— Скорее сохранение.
— Для кого, для потомков?
— Не для, а от.
— Григорий Дмитриевич, — укоризненно протянул Тернов, он решил переменить тактику, — мы ведь, кажется, соавторы, если мне не изменяет память.
Бегунов внимательно смотрел ему в глаза.
«Только не отводить, — подумал Тернов, делая над собой усилие, — только не отводить».
— Я могу разрешить вам написать статью, — предложил он.
— А что, тему уже рассекретили? — спросил Бегунов.
Директор занервничал.
— Под моим руководством мы можем ее опубликовать, — сказал он.
— Да? — вскинулся Бегунов. — А чья фамилия будет стоять первой: по алфавиту али как?
Тернов покраснел.
— Да как вы смеете! — закричал он. — Я с самого начала был научным руководителем этой темы. Вы тогда еще в лаборантах ходили… — Тут он понял, что сболтнул лишнее, и замолк.
— Прекрасно, — рассмеялся Бегунов. — Вы меня радуете, Валерий Игнатьевич. Теперь я знаю, что могу справиться с этой проблемой один. Тема, как я понял, не является больше закрытой. Спасибо, что поставили в известность. Так вот, Валерий Игнатьевич, открытие девяносто первой серии принадлежит только мне и Агапову. Ваше участие я склонен рассматривать не более как паразитическое. И если статья выйдет в свет, то под ней будут стоять две подписи: Александра Парфеновича и моя. В порядке уменьшения заслуг и в алфавитном порядке. А теперь я удаляюсь, у меня работа.
Он встал и вышел, а Тернов только посмотрел ему вслед.
«Здорово же я директорствую, — подумал он, — если какой-то завлаб…»
Тут он вздохнул и почувствовал, как пересохло во рту. Он налил полный стакан воды и залпом осушил его. Взгляд упал на укоризненно открытую папку.
«Директорствую, — решил Тернов и злобно толкнул ящик стола. Он задвинулся с громким стуком. — И член-корреспондентствую. С такими организаторскими способностями не быть тебе академиком!»
Он встал и прошелся по кабинету. Тернов весь кипел от ярости. Такого отпора он не ожидал. Он мог предполагать, что Бегунов поломается, будет канючить о соавторстве или хотя бы ссылке на него. Теперь все перевернулось с ног на голову. Имея на руках материалы, Бегунову не составит труда написать статью и задвинуть ее в мало-мальски научный журнал, не обязательно академический. Еще меньше Тернову хотелось получить сенсационное разоблачение где-нибудь в «Химии и жизни», состряпать которое этому правдолюбцу ничего не стоит. Тернов сел за стол и начал думать, какие меры принять.
Можно упредить, напечатав краткое сообщение. Такая заметка, если ее протолкнуть, выйдет в кратчайшие сроки — месяц-два. Главное «застолбить приоритет», а дальше… Что делать дальше, Валерий Игнатьевич не знал. Бегунов сам бумаги не отдаст. И как с ним быть? Устроить проверку по лаборатории, помочь следователю найти «хищение» и подвести строптивого завлаба под статью? Этот способ Тернов перенял из ВНИИОЧБ, где таким образом успешно устраняли неугодных администрации. Заставить Бегунова написать заявление по собственному или вообще посадить. С другой стороны, кто будет работать? Будучи сам по специальности химиком-органиком, директор знал, какими тонкостями может обладать технология получения продукта. Без специалиста, знающего технологию, работа может вообще застопориться, а для освоения придется открывать все секреты заново. На это могут уйти месяцы, если не годы, а Бегунов наверняка был ведущим специалистом.
Тернов с удовольствием развалил бы остатки агаповской шаращки, но в производстве «сенсорного стимулятора» были заинтересованы многие силовые ведомства, и под «Экстра сенса» намечался приличный заказ от Министерства обороны. Несмотря на бурлившую ненависть, Тернов понимал, что лишаться такого источника финансирования ему нельзя. СС-91 худо-бедно кормил весь Исследовательский центр, включая его собственную «Психометодологическую лабораторию», которую пока нельзя было назвать прибыльным предприятием. Если даже в Управлении и были заинтересованы в успехах ПМЛ, достаточного количества денег на нее не выделяли, а строгий режим не позволял продать что-либо из ее наработок. Так или иначе, но «Экстра сенса» пока не следовало хоронить. И в то же время Бегунова следовало наказать.
Промучившись над этой проблемой весь остаток дня и ничего не придумав, Тернов в пять часов отправился домой.
Прибыл он очень расстроенный. Буркнув Регине что-то невразумительное, Валерий Игнатьевич прошествовал в кабинет, одновременно служивший спальней. Там он понял, что дома ничем не лучше.
— Скучаешь, па?
Андрей был навеселе. Впрочем, из этого состояния он в периоды затишья не выходил, чем изрядно огорчал родителей. Однако сейчас Тернов не чувствовал обычного по этому поводу раздражения, его даже не покоробило фамильярное обращение сына. Он был слишком озабочен, чтобы отвлекаться на такие мелочи.
— А ты все веселишься? — злобно спросил он.
— А чего нам грустить, — Андрей, заинтригованный необычной реакцией родителя, опустился на стул. С переходом на новое место работы отец сильно изменился. — Ты-то что не весел, опечалился чему?
— Да, есть проблемы, — отрывисто сказал Тернов.
— Большие? — участливо поинтересовался Андрей. — Может, помочь чем?
— Чем ты мне поможешь, — обронил Валерий Игнатьевич. Но посмотрел на сына. Тот внимательно слушал. Такое проявление заботы, несвойственное ему, смягчило сердце Тернова. Обычно все свои горести он изливал Регине, которая иногда помогала советом, но в настоящий момент под руку подвернулся сын, и Тернов поплакался ему.
— Вот такие дела, сынок, — закончил он.
— Чего же ты печалишься? — возмутился Андрей. — Нашел проблему!
«Ну да, тебе сейчас море по колено», — подумал Тернов.
— Сейчас мы тебе ее решим, — заверил Андрей. — Питон!
В дверях бесшумно возникла фигура наемника.
— Чего? Здравствуйте, — он заметил Тернова.
— Есть работенка, — сказал Андрей. — На папу наезжают, могут быть неприятности.
— Надо помочь, — согласился Питон. Дело это было само собой разумеющееся.
— Документы надо забрать, да, папа?
Валерий Игнатьевич не сразу решился раскрыть рот. Он вдруг понял, что в его руках оказалось мощное оружие, которое он может пустить в ход по своему усмотрению. Ответственность за принятие решения была слишком велика.
— Надо подумать, — выдавил он.
— А чего там думать, — пожал плечами Андрей. — Давай адрес, говори, что делать. Отцу не помочь, да, Питон?
— Без проблем.
Тернов почувствовал себя маленьким Джоном Коннором, которому в пользование попал Терминатор.
«Без проблем, — подумал он и услышал, как за спиной хлопнула дверка ловушки. — Верно?»
Григорий Дмитриевич Бегунов успел на последнюю электричку и торопился домой, благо, метро было всего в двух остановках. Денек выдался напряженный: с доработкой едва не остался на ночь, и директор скучать не дал. Тернов обязан был проявить свою акулью сущность — вот чего ждал все это время Григорий Дмитриевич. Что ж, директор получил отповедь, достойную такого паразита. Вверх рвется, академиком хочет стать. Бегунов помнил высказывание на этот счет одного из членов РАН: «Академик — это бочка с дерьмом, которое время от времени помешивают». Бегунов не собирался опрометью мчаться в редакцию, но в принципе напечатать статью о девяносто первой серии было надо. Хотя бы в память о своих коллегах. Он вошел в парадное и мгновенно был скручен.
Андрей и Питон ждали субчика уже пятый час. Безделье им порядком наскучило, и они не упустили случая поразмяться, тем более что дело было плевое — поймать научного сотрудника, забрать ключи от квартиры и заставить сказать, где находятся бумаги. Двух-трех ударов, считал Андрей, будет довольно. Однако Питон прихватил на всякий случай напильник. Сослуживцы по батальону охраны пусковых установок стратегических ракет малой дальности, базирующихся на границе дружественной Китайской Народной Республики, научили его маленьким хитростям форсированного допроса. Китайские пытки, будучи опробованы на практике в Чечне, подтвердили свою эффективность. Теперь Питон был на сто процентов уверен, что сумеет развязать пленному язык.
— Он, гад буду, он, — шепнул Андрей, угадав каким-то шестым чувством нужного человека. Разумеется, отец описал как мог внешность Бегунова, но разглядеть в темноте детали лица было практически невозможно. — Пошли вниз.
Друзья спустились со второго этажа, из лестничного окна которого вели наблюдение. Андрей достал из кармана рулончик пластыря, оторвал небольшую полоску и приклеил уголком на ладонь.
— Готов? — одними губами спросил он.
Питон кивнул. Человек открыл дверь в парадное, и тут же на его рот легла лапа Андрея, залепив губы пластырем, второй рукой он скрутил кисть, а Питон врезал в солнечное сплетение. Человек потерял дыхание и способность сопротивляться. В кромешной тьме после освещенной фонарями улицы он ничего не видел. Ему дали согнуться, связали за спиной руки, повалили и быстро связали ноги.
Выйдя на место, друзья заранее изучили все достопримечательности засады и, к великой радости, обнаружили незапертый вход в подвал. Разумеется, там была наварена решетка, на которой висел замок, но, повертев его в своих могучих пальцах, Питон резюмировал, что дужка изготовлена на редкость плохо. Они выбросили замок в кучу мусора, полазили по подвалу и вышли на исходную.
Спеленатого словно куклу Бегунова оттащили в подвал и обшарили в поисках паспорта или любого другого документа, удостоверяющего личность. Паспорта не нашли, но обнаружили пропуск с фотографией.
— Бегунов Григорий Дмитриевич, — прочел Андрей. Он сунул пропуск в карман и уставился немигающим взглядом на Бегунова. Тот сидел на колченогом стульчике у стены, освещенный тусклой сорокаваттной лампочкой. Ноздри Андрея хищно раздулись, он коротко зарычал и вдруг набросился на Бегунова, нанося удары куда попало. Тот застонал и начал заваливаться, Питон подхватил его за шиворот и усадил на место. Андрей внимательно наблюдал за поведением подопечного. Решив, что нужный эффект достигнут, он сорвал с его губ пластырь и, вздернув за подбородок, прошипел: