Глава восьмаяТРЕХМИНУТНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
В разные периоды жизни мне приходилось переносить потерю сознания и страшную боль, но — благодарение Богу — ни прежде, ни потом, по окончании этой истории, я не испытывал ничего подобного. От всей души желаю, чтобы такое состояние не походило ни на один род смерти, которому подвержено человечество. Я чувствовал себя, словно бесплотный дух, запертый в темнице; безмолвие и неподвижность причиняли невыразимое мучение.
Способность отчетливо видеть происходящее вокруг сохранялась столь же необъяснимым образом, как и ясность мысли. Безотчетный ужас сковал душу. Чем кончится приступ? Неужели это и есть смерть? Зрение и слух не ослабевали ни на секунду, лишь воля моя словно утратила всякое влияние на движения тела.
Я уже говорил, что маркиз, не погасил своей дорожной лампы, когда вышел на станции. Призывая всеми силами души его возвращение, я вслушивался в малейший шорох в надежде на некую счастливую случайность, которая выведет меня из каталепсии.
Дверцы кареты неожиданно распахнулись, хотя не было слышно приближающихся шагов, и совершенно незнакомый человек вошел и сел возле меня.
Лампа горела ярко, как восковая свеча. Я вполне мог рассмотреть неизвестного при ее свете. Он был молод; поверх костюма на нем был наброшен темно-серый плащ с капюшоном, закрывавшим лоб. Когда он входил, мне показалось, что в темноте мелькнула золотая кокарда фуражки; из широких рукавов выглядывали обшлага и пуговицы военного мундира.
У непрошеного посетителя были густые черные усы и эспаньолка; кроме того, я заметил пунцовый рубец, пересекавший правую щеку и верхнюю губу.
Итак, он сел возле меня и тихо закрыл за собой дверцы. Все произошло в одно мгновение. Наклонившись ко мне, он заслонил глаза от света лампы рукой в перчатке и внимательно всматривался в мое лицо несколько секунд.
Человек этот появился беззвучно, как привидение; все, что он делал, исполнялось с быстротой и решительностью заранее обдуманного и определенного плана. Очевидно, весьма недоброго. Я подумал, что он собирается ограбить меня и убить, и тем не менее оставался неподвижен и бессилен, словно мертвое тело. Он сунул руку в мой боковой карман и вынул из него драгоценную белую розу вместе со всеми письмами, которые там находились, и среди которых имелась важная для меня бумага.
На письма он едва взглянул. Очевидно, ему не было до них никакого дела. И мое сокровище, белую розу, он отложил в сторону. Весь интерес для него, должно быть, заключался в бумаге, о которой я упоминал. Развернув ее, он принялся бегло отмечать карандашом в записной книжке ее содержание.
Его хладнокровие и неторопливость, как мне показалось, изобличали в незнакомце переодетого полицейского.
Сложив бумаги по возможности в прежнем порядке, он опустил их обратно мне в карман и бесшумно выскользнул наружу.
Посещение не длилось и трех минут. Вскоре после ухода незнакомца я вновь услышал голос маркиза. Он сел в карету, поглядел на меня и улыбнулся, вероятно, завидуя моему крепкому сну. Боже, если бы он знал правду!
Он снова углубился в чтение писем при свете лампы, только что сослужившей службу подосланному шпиону.
Мы выехали из городка неторопливой рысью. Место полицейского осмотра, которому я подвергся, осталось мили за две позади, когда у меня вдруг странно застучало в одном ухе, и я почувствовал, как воздух через него проникает мне в горло. Словно огромный шар, внезапно надувшийся глубоко в ухе, теперь вдруг лопнул. Невыразимое оцепенение тотчас исчезло: в голове как-то удивительно зажужжало, и каждый нерв в моем теле слегка содрогнулся — вроде того, как бывает, когда начинает отогреваться замерзшая рука или нога. Я вскрикнул, приподнялся и снова упал на сиденье; возникшая слабость была невероятной.
Маркиз удивленно взглянул на меня, взял за руку и озабоченным голосом осведомился, не болен ли я. Вместо ответа я издал тяжкий стон.
Постепенно ко мне возвращалось нормальное состояние. Вскоре я уже мог поведать очень слабым голосом, как жестоко страдал от неведомого приступа, о появлении незнакомца и нахальном осмотре моих писем и бумаг в отсутствие маркиза.
— Проклятье! — воскликнул он. — Уж не добрался ли негодяй и до моей корреспонденции?
Я успокоил его. Тем не менее он поставил свой ящик рядом на сиденье и принялся проверять его содержимое.
— Слава Богу, ничего не тронуто, — пробормотал он себе под нос. — Я везу с собой с полдюжины писем, которые ни за что на свете не желал бы увидеть в чужих руках.
Затем он с участием начал расспрашивать меня обо всем, что я чувствовал во время странного припадка.
— Один мой хороший знакомый, — сказал он, выслушав меня, — испытал точно то же, что и вы, насколько я могу судить. Произошло это на корабле и, полагаю, вследствие сильного волнения. Подобно вам, ему пришлось проявить отвагу и мужество, но спустя два часа усталость взяла свое, и он впал в глубокий сон. На деле же он находился в состоянии, которое потом описывал совершенно так же, как и вы свои нынешние ощущения.
— Признаться, для меня облегчение слышать, что мой припадок не единичное явление. Повторялся ли он у вашего знакомого?
— Я знаю его уже много лет и никогда не слышал ни о чем подобном. Меня поражает сходство причин, вызвавших тот и другой припадок. Ваш отважный вызов такому опытному бойцу, как этот полупомешанный драгунский полковник, ваше утомление и, наконец, сон — все в точности согласуется с тем, что испытал мой друг.
Желал бы я знать, — заговорил он немного погодя, — кто этот каналья, кому вздумалось осматривать ваши бумаги? Однако возвращаться назад не стоит; мы ничего не узнаем. Такие люди искусно обделывают свои дела. Полагаю, что это был агент полиции. Грабитель обобрал бы вас.
Я отвечал мало, все еще чувствуя себя нехорошо, но маркиз поддерживал разговор.
— Наше знакомство требует от нас хоть изредка встречаться в Париже, — сказал он. — Я могу быть вам полезен. Только позвольте напомнить вам, что маркиза д’Армонвиля сейчас не существует, а есть один месье Дроквиль. Назовите мне, пожалуйста, гостиницу, где вы предполагаете остановиться. Как вы понимаете, за отсутствием маркиза, который путешествует, его дом стоит пустым, и находятся в нем только двое или трое старых слуг, а те и мельком не должны видеть месье Дроквиля. Тем не менее ваш покорный слуга постарается достать для вас место в ложе маркиза в опере, может быть, откроет доступ в другие места, которые открыты для немногих избранных. И так как скоро дипломатическая миссия маркиза д’Армонвиля завершится, и он будет волен называться своим настоящим именем, то ни под каким предлогом не разрешит своему другу мистеру Бекету не сдержать данного им слова навестить его осенью в замке д’Армонвиль.
Разумеется, я горячо благодарил маркиза.
Чем ближе мы подвигались к Парижу, тем выше я ценил его покровительство. Поддержка столь высокопоставленного лица и его дружеское участие к случайно встреченному иностранцу могли придать более привлекательности моему пребыванию в столице Франции, чем я был вправе ожидать.
Маркиз рассыпался в любезности, покоряя своим обращением и манерами. Я еще благодарил его за будущие милости, когда карета остановилась у станции, где нас ждали свежие лошади и где, как вскоре выяснилось, нам предстояло расстаться.
Глава девятаяСПЛЕТНИ И МУКИ СОВЕСТИ
Полное приключений путешествие наконец закончилось. Я сидел у окна в номере гостиницы и наблюдал блистательный Париж, манивший пестрою суетою. Династия Бурбонов только-только воцарилась после окончательного падения Наполеона, и нет нужды описывать восторженную суматоху, охватившую город. После стольких лет воспоминания мои неизбежно потускнели и едва ли в силах воспроизвести все краски минувшей эпохи.
Я провел в Париже два дня и, кажется, не пропустил ни одного уголка, ни одной достопримечательности. Странно, я вовсе не подвергся грубости и нахальству взбешенных поражением французских военных, о которых на родине я слышал так много жалоб.
Надо заметить, что мой роман отвлекал все мои мысли; надежда встретиться с предметом моих мечтаний придавала тайный и упоительный интерес прогулкам по улицам и разъездам по городу или посещению картинных галерей и прочих достопримечательностей столицы мира.
О графе и графине я ничего не слышал; маркиз тоже ничем не давал знать о себе. Я совсем оправился от странного недуга, который посетил меня в последнюю ночь путешествия.
День клонился к вечеру, и я начал опасаться, как бы мой сановный знакомец не забыл меня, когда слуга в гостинице подал мне визитную карточку месье Дроквиля. Можно представить себе, с какой радостью я приказал ему проводить гостя.
В комнату вошел маркиз д’Армонвиль, такой же любезный и предупредительный, как прежде.
— Теперь я ночная птица, — проговорил он после обычного обмена приветствиями, — и мне следует держаться в тени. Днем я почти не показываюсь и только в сумерки отваживаюсь выезжать в закрытом экипаже. Друзья, которым я взялся оказать довольно затруднительную услугу, так распорядились мной. Они полагают, что все рухнет, стоит кому-нибудь проведать о моем присутствии здесь. Первым делом позвольте передать вам эти билеты на право входа в мою ложу. Досадно, что я не могу располагать ею чаще в течение ближайших двух недель. Секретарю я приказал давать ее тем из моих друзей, которые обратятся первыми, и результат тот, что я сам не могу распоряжаться собственной ложей.
Я горячо поблагодарил маркиза.
— Теперь позвольте мне взять на себя роль ментора. Вероятно, вы приехали сюда не без рекомендательных писем?
Я достал с полдюжины писем, адреса которых он пробежал глазами.
— Забудьте о них, — посоветовал он. — Я сам вас представлю. Берусь лично сопровождать вас из дома в дом. Присутствие одного хорошего знакомого стоит мешка рекомендаций. Ни с кем не завязывайте отношений и не знакомьтесь до тех пор. Обычно молодые люди предпочитают исчерпать удовольствия, предоставляемые большим городом, прежде чем связывать себя об