и спрятал ключ на прежнее место. Я смотрел на него приоткрыв рот.
— Такие вот дела, Алешка, — сказал Яков Петрович, снова усевшись в свое кресло. — В собственном доме водки выпить не дают. Доктор, зараза, запретил, так Аркашка сразу лютовать начал. Все под ключ закрыл, даже подкупить его не получилось. Обещал барыне нажаловаться. А она знаешь у меня какая? Ух! — он потряс крепко сжатым кулаком. — Всю душу вынет.
Я молчал, не зная, что на это можно ответить, и тогда генерал-полицмейстер милостиво разрешил:
— Ну давай, выкладывай, чего у тебя там! Что успел нарыть, сыщик?
Прочистив горло, я изложил ему первые две свои версии. И сразу же обозначил двух виновников преступления. В первом случае им был сам граф Румянцев. Во втором случае преступником был назначен пострадавший князь Бахметьев, и стоило мне об этом упомянуть, как Яков Петрович недовольно нахмурился и покачал головой. Впрочем, ничего не сказал. Он вообще не любил разрушать мои версии только оттого, что они не нравились ему самому или же смотрелись как-то не очень красиво. Ему нужна была не красота, а доказательства. Но этого у меня сейчас как раз и не было.
— Считаете это пустыми домыслами, Яков Петрович? — осторожно спросил я.
Шепелев потарабанил пальцами по столу.
— А сам-то ты как считаешь, Алешка? Хочешь, чтобы я обвинил сиятельного князя в трусливом убийстве графа Румянцева без всяких на то доказательств? Зачем ему было это делать, а, Сумароков? Вот главный вопрос! Скажи мне зачем, и я с любой твоей версией соглашусь. Ну⁈ Скажешь, сучий кот, или молчать будешь, как рыба?
— Не скажу, Яков Петрович. Потому как и сам того не знаю. Но есть у меня и третья версия…
— Что еще за версия? Говори давай! По глазам вижу, что напоследок что-то интересное припас.
Тогда я придвинулся поближе к столу. Заметив это, Шепелев сделал такое же движение.
— Ну?
— Дело в том, Яков Петрович, что во время ассамблеи за воротами усадьбы князя Бахметьева произошло еще кое-что. На первый взгляд это ничего не значащее событие, но если вдуматься… Еще задолго до рокового фейерверка к усадьбе подъехала некая карета, но у ворот останавливаться не стала, а сразу же отъехала подальше, словно не желая, чтобы на нее обращали внимание…
— Что за карета? — сразу спросил Шепелев.
— Черная такая карета, с черными же колесами.
— Алешка! — вскричал Яков Петрович и коротко стукнул кулаком по столу. — Ты только что мою собственную карету описал! Половина Петербурга на таких разъезжают! Мода, Сумароков, мода! — потянувшись через стол, он довольно чувствительно потыкал мне в лоб пальцем. — Это ты привык черт знает на чем ездить… Так чей там был герб, говоришь?
— А не было на ней герба, Яков Петрович, в том-то и дело! — ответил я, потирая лоб в том месте, куда начальство мне тыкало пальцем. — Просто черная вся, и окна узкие.
Генерал-полицмейстер глубокомысленно почесал себе подбородок.
— Узкие говоришь? Интересно… А какие-то другие приметы у того экипажа имелись?
— Точно так, имелись! Решетка у нее на крыше была, какие порой бывают на почтовых, куда багаж складывают.
Последнюю фразу я начал говорить быстро, но заметив, как изменился в лице мой начальник, закончил ее уже едва-едва, сильно понизив тон.
— Что-то не так, Яков Петрович?
— Не так, Алешка, — тихо проговорил Шепелев. — Совсем не так.
Глаза его так и бегали, ощупывая пространство где-то перед мои лицом, но совершенно не глядя на меня самого. Он словно вспоминал что-то, и это «что-то» не было особо приятным воспоминанием.
— Встречал я уже такую карету, — сказал он наконец. — И знаешь где встречал?
— Где?
— Возле конюшен Тайной канцелярии!
Вот так вот. Как-то не очень приятно все это попахивает. Какого беса Тайная канцелярия ошивалась около усадьбы Бахметьева? Ни государь, ни члены царской семьи на ассамблее той не присутствовали, ровно как и не было там иностранных послов. Никакие государственные интересы там не были затронуты. Что по мне, так это была обычная грандиозная гулянка, не более того. Слово же «ассамблея» в пригласительных билетах было вставлено, чтобы придать излишний вес этому сборищу.
Нет, совсем не в компетенции Тайной канцелярии была эта ассамблея. Тайная канцелярия ведает делами, которые могут представлять опасность для власти государевой, а руководство ею осуществляет князь Стародубский, весьма суровый человек, нужно сказать. А за дела Тайной канцелярии ответ он держит только перед светлейшим князем Черкасским.
— И что было дальше с каретою той? — прервал мои размышления генерал-полицмейстер. — Кто из нее вышел?
Я встрепенулся.
— Да в том-то и дело, Яков Петрович, что не вышел из нее никто! Только лакей с запяток соскочил и сразу проследовал за ворота. Но отсутствовал не особо долго, вернулся потом и сел в карету. Пробыл там считанные минуты, а когда вышел, то и вовсе удалился.
— Удалился? — Шепелев уставился на меня недоуменно. — Странный какой-то лакей, ты не находишь?
— Я тоже так считаю. Да и одет был соответственно — весь в плащ закутан, и шляпа на нем большая была, так что и лица не видно даже. Вот я думаю: может это и не лакей был вовсе?
— Может и не лакей, Алешка. Может и не лакей.
Шепелев подумал с минуту, потом вздохнул, быстро сходил к картине на стене, достал из-за нее заветный ключик и снова наполнил водкой рюмку, на это раз только одну. Выплеснул ее себе в рот и проглотил, даже кадыком не шевельнув. Словно и не заметил.
— Постой… — сказал он вдруг, подняв на меня глаза. — А кучер? На козлах должен был сидеть кучер!
— Был кучер, — согласился я. — Гаврила, слуга мой, даже заговорить с ним пытался, но в ответ услышал только ругательства. Плеткой отходить обещал. Злой, в общем, кучер оказался. И один глаз у него кривой. И цвета почему-то желтого, как будто грязного…
Я сказал это и даже напугался в первое мгновение, потому что Яков Петрович схватил вдруг себя за горло и странно засипел, глядя на меня вытаращенными глазами. Я подумал было, что с ним случился удар, и что сейчас он рухнет под стол замертво.