У него пересохло во рту.
— Выключите БПУ, — заорал он. — Выключите БПУ!
Кроме Бабина, спрятавшегося за вентиляционным кубом, его никто не услышал. Земля вздрогнула от длинной очереди КПВТ. Крупнокалиберные гильзы со звоном посыпались в коллектор, в воздухе повис серый дым.
От вспышек выстрелов монитор стал ослепительно-белым и блестящим, края изображения дергались. КПВТ старательно поливал сектор вторжения, обрабатывая каждый сантиметр, чтобы не оставить нарушителю никаких шансов. Когда короб на 50 патронов калибра 14, 5 мм опустел и дым рассеялся, стала видна картина бойни: земля была перепахана, словно по ней прошлись плугом; то тут, то там валялись оторванные конечности, куски мяса и окровавленной одежды. Калямов ухмыльнулся. Начальник охраны Исследовательского центра майор Шламов зачистился так, словно его и на свете не было. В карауле никто ничего не слышал: второй канал станционного извещателя ТОЛ 10/100, помеченный краткой надписью «БПУ», был отключен еще до того, как Калямов полез в щит, а специальное устройство оповещения, ухающее в такт стрельбе, наладчики установили последовательно ТОЛу, и оно вырубилось вместе с тумблером № 2. Калямов мягко скользнул к щиту и выключил установку. Погасив мониторы, он нажал кнопку вызова Р-148. Из соседней комнаты появился мрачный дежурный, досмотревший конец викторины, и плюхнулся в кресло перед пультом.
— Можно возвращаться, — сказал Калямов в микрофон переговорного устройства.
Дежурный повертелся в кресле и извлек ветхий зачитанный журнал. В дверь караульного помещения забарабанили.
— Где генерал? — крикнул запыхавшийся Бабин. Особенно изображать волнение ему не пришлось — край сектора обстрела проходил рядом с его будкой, и полковник чуть не наложил в штаны. — Кто-нибудь включал установку?
— Нет. — Калямов недоуменно переглянулся с дежурным. Парень побледнел, он помнил, что ушли двое, а вернулся один. Ему стало не по себе.
— Звони.
— Какой телефон у начальника охраны? — спросил Калямов.
— Пятьсот восемьдесят три, — ответил озабоченный дежурный. Случилось что-то очень нехорошее, когда он выходил. Только бы инженер его не выдал!
Калямов снял трубку местного аппарата и передал ее Бабину. Тот коротко доложил о случившемся.
Яшенцев ждал этого звонка. Он слышал приглушенные выстрелы, но продолжал сомневаться. Он сомневался, даже когда шел в караул.
— Как это получилось? — накинулся он на «инженера».
«Надежно и с гарантией,» — чуть было не вырвалось у Бабина, но полковник вовремя прикусил язык.
— Самопроизвольное включение установки, товарищ генерал-лейтенант, — отозвался Калямов. — Перемкнуло где-то.
— Уроды! — заорал генерал и прибавил еще немало нелицеприятных слов, звучавших как похвала. — Уволю, специалисты хреновы!
— Виноват, товарищ генерал-лейтенант, — отрапортовал Калямов. — Разберемся.
Сопровождаемые начальником караула, они вышли на поле и издали изучили останки.
— Удовлетворительно, — пробурчал Яшенцев и добавил, обращаясь почему-то к начкару: — Соберите останки, а установку снять!
А Бабину приказал:
— От вас подробный рапорт о случившемся. Проведите расследование. Пусть всю эту кибернетику разберут и выяснят.
— Есть! — четко ответил Бабин.
В понедельник на стол начальнику 6-го отдела Управления медицинских исследований лег отчет о субботнем инциденте. В дополнение к предыдущему рапорту Яшенцев сообщал, что установил личность неизвестного экстремиста — им оказался Крупнер Вячеслав Сергеевич. Будучи психически ненормальным, он находился на излечении в клинике Института мозга человека, откуда в июне этого года совершил побег. Он создал террористическую организацию, поставив перед собой бредовую задачу отомстить филиалу № 2 ИМЧ РАН, который представляет как самостоятельное живое существо, а сотрудников как симбиотические организмы. В качестве подтверждения приводилось заключение наблюдающего врача. Обладая природными гипнотическими способностями, Крупнер сумел привлечь к диверсионной деятельности Шламова С. П. и Нечипоренко В. А., а затем уничтожил их, руководствуясь соображениями невыясненного характера, предположительно, узнав о ведущемся за ними наблюдении и опасаясь, что они выведут на его след. В связи с особой опасностью Крупнера В. С. Яшенцев запросил дополнительные силы и средства для проведения широкомасштабной поисковой операции.
8
Несимпатичная и толстая лаборантка Краснова была по жизни обделена мужским вниманием и поэтому часто меняла работу в надежде отыскать на новом месте подходящего жениха.
В понедельник утром она вскрывала новую лабораторию, недавно переехавшую на второй этаж, когда к ней подошел высокий мужчина, совершенно не похожий на рыхлых и жиреющих научных сотрудников.
— Здравствуйте, — сказал он, обаятельно улыбнувшись. — Вы мне не поможете?
— Конечно, — ответила Краснова, — а что вы хотите?
— Я здесь недавно…
«Тоже новичок, — подумала Краснова, — как и я».
— …бывшего розановского отдела. Комната триста двадцать два. Не подскажете? Кстати, меня зовут Слава.
— А меня Лена.
— Очень приятно.
— Это здесь, — растаяла от умиления Краснова. Мужчина располагал к себе. От него, казалось, исходили волны тепла. — Проходите, пожалуйста. Еще никто не пришел. Я как ранняя птичка. А вы кого ищете?
— Спасибо, уже нашел, — ответил Крупнер, в глубине комнаты увидев знакомый сейф.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
— Доктор Тернов, прошу вас принять премию из рук Его Величества короля Швеции!
Председатель Нобелевского комитета почтительно протянул королю плоскую красную коробку с медалью и большой красный же диплом. Оркестр, разместившийся вверху на галерее, грянул туш, когда Карл XVI Густав торжественно вручил заслуженную награду академику Тернову.
— Ты опять во сне улыбался.
Тернов открыл глаза, и сверкающее великолепие городского концертного зала Стокгольма, парадная сцена, застеленная роскошным голубым паласом, ряды зрителей во фраках, члены королевской семьи — все они мгновенно исчезли, растворились, уступив место тусклому люминесцентному фонарю за окном и серым прямоугольникам книжных полок. Тернов смежил веки, понимая бессмысленность этой попытки, но сон не вернулся. За последние два года это снилось уже в пятый раз — пора бы задуматься, нет ли какой скрытой патологии, например невроза, но видение церемонии было столь приятно, что анализировать не хотелось.
— Спи, — сказал он. — Сколько времени?
— Пятый час, — пробормотала жена.
Она обняла его, и Тернов почувствовал, как по плечу растекаются складки ее подбородка. Ощущение было привычным — как-никак почти тридцать лет вместе. Регина, однокурсница по Университету, старый надежный друг, но, к счастью, не коллега. Конкурентов Тернов не терпел, он их «поедал» в безжалостной борьбе за место под солнцем — это позволило ему высоко забраться по служебной лестнице, чему немало способствовало обеспечение крепких тылов. Жена шумно вздохнула, и Тернов нежно погладил ее мягкое плечо.
Погода в последние дни устоялась, и артрит не беспокоил его. «Счастье, это когда несчастья нет,» — вспомнил он афоризм. Порой бывает нужно так немного — чтобы не болели суставы. Тернов попытался заснуть, но сон не шел. Бессонница. Не так уж он и стар, пятьдесят шесть лет не возраст для ученого, но организм не желает этого признавать. Так в борьбе с телом и существует разум. Большая часть жизни позади, и сделано за этот период достаточно много. «Но! — подумал Валерий Игнатьевич: — а) я еще член-корр; в) директор только филиала института; с)…» В пункте «с» профессор открыто не признавался даже самому себе. В 1992 году ему удалось попасть в Стокгольм на церемонию вручения премий, с тех пор микроб честолюбия окончательно поразил еще не до конца изъеденную душу. Он считал, что достаточно сделал для того, чтобы попасть в число избранных, и в последние месяцы эта идея стала навязчивой: блеск золотой медали с профилем Альфреда Нобеля и слава, слава. А потом, может быть, и председательство в Нобелевском комитете.
Тернов заворочался. Голова жены сползла по плечу и уткнулась в подушку. Тернов сжал кулак; суставы, оккупированные солевыми отложениями, хрустели и щелкали. Мысли снова вернулись к премии. Чтобы попасть в номинанты, необходимо заручиться поддержкой номинаторов, составляющих списки и отстаивающих твою кандидатуру на обсуждении и голосовании, а для этого надо иметь несомненные заслуги. Но, при беспристрастном взгляде на свою научную деятельность, профессор осознавал, что не может претендовать на исключительность, хотя и сделано немало. А нужно еще больше, нужен некий качественный скачок, шансов совершить который на шестом десятке крайне мало, а если смотреть трезво, то и вообще нет. Но что-то сделать нужно. И даже не для того, чтобы стать нобелевским лауреатом, а хотя бы действительным членом Российской академии наук. Член-корреспондент — это как бы полуакадемик, место которого в табели о рангах четко определяется, стоит попасть в больницу Академии наук или на совещание к президенту РАН. Весь вопрос в том, пройдет ли он на следующих выборах, будет ли его фамилия в списках кандидатов на очередную вакансию или нет. А успех кампании целиком зависел от расположения начальства. В ходе голосования и даже на определенном этапе подготовки к нему кандидаты в академики четко делятся на две категории: «шансонетки» — не имеющие шансов быть избранными, и «проходимцы» — очевидность прохождения которых не вызывает сомнений. А для второй категории требовались немалые организаторские способности. Но тут профессор Тернов не сомневался в своем успехе. Он был исключительным проходимцем.
Мокрые темные сосны глухо шумели ветвями на весеннем ветру. Семагин глубоко вдохнул аромат хвои и подошел к калиточке в одной из створок ворот. Он нажал кнопку звонка.