Вскоре он приедет домой, соберет все букеты, запрет за собой дверь. Корзину с продовольствием внесет в квартиру с особой осторожностью, снимет куртку и без всякого интереса прочитает прикрепленную открытку. Его привлечет содержимое корзины. Он достанет бутылку и обнаружит, к своему удовольствию, что она холодная. Значит, можно будет открыть ее немедленно. Возможно, он захочет принять ванну. Долгую теплую ванну под звуки какой-нибудь оперы. Добавит в ванну из искусственного камня дорогущего ароматического масла и, пока она наполняется, не спеша разденется. Возможно, даже перед огромным зеркалом в спальне. А лунный свет будет литься в окно и наделять все предметы тенями, ложащимися на серые стены. Он посмотрит на свое долговязое жилистое тело и задумается над тем, на что оно, его тело, способно. Возможно, он даже сам удивится.
Затем он облачится во флисовый халат в пол и, пока вода смешивается с эфирными маслами и ванная наполняется парами иланг-иланга, отправится на кухню за напитками. Возьмет бокал, конечно, слишком крупный для ликера, но это неважно. Он ведь не станет медлить, уже держа в руке бутылку?
Нет-нет, Йоханнес Ледмарк не станет тратить время на размышления о том, какую чудовищную боль он причинил. Он расставит напитки на краю ванны и отыщет в своем телефоне «Лакме» — музыку, о которой он всем кому ни попадя растрезвонил как о «музыке их любви», — и сам поверит в то, что он переполнен тоской и раскаянием. Йоханнес отбросит халат и сантиметр за сантиметром станет погружаться в горячую воду, пока не примет лежачее положение.
И вот он до краев наполнит хрустальный стакан ликером лимончелло, запрокинет голову назад и сделает глоток.
Глава 25
Вторник, 2 февраля
Йеппе отложил телефон и попытался осознать новость. Попытался стряхнуть с себя сон. Травматологическое отделение Королевской больницы. Йоханнес поступил с ожогами внутренних органов.
Йеппе тяжело скатился с постели. Носки, рубашка, штаны, ключи, телефон, куртка, ботинки, закрыть за собой дверь. Раннее утро, на улице еще темно. Он напомнил себе, что надо ехать осторожно. Открыл дверцу машины, завел мотор и зашуршал колесами по слякоти с максимально допустимой скоростью.
После почти двух месяцев зимних морозов наконец наступила оттепель, и заржавевшие за зиму велосипеды вновь покатили по специально выделенным дорожкам. К несчастью, потепление принесло с собой густой туман, который, опустившись на город, затруднил передвижение транспорта еще сильнее, чем мороз.
Автобусы еле-еле ползли по грязной жиже, улицы постепенно заполнялись пешеходами под зонтиками, они спешили, меся ногами кашу из льда.
Совершено очередное покушение, другого предположения и быть не могло. Мысли Йеппе продолжали крутиться по кругу, когда секретарь на восьмом этаже Королевской больницы поздоровался с ним и указал в направлении обтянутого войлоком стула, на который он мог присесть в ожидании перевода Йоханнеса из отделения интенсивной терапии в Клинику лор-хирургии. Пока что приехал только он. Словно самый близкий родственник. Но скоро ему придется позвонить КП и сообщить ей о произошедшем, ведь тут прослеживалась явная связь с текущим расследованием.
Прибудет главный следователь, к палате приставят полицейскую охрану, криминалисты отправятся в квартиру на Скюдебэнегэде, весь механизм будет приведен в действие.
Через пять минут объявится первый фотокорреспондент; сначала в квартире, затем и в больнице. Разыщут Родриго, обнаружат старые нелестные снимки Йоханнеса, опросят знакомых. И вся грязь, весь компромат, который до сих пор таился под спудом, вылезет теперь наружу. Йеппе больше не сможет защитить товарища.
С характерным пиканием открылись двери одного из лифтов.
Йеппе поднялся со стула. Врачи и медбратья в халатах провезли мимо кровать-каталку с Йоханнесом, Йеппе проследовал за ними в отделение.
— Как он?
— А вы кто? — на ходу поинтересовалась женщина-врач.
— Йеппе Кернер, следователь отдела убийств. И самый близкий друг Йоханнеса Ледмарка. Вы мне звонили.
Она остановилась, отпустив каталку, которую провезли вперед по коридору и закатили в палату.
— К счастью, он успел набрать «112» накануне поздно вечером, когда плохо себя почувствовал.
— Значит, он…
— Пока я не могу ничего утверждать. Мы обследуем его на предмет изъязвлений слизистых оболочек в результате проглатывания разъедающего раствора. Ожоги гортани и пищевода, иными словами. К сожалению, пока что я больше ничего не знаю. — Она профессионально похлопала его по плечу. — Ваш друг находится в хороших руках.
Мой друг, подумал Йеппе. Друг, жертва, подозреваемый… Скоро он совсем перестанет понимать, кем Йоханнес является на самом деле.
— Врачи, выехавшие на вызов, забрали стакан и бутылку, из которой он пил, так что жидкость будет исследована в ближайшее время. Лабораторное исследование еще не окончено, но уже установлено, что PH-баланс раствора сильнощелочной.
— Разумно. — Йеппе кивнул. Снова средство для прочистки труб.
— Один из лаборантов сказал, что эта жидкость пахнет лимоном. — Она улыбнулась такой профессиональной улыбкой, что ее вполне можно было не замечать. — Он сейчас спит — может, зайдете попозже? — Врач прошла по коридору и свернула в палату, куда мгновение назад доставили Йоханнеса.
Лимон? Наверняка лимончелло, любимый ликер Йоханнеса. Они с Родриго обычно делали его сами. Лимонный вкус придавала цедра, а не сок, и потому ликер получался совсем не кислым. Значит, щелочь, содержащаяся в чистящем средстве, не будет нейтрализована кислотой. Преступник прекрасно знает химию. Вопрос заключался лишь в том, каким образом он мог подлить отраву в бутылку с лимончелло, стоявшую в хододильнике Йоханнеса и Родриго.
Йеппе подошел к большим окнам, выходящим на Тагенсвай. То ли они были настолько грязными, то ли туман был настолько густым, но Институт Панума на противоположной стороне улицы был еле различим. В Институте Панума Йеппе видел своего отца в последний раз. Именно здесь отец выполнил свой последний долг гражданина, позволив препарировать собственное тело после смерти на благо медицинской науки. Этот дар медицинско-научному факультету был оформлен в обход Йеппе; до самой смерти отец так ничего и не сказал ему об этом. Но вряд ли можно было придумать нечто более уместное, чем после смерти отдать свое столь бесполезное при жизни тело на службу науке. Так оно по крайней мере хоть как-то пригодилось.
Впоследствии тело отца кремировали и в соответствии с особым указанием умершего урну с прахом поместили в анонимную общую могилу на кладбище Сёндермарк. Он не хотел никакой напыщенности и до последнего момента не желал быть никому в тягость. Даже посмертно.
Тогда Йеппе остался один на один со своим шоком, необходимостью уладить все дела и глубоким разочарованием; ему некуда было пойти и выплеснуть свое горе. Мать любезно попросила его ей помочь, но он отказался. В отцовской квартире его ожидал мученический крест в виде запылившихся стопок книг и неоплаченных счетов. И он водрузил этот крест себе на плечи с большим пафосом.
На самом деле, зародыш неверности Терезы и их последующего развода лежал именно здесь — в затянувшемся дольше, чем надо, глубоком и так до конца и не переосмысленном горе Йеппе, которое охватывало его все больше и больше с каждым днем, в то время как он пытался игнорировать это чувство. Тереза отдалилась не по своей воле, он сам ее оттолкнул. Так отвергает ласку обиженный ребенок, хотя нежность больше всего требуется ему в данный момент. А он так ничего и не заметил, пока ее взгляд на стал отстраненным, пока она не пропиталась ароматом другого мужчины.
Йеппе смотрел на машины, которые проносились внизу в обоих направлениях. Он взял телефон и набрал номер КП.
— Как он, твой товарищ? Он держится?
Вопросы прозвучали с такой неподдельной тревогой, что поначалу Йеппе решил, что он ослышался. Обычно Томас Ларсен не выказывал подобной эмпатии.
— Да, спасибо. Он проснулся. Состояние стабильное. Учитывая обстоятельства, все не так уж плохо.
— Длительное воздействие яда?
— Не похоже. Он сразу заметил, что с ликером что-то не так, по-видимому, потому что на тот момент не находился под действием алкоголя или наркотиков. Так что чистящее средство не успело причинить существенный вред.
— Рад слышать. — Ларсен одарил Йеппе таким сердечным объятием, какие в изобилии можно наблюдать в фильмах про летчиков и автогонщиков, популярных в конце восьмидесятых годов. Затем Ларсен, к счастью, сел на свое рабочее место.
Вопреки добрым намерениям коллеги Йеппе не был сейчас настроен на сопереживание. Его уже начали беспокоить звонки с незнакомых номеров, а значит, пресса вышла на охоту.
— Кернер, я разговаривал с представителямии Института Нильса Бора. У Торбена Хансена имеется железное алиби на вечер среды. Пока все лекторы и слушатели подтверждают, что он весь вечер находился в аудитории и помогал закрывать помещение после лекции. Он сидел у кафедры рядом с директором института и ни на миг не выходил наружу. Он никак не мог убить Альфу Бартольди.
— Та-ак… — Йеппе сильно потер руками лицо и попытался окончательно проснуться. У Торбена Хансена есть алиби.
А вот у Лулу Суй алиби нет.
— Если на Йоханнеса совершено покушение, а Торбен Хансен отсеялся, выдвинем Сёрена Вести в качестве главного подозреваемого? — Ларсен снял крышку с пластикового стаканчика с йогуртом и мюсли и принялся есть, медленно и аккуратно. — Извини, это мой завтрак. Дома не успел съесть. — Он подмигнул Йеппе, словно упоминание о факте недоеденного дома завтрака являлось неким условным знаком. — Я все пытаюсь идентифицировать инвестора, но управляющего фондом голыми руками не возьмешь. Он постоянно на каких-то встречах — то с официальными лицами, то с вышестоящими директорами.
Йеппе выдвинул стул и сел. Он вспомнил, что и сам сегодня не завтракал и даже не пил кофе. Причем совершенно не по той причине, что Ларсен. Голова без кофеина отяжелела, телу не хватало энергии.