Когда Бернадетта вышла из зала, унося тарелки на камбуз, я пошел за ней.
— У тебя уже не такой бледный вид. Ник.
— Мне куда лучше. Позволь помочь тебе их вымыть.
Она стала поливать тарелки горячей водой.
— Это очень любезно с твоей стороны, но тебе надо отдохнуть. И я люблю мыть посуду. И всегда пою, когда ее скребу. Ты знаешь, как…
Я схватил ее за руку и задрал рукав. Красной буквой С показалась родинка.
— Бернадетта, это была ты!
Она подняла удивленные темные глаза:
— Извините, мистер Атен, я не знаю, о чем вы говорите. И не смотрите на меня так, вы меня пугаете.
Близнецы-китаянки, которые пекли хлеб в другом конце камбуза, обернулись и стали смотреть на меня.
— Бернадетта, ты отлично знаешь, о чем я говорю. Где светлый парик, Бернадетта? Ты приходила в… Эй! Бернадетта, вернись!
Она обернулась на бегу, и улыбка полностью преобразила ее лицо.
— Сначала меня поймай!
Я устремился за ней по коридору, потом в дверь и лабиринт следующих коридоров, потом по мостам, соединявшим баржи.
В глазах мелькало, я еле-еле трусил за ней; о том, чтобы бежать, и речи не было. Бернадетта была в хорошей форме. Она легко могла от меня оторваться, но все время приостанавливалась, чтобы я догнал. На той барже, где хранились запасы, она отомкнула какую-то дверь и нырнула внутрь.
Я за ней.
Ожидая увидеть склад. А оказался в помещении вроде кабинета профессора.
Я заморгал на свет. Толстые ковры, дорожки, письменный стол, вращающееся кресло возле стола, где стоял компьютер, полки компьютерных дисков.
На стенах никаких примитивных картинок палочных человечков. Графики и диаграммы. Карта мира, испещренная красными и черными пометками. Красных было больше.
В открытую дверь была видна спальня.
— Ты этого не ожидал. Ник?
Я оглянулся на нее, пораженный. И голос ее изменился. Потерялся акцент простенькой девчонки из лесной глуши. И она не отвернулась с застенчивой улыбкой. Смотрела она прямо и улыбалась уверенно.
— Нет. Я такого совсем не ожидал, Бернадетта. Это кабинет Адама?
— Нет, мой. Что ж, настало время… Хочешь узнать одну тайну?
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯВот что свело взрослых с ума
— Сядь, Ник. Если ты хочешь ответов, они у меня есть. И ответов больше, чем ты можешь себе представить.
Я сел рядом с ней на диван. Бернадетта смотрела на меня, как, бывало, смотрел дядя Джек на гитары в музыкальных магазинах — взвешивая, оценивая, на что они способны.
— Ник, этот вопрос может показаться тебе дурацким, но интересно ли тебе знать, что случилось со взрослым населением? И что станется с ними — и с нами — в будущем?
— Да, конечно. Но зачем…
— Ник, мне придется поставить тебе некоторые требования. Первое: будь очень терпелив. Мне многое надо будет рассказывать, и кое-что тебе покажется донельзя странным. Второе… пожалуйста, прими мои извинения. Я тебя недооценила. Ты с виду вроде плохого мальчишки, которому на все вообще плевать, но под этой твоей черепушкой работает мозг. Хотя я тебя и обдурила, прикидываясь я-просто-дурочкой. Еще одно: как ты теперь знаешь, я тебя каждую ночь насиловала. — Она усмехнулась. — Но не для того, чтобы тешить свою извращенную похоть. Все, что я делаю, как бы это ни выглядело, я делаю с целью. Кстати, ты больше не болеешь. Должна покаяться, что эти последние дни я тебе подливала наркотик.
— Что это за блядская шутка? — Я резко вскочил, кровь в ушах яростно зашумела. — Я не могу себе позволить здесь сшиваться, мне надо домой! На карту поставлена жизнь трехсот детей! Ты явно отлично знаешь, что происходит там, в мире. Целые общины детей падают по одной под ударами Креозотов… Женщина, мы вымираем, а ты держишь меня здесь, накачивая по уши наркотиками, чтобы вытрахать из меня последние мозги!
Она смотрела на меня, не отводя глаз.
— Ударь меня. Ник. Только прошу тебя: бей в лицо, а не в живот.
— Боже мой… хотелось бы мне влепить тебе пощечину, но я этого не сделаю. Теперь каждый из нас на счету. Понимаешь, я только что из лагеря, где разорвали на куски больше сорока человек. — Я перевел дух. — Да пошевели ты мозгами, Бернадетта! Забудьте вы эти гимны, говенные картинки на стенах и вернитесь в реальный мир! Где хорошие ребята работают до смерти, дерутся до смерти и умирают лютой смертью!
Она кивнула. В ее лице я не увидел раскаяния. Если что там и было, то такое чувство, будто удовлетворительно ответил на вопросы на собеседовании.
— Ник, пожалуйста, послушай. Я знаю, что ты расстроен…
— И еще как!
— Сядь. Я знаю, что ты хочешь попасть домой в Эскдейл. Там есть кто-то, кто тебе очень дорог, по имени Сара.
— Каким дьяволом тебе это известно?
— Вы говорите во сне, мистер Атен. — В улыбке Бернадетты читалось сочувствие. — Ты хочешь попасть туда как можно скорее, но поверь мне. Ник, ты здесь еще минимум на пару дней застрял. Погода улучшается, но дороги в горах все еще забиты снегом. Ты погибнешь, если попробуешь пробиться.
— Но я должен…
— Да, всего только пара дней. Уже начинает таять. Если повезет, то будет несколько ясных дней перед зимними снегопадами. Пива хочешь?
— Могу прикончить баночку… Ладно, Бернадетта, ты сказала, что у тебя есть ответы. Я весь внимание.
— Терпение, мистер Атен. Принесу пива, потом поговорим. Но сначала я должна попросить, чтобы ты мне кое-что обещал.
Я пожал плечами:
— Выпаливай.
— Пока ты будешь еще на Ковчеге, ты должен оставаться у меня. Если ты выйдешь, и дети узнают, что происходит и какова я на самом деле, все погибнет. — Она положила мне пальцы на губы, когда я попытался что-то сказать. — Нет, это не выверты моего эго. То, что я делаю, — это не гарантирует нашего выживания, но очень, очень помогает. А когда я говорю о нашем выживании, я имею в виду наш вид — человеческую расу.
Я кивнул. Мог в черепе уже вертелся на рабочих оборотах. Сюрпризы сегодня сыпались густо и быстро.
— Сейчас прибудет пиво. Садись сюда. Ник. Наркотик полностью выйдет у тебя из крови только через несколько часов.
Пока она шла к хорошо упакованному холодильнику, я вяло оглядел карты и графики. И еще полки, набитые книгами с названиями вроде «Психология архетипов» или «Человек и его символы». Написанными людьми с незнакомыми именами вроде Фрейд, Юнг, Прогофф и Лоуренс ван дёр Пост.
Бернадетта вернулась с пивом, и в динамике затрещал чей-то голос. Бернадетта подошла к стойке с аппаратурой и взяла микрофон.
— Привет, Абраксас… Все спокойно в Луксоре? Отлично… Абраксас, я сейчас не могу разговаривать, срочные дела. Свяжусь с вами в 19.00. Отлично… до связи. — Она села обратно и дала мне банку пива. — Видишь, Ник, я знаю, что происходит во внешнем мире.
— И ты со многими говоришь по этой штуке? Последний лагерь, в котором я был, держал связь с уцелевшими по всему миру.
— Знаю. Я даже слышала, как твое имя называла некто по имени Шейла.
Кровь зашумела у меня в ушах, и мне пришлось отвернуться.
— Да, Ник. — Она сжала мою руку. — Я знаю, что случилось. В начале нападения они начали вещание. И остановились только… сам догадываешься.
— Не догадываюсь — знаю.
— Смотри сюда. — Она показала на карту мира, испещренную черными и красными пометками. — Я здесь обозначила общины, которые ведут вещание. Наверняка должны быть и тысячи других, которые радиопередач не ведут. Как ваша в Эскдейле. Красные птички — это уцелевшие коммуны. Черные — это те, которые перестали передавать. Почему — к несчастью, очевидно. Обезумевшие взрослые работают эффективно. Они выбирают цель, потом что-то запускает механизм нападения, которое они ведут абсолютно самозабвенно. Им все равно, сколько из них погибнет. Лишь бы добиться полного разрушения общины — и смерти всех ее участников до последнего человека.
— Ты так говоришь, будто за всем этим есть какой-то общий план. Будто взрослыми кто-то управляет.
— Управляет, Ник.
— Кто?
— Это долгая история. И раньше, чем мы к ней приступим, расскажи мне про Ника Атена. — Она широко усмехнулась. — Хотя мы трахались, как бешеные, я ничего про тебя не знаю. Хотя… — она кивнула на рацию, — Шейла говорила, что ты вызвал что-то близкое к религиозному поклонению.
— Синдром мессии?
— А, значит, ты об этом слышал. Да, в часы великих опасностей существует инстинктивная тяга к появлению мессии, или героя, который снова спасет мир.
— Ну, так во мне они получили не того человека. Я оказался просто говном.
При этих словах у меня в мозгу промелькнули миллионы образов. Сара. Дэвид Миддлтон, умоляющий меня взять власть и потом вышибающий себе мозги. Я не был дома, когда мама с папой убивали Джона. Певучие Сестрицы, висящие на стене сарая. Вина, моя вина! Всех их я мог спасти, будь я хоть наполовину так хорош, как люди обо мне думали.
Я выхлестнул пиво одним глотком. Оно успокоило пересохшую глотку, как бальзам.
— Кажется, это тебе было нужно, — сказала Бернадетта: — Я принесу еще.
Когда она вернулась, мы обменялись рассказами. Как всегда в то время, люди рассказывали друг другу, что случилось в день, когда мир сошел с ума.
Бернадетта жила с матерью, которая работала хирургом, в деревне у конца озера.
В воскресенье, ДЕНЬ ВТОРОЙ, Бернадетта проснулась в девять. Ничего необычного не было. Она думала, что мать отсыпается после трудной недели в больнице. К середине дня она пошла проверить.
Мать она нашла в постели мертвой от передозировки лекарства. Рядом на столе лежал ее дневник. Запись кривыми печатными буквами лишь отдаленно напоминала обычную скоропись матери.
Запись была сделана в ночь наступления безумия в два часа пополуночи.
Ненавижу Берни. Шумы в комнате. Голоса кричат. Никого нет. Они кричат: убей Берни, убей ее. Спаси себя, убей Берни. Не понимаю. Голоса требуют. Ненавижу Берни… нет… нет. Я ее люблю. Явные признаки душевной болезни. Ощущение огромной опасности. Единственное спасе