— Пистолет? У меня же уже есть автомат.
— Поверь мне. Ник, тебе понадобится вся защита, которую ты только сможешь раздобыть. Переход до Эскдейла будет долгим. Это пули дум-дум. Если придется столкнуться с Креозотами, тебе понадобится что-то, останавливающее намертво одним выстрелом.
— Спасибо. И за снаряжение для выживания тоже спасибо.
— Не за что. Каждый из нас сейчас драгоценен. — Ее темные глаза не отрывались от моего лица. — Но ты больше многих. От тебя зависят сотни жизнен. Ник Атен. И если интуиция меня не обманывает — а она никогда не обманывает, — ты будешь для нашего народа важнее, чем ты сам думаешь.
— Чушь, Бернадетта!
— Может быть. А может быть, и нет.
Адам зашел сказать, что вчера он доходил до дороги в горах. Снег не сошел совсем, но дорога хотя бы стала проходимой. Сейчас было шесть утра, и луна заходила за горы. Через час я подведу каноэ к берегу и начну прокладывать путь к дому. Что я там найду — Бог один знает. Но мне уже не терпелось выйти.
Пакуя мой рюкзак, Бернадетта перечисляла, что важно для выживания человечества.
Первое: найти надежное убежище от Креозотов.
Второе: уверенность, что община сможет прокормиться.
Третье: адекватное жилье.
Четвертое: вера в ее новую веру. Стадия первая: дать маленьким детям религиозные наставления, как это делалось в прошлом. Стадия вторая: заново познакомить четырнадцатилетних с тем мудрым старцем, что живет у них в голове. С тем, кого древние считали своим богом.
— Если ученые и доктора смогут в это поверить, то каждый сможет. Особенно если показать практическую пользу от этой веры. Как говорит поговорка: «Одна голова хорошо, а две лучше». Что в данном случае означает: «Два ума лучше, чем один». Помни, если ты будешь знать Бога, который живет у тебя в голове, ты сможешь сотворить истинное чудо и спасти свою жизнь.
Бернадетта с улыбкой стиснула мне руку, когда я заряжал пистолет.
— Извини, что приходится все это выкладывать так наскоро. Все это звучит очень абстрактно, но все же теперь это вопросы жизни и смерти.
— Не извиняйся. Это вообще чудо, что ты смогла протолкнуть истину в мой твердый череп.
— И есть еще одна вещь, о которой у меня не было случая сказать. В твой список нужно добавить еще один пункт. Какое-то время эти мелкие общины будут жить, пока смогут отбиваться от Креозотов. Но слишком у них будет малый генофонд. Скоро начнется инбридинг, который в один прекрасный день уничтожит эти общины так же эффективно, как Креозоты. Общины на дальних островах уже очень скоро начнут от него страдать.
— И что бы ты предложила?
— Есть несколько решений. Например, организовать общение между поселками — чтобы парни женились на девушках из других общин. Второй путь — намеренный подбор генов. Знаешь, когда-то были менестрели, кочевавшие от деревни к деревне со своими песнями. Можно создать группу мужчин, в сущности, кочевых производителей, которые будут ходить от деревни к деревне и делать детей.
— Отличная работа!
— Видишь, даже после крушения цивилизации можно найти работу по призванию.
Мы рассмеялись. Может быть, от напряжения, а не от чего другого, но мы смеялись, пока слезы на глазах не выступили.
Когда я смог заговорить, я вытер глаза и сказал:
— Еще одно… все это, что ты мне рассказала, о втором разуме в голове, которого мы когда-то звали богом, как он действует… откуда ты все это знаешь?
— Этого ни в одной книге нет, но информация открыта и доступна каждому, даже в любой школьной библиотеке. Надо было только сложить кусочки информации в нужном порядке, чтобы получилась ясная картина.
— Но это ведь твоя теория, да?
— Я бы не назвала ее своей. Это… откровение, если хочешь, случилось так. В школе у нас в программе был базовый курс психологии. Я его прослушала и узнала про Фрейда и Юнга, все это про эго, бессознательное, коллективное бессознательное, архетипы и тэ дэ и тэ пэ, и для меня это был просто один из уроков в расписании. По-настоящему меня интересовало гражданское строительство. Но за шесть месяцев до ДНЯ ПЕРВОГО у меня в голове что-то щелкнуло. Я вернулась к своим конспектам. Потом прочла все книги о человеческом разуме, которые могла достать. Потом у меня возник этот интерес, можно назвать его страстью, к мировым религиям, мифологии, даже работам таких мистиков, как Ричард Ролл из Хамполя. Потом я стала изучать эволюцию человека. И доизучалась до того, что сама решила, что спятила. А за несколько дней до катастрофы я снова потеряла интерес. Подумала, что у меня был просто заскок и сейчас он кончился. Потом — бабах! — цивилизация вылетела в окно. Первую неделю я была слишком занята выживанием. Потом опять — бабах! — я доставала воду из колодца, и меня вдруг стукнуло — эврика. Ответы хлынули в голову водопадом. Как если бы в компьютер загрузили новую программу или… или как если подбросить кусочки мозаики, а они упадут готовой картинкой.
— Короче говоря, твой второй разум, который бессознательный, работал над этой проблемой в союзе с тобой, а потом выдал ответ вспышкой вдохновения.
— Ты правильно понял, любимый. Последнее слово, очевидно, вырвалось случайно, потому что она покраснела и отвернулась.
— Конечно, я решила, что спятила, — сказала она. — И только, когда я начала общаться по радио с людьми по всему миру, я узнала еще о пятерых, которые так же вдруг пришли к тем же выводам. Это немного похоже на открытие теории эволюции. Первым был Дарвин. Но еще несколько человек в мире независимо сделали те же выводы. Просто время настало.
— Значит, все эти сведения валяются вокруг, как части модели. Надо только, чтобы кто-то сообразил, что все эти финтифлюшки можно сложить, скажем, в автомобиль.
— Опять ты прав. Помнишь, я в ту ночь говорила с Абраксасом в Египте? Он был первым, кто мне сказал, что пришел к тем же выводам. И для него это тоже было большим облегчением, а то он думал, что лишился рассудка. Теперь мы обмениваемся информацией, чтобы углубить наши знания о том, что было и что будет.
— И что будет?
— Чудесные вещи. Способности, которые сегодня кажутся невероятными. Все язвы мира они не вылечат, но это будет начало. Очень скоро мы с помощью разума будем лечить тело. В Аргентине есть девушка, которая говорит о возможности бессмертия. Честно говоря, меня это пугает, но в глубине души я ей верю.
— Бессмертие? Вечная жизнь? Но как…
— Я тебе рассказала о том, что было. Еще чуть-чуть — и мы пустимся в рискованные предположения. — Она сунула мне в рюкзак какой-то пластиковый пакет. — Все, что я тебе сказала, плюс руководство по образованию для твоего народа — в этом документе. При случае изучи его. Ты прочтешь, что я там говорю: может быть, единственный шанс победить Креозотов — объединить все малые общины в одну нацию. Я надеюсь, что это произойдет демократическим путем, но в конце концов может оказаться, что нужен единый сильный лидер.
— Какой-нибудь Александр Великий?
— Именно он. Кто бы он ни был, ему придется быть беспощадным. Не важно, как он — или она — объединит общины: убеждением, слиянием, пусть даже агрессией. — Она подняла на меня глаза. — Ник Атен! Ты не думаешь, что это может быть предназначено тебе?
— Что? Мне? Это я — Александр Великий? Завоеватель империй? — Я расхохотался. — Нет… только не я, Бернадетта.
Я закинул рюкзак на плечо.
— Посмотрим, — улыбнулась она. — Давай, тебе нужно уйти до рассвета… и до того, как придумаю предлог, чтобы тебя оставить.
Она поцеловала меня. Потом погладила себя по животу:
— Зато ты оставил о себе постоянную память. Я покраснел, когда целовал ее и желал счастливо оставаться.
Пришел Адам и помог мне погрузиться в каноэ, привязанное к личному причалу Бернадетты. Свет от открытой двери мигнул на темной воде.
— Как только ты отплывешь, нам придется отключить свет, — сказала Бернадетта. — Мы не можем рисковать, что Ковчег заметят с берега.
Я кивнул:
— Я готов. До свидания, Адам. Спасибо за все. — Я оттолкнул каноэ от Ковчега. — Счастливо, Бернадетта. Надеюсь, у нас будет еще случай поговорить.
Я видел, как блеснули слезы в ее глазах, когда она подняла голову.
— Не надо надеяться, — сказала она. — Можешь смело на это рассчитывать. Возвращайся к нам когда-нибудь, и удачи тебе… Александр.
Я мерно греб в сторону гор, обрезавших забрызганное звездами небо. Когда я посмотрел назад, свет уже был отключен. И стало так темно, что даже контуров Ковчега не было видно.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯВ свет
Как и просил Адам, я спрятал каноэ в подлеске возле берега, потом натянул рюкзак, закинул на плечо автомат и пошел. Замерзший снег хрустел под ногами, как бисквит.
Идти было нелегко, но к рассвету я миновал первый перевал, и озера не стало видно.
Скоро я нашел ритм ходьбы по заснеженной дороге и поймал себя на том, что думаю о тысяче вещей сразу. О ДНЕ ПЕРВОМ. О коттедже, где мы останавливались с Сарой и ее сестрами. О первой ночи с Сарой в гостинице после того дня, когда Слэттер пытался расплющить мне голову, обо всем, что случилось за эти последние месяцы.
Сначала все это было путано и страшно. Теперь уж что-что, а опасность только выросла. Уничтожат ли нас Креозоты? Умрем ли мы с голоду, научимся ли необходимым для выживания навыкам? Но после слов Бернадетты я чувствовал себя сильнее, голова стала яснее, цели — четче. Я был как двигатель, который годами газовал на холостом ходу, а теперь наконец кто-то включил передачу.
Поднимаясь на следующий перевал, выдыхая ртом облака пара, я начал думать, верно ли все, что она мне говорила. Но какая разница?
Какая разница, во что мы верим, если мы верим во что-то?
И когда я поднялся на гребень в солнечный свет, я уже знал правду.
Улыбнувшись, я сказал:
— Привет, кто тут есть! Прекрасное утро! Посмотри вы на него моими глазами, увидели бы мили и мили леса, голубое небо и снежный ковер из миллиона тонн белейшего сахара.