я. Интересно. «Конус-в» — это, надо полагать, вестибюль. «Конус-к1», «Конус-к2», что это такое?
— Что это такое? — спросил Лужнов, протягивая журнал начальнику охраны.
— Ка-один — коридор на первом этаже, ка-два — на втором.
— Ага, хорошо. — Лужнов углубился в журнал. 16.06. 22.00. «Конус-к2». Проверка. 2436. 22.00. «Конус-к1». Проверка. 2549. И все. Утро, ага, вот они обнаружили: 17.06. 06.21. «Конус-в». Заметались. Выход оперативной группы. 3731. 06.22. Кд1 — надо полагать, дверь коридора первого этажа. Выход оперативной группы. Показания счетчика 5524. 06.22. Kp1 — решетка. Выход оперативной группы. 5427. 06.22. «Конус-к1». Выход оперативной группы. Буквы скачут. Почерк нарушен: волнуется. Показания счетчика 2550. 06.23. Выход оперативной группы. 06.48. Зашли в комнату. И по нашему поводу все. Далее 07.30. Кд2. Вскрыто. Ну, это, надо полагать, начало ежедневных мероприятий. М-да, очень интересно.
— Очень интересно, — сказал он вслух. — Значит, чтобы покинуть коридор, где размещены палаты, надо пройти через холл?
— Не обязательно, — ответил начальник охраны. — Из крыла можно выбраться через запасной выход, но он опечатан и давно не вскрывался.
— Вы проверяли печати после совершения побега?
— Печати целы, — ответил начальник охраны, и тут Лужнов почувствовал на себе любопытные взгляды — с чего бы простому инженеру интересоваться печатями? Его дело сигнализация. «Твое дело — сигнализация, — приказал себе Лужнов, — вот ею и занимайся».
— Хорошо, — сказал он. — Я бы хотел проверить «Конус» и сигнализацию на дверях.
Они вышли из караульного помещения и через несколько минут были в левом крыле здания, где содержались «режимные пациенты». Серый блок «Конуса» висел на наружной стене выхода. Обычный емкостный «Конус-ЗМ». Лужнов потянул на себя оба тумблера, включающие прибор и звуковой сигнал, и шагнул в глубь коридора. Тут же послышался тонкий гудок. Лужнов замер, потом снова начал двигаться — медленно, медленно, чуть быстрее. Гудок. Аппарат работает нормально. Он оглядел потолок и стены. Белые корпуса излучателей висели, где им положено, и создавали электромагнитное поле. Его изменение в пределах закрытого пространства контролируемого помещения любым физическим телом, движущимся со скоростью более 30 см в секунду, вызывало срабатывание.
— Где палата Крупнера? — спросил Лужнов.
— В самом конце направо, — ответил Городецкий.
В самом конце — было метров тридцать. Чтобы преодолеть это расстояние и не поднять на ноги всю охрану, требовалось минуты две-три. Впрочем, если ползти, то можно быстрее. Но ведь еще были две двери и решетка. Лужнов выключил «Конус» и закрыл дверь.
— Пусть поставят на сигнализацию.
Начальник караула снял трубку местного телефона и набрал номер.
— Поставь дверь первого этажа, — сказал он. Лужнов открыл дверь, и начальник охраны протянул ему трубку. В трубке пищало, видимо, дежурный поднес ее вплотную к пульту. Лужнов кивнул.
— Решетку.
— Поставь решетку.
Лужнов распахнул решетку и снова послушал писк. То же самое повторилось с дверью в палату Крупнера. Палата произвела на Лужнова неприятное впечатление, она была похожа на очень чистую камеру, но при этом наполнена нездоровой затхлостью. Однако сигнализация нареканий не вызывала.
Потом они прошли по территории. Начальник караула приказал принести портативную радиостанцию, чтобы инженер мог послушать срабатывание «Клена» и ритм собственных шагов, которые фиксировал «Герб». Все было в порядке, однако Крупнер убежал.
Чтобы поддержать легенду специалиста по ТСУО, Лужнов зашел в караул и долго и придирчиво изучал работу видеокамер. Потом он вернулся в кабинет Городецкого, Александр Максимович куда-то позвонил, и им принесли кофе. Кофе оказался хороший. Прихлебывая из чашки, Лужнов размышлял над сложившейся ситуацией. Он не был посвящен в результаты всех экспериментов, но понимал, что его знания о способностях беглого пациента невелики, особенно в области результатов последнего этапа исследований.
— На чем вы его держали? — спросил он.
— На торазине. На лучшем импортном американском торазине, — Городецкий отпил кофе и поставил чашечку на стол.
Человек, заглушенный торазином, ухитряется миновать все рубежи сигнализации, открывает двери, сохраняя датчик в начальном положении, как-то удерживает от срабатывания «Герб» и избегает внимания сторожевых собак. Лужнов знал, что это невозможно. Но тем не менее Крупнер исчез.
— Вчера вечером на кухне произошла авария, — вдруг сказал Городецкий, нарушив размышления Лужнова, — вышел из строя паровой котел, и пациенты остались без ужина. Торазин им тоже не дали, тут недосмотр дежурного врача, обычно это делалось вместе с раздачей пищи, но он решил, что если ужина не будет, то и с лекарством можно не затрудняться.
— Ах вот как? — Лужнов встрепенулся в кресле и поднял голову. — Значит, побег произошел все-таки по вашей оплошности!
— Наш виновный будет строго наказан, — Городецкий внимательно посмотрел на Лужнова, — но и вашей вины здесь немало…
— Нашей вины здесь нет, — ответил Лужнов, довольный, что удается грамотно обставиться. — Моей-то уж точно, по крайней мере. Охрана находится в ведении Первого отдела, да и сигнализацию устанавливал не я. Она, кстати, исправна. Надо будет более тщательно осмотреть комнату Крупнера, вдруг там есть потайной выход.
— Глупости, — возмутился Городецкий, — никакого потайного выхода там нет. Впрочем, это уже неважно.
Лужнов стряхнул с себя расслабление, образовавшееся от мягкого кресла, и встал.
— Да нет, — сказал он. — Это-то как раз важнее всего.
2
Крупнер сбежал. Пьяный, слегка очухавшийся от торазина, он ушел, не оставив никакого следа. Исчез, словно его и не было. С самого начала экспериментов Лужнов больше всего опасался именно его и еще двоих спецпациентов. Но из тех двоих один умер, а второй так изуродовал себя, что вряд ли мог теперь представлять какую-либо угрозу сотрудникам Исследовательского центра. Оставался Крупнер; как самый сильный, он и под наблюдением был очень опасен, а теперь, на свободе, не сдерживаемый ремнями, дверями и психотропными препаратами, мог создать невероятные проблемы. Он скрылся, едва обретя ясную голову, и теперь, по мере возвращения к нормальной жизни, его способности будут только расти. Лужнову стало не по себе.
Препарат СС-91 был получен доктором химических наук Агаповым, тогда еще кандидатом, и стал темой очень удачной диссертации. Полное кодовое название его было «Сенсорный стимулятор, серия 91», которая по случайному совпадению была изготовлена в 1991 году.
Препарат действительно повышал сенсорные возможности людей, но действовал весьма избирательно. Кто-то получил способность к нектолопии, у кого-то слуховой диапазон расширился до 12 октав, а к одному слепому из заключенных практически полностью вернулось зрение. Разумеется, первые опыты проводились сначала на осужденных, но результаты все равно были какими-то односторонними. И тогда младшему научному сотруднику, работавшему в лаборатории Агапова, пришла в голову идея использовать людей, от природы обладающих экстрасенсорными способностями. Фамилия МНС была Максимов, и свой первый вклад в благородное дело науки он совершил, сдав своего школьного друга, исследования которого помогли Агапову закончить диссертацию. Звали экстрасенса Вячеслав Сергеевич Крупнер.
Министерство обороны было заинтересовано в продолжении изучения свойств СС-91, и под руководство генерал-лейтенанта Яшенцева, курировавшего эту тему, был выделен бывший ведомственный санаторий с прилегающими к нему территориями. Туда переместили «пациентов», оснастили оборудованием, охраной, и испытания сенсорного стимулятора повелись ускоренными темпами. Его предполагалось использовать для обработки военнослужащих спецподразделений с целью повышения их боеспособности.
После переезда в санаторий Лужнова, занимавшего до этого должность начальника охраны, перевели на другую работу, и о дальнейшей деятельности Агапова ему приходилось слышать уже мельком, хотя он до сих пор находился в подчинении Яшенцева. И вдруг это ЧП.
Лужнов знал о достоинствах Крупнера. Он занимался ушу, каким-то внутренним стилем, и повышал от рождения высокий сенсорный порог. Лужнов видел его довольно часто, потому что Крупнер был приметной фигурой в исследованиях. Суть экспериментов сводилась к постоянному увеличению дозы СС и последующему тестированию для выявления открывшихся способностей. Лужнову довелось наблюдать «эффект зависания», когда наблюдаемый стоял на натянутой полоске бумаги и передвигался по поверхности воды, удерживаемый силой поверхностного натяжения, а также «ускоренное передвижение». Почему Крупнер не убежал тогда, Лужнов не понимал, видимо, что-то удерживало его, во всяком случае в тестах он участвовал почти добровольно.
Но зато он убежал теперь.
При Лужнове Крупнеру еще не давали торазин. Видимо, эта практика началась после какого-нибудь конфликта или секретного циркуляра сверху, предписывающего в целях безопасности держать свободных от «работы» в полурастительном состоянии. Или… черт знает, что там у них произошло. Тот псих, что изуродовал себя, просто сошел с ума. Но это была оплошность охраны и внутреннее ЧП, пусть крупное, но не вышедшее за стены Исследовательского центра. В бытность Лужнова начальником охраны утечек секретных сведений не происходило.
Он поставил машину на спецстоянку и вошел в здание управления. Яшенцев ждал его с полным докладом. В свои шестьдесят два он был абсолютно седой и, как заметил Лужнов, войдя в кабинет, сильно измотан. Видимо, побег Крупнера грозил весьма существенными неприятностями, и, чтобы поддержать свое положение, надо было много работать. Яшенцев всегда умел оставаться жестким. Жестким он был и сейчас.
Лужнов с подробностями изложил результаты загородной поездки и, закончив, стал ждать, что скажет П. В. Тот молчал, думал, и Лужнов мог только догадываться, какая работа сейчас идет в его голове. Куда мог податься Крупнер, оказавшись за территорией Исследовательского центра? Дома, у родственников, у знакомых, о которых только было известно, ждут в засаде оперативники или ведут наблюдение сотрудники «наружки». За вокзалами и гостиницами, вероятно, тоже следят, да и в редакциях газет кто-то есть, там уже, наверное, знают, что может явиться сумасшедший. Крупнер о