— Я немного занят, — сказал Рё. — Тебе следовало позвонить заранее.
— Я знаю, — сказал мужчина в камеру. — Я не планировал встречаться, я только сегодня решил. Видишь ли, я уезжаю завтра надолго, и я не знаю, когда вернусь. Я не хочу уходить с нерешёнными делами, пап. Пришло время прощения. Я должен увидеть тебя в последний раз, лицом к лицу, чтобы снять груз с моей груди. Я думаю, это будет хорошо для нас обоих. Это займёт несколько минут, и мы оба пожалеем, если не сделаем этого, я в этом уверен.
Рё прислушался. Он не слышал этого глубокого голоса раньше, ни тогда, ни недавно. Судя по тому, что он помнил о тех последних днях, проведённых в доме в Гаустаде, голос мальчика только начал ломаться. Конечно, ему приходила в голову мысль, что он может однажды появиться и создать ему проблемы. Это было бы слово одного человека против слова другого, и единственный человек, который мог бы подтвердить, что имело место, так называемое, сексуальное насилие, погиб в пожаре. Но даже просто обвинение нанесёт ущерб его репутации, если это выйдет наружу. Пятно на репутации, люди в этой стране так презрительно относятся к этому. Потому что Норвегия была страной, где такие понятия, как семейная честь, была размыта социальной, чёрт побери, демократией, потому что государство стало семьёй для большинства людей, и обычные люди отчитываются теперь перед такими же, как они, рядовыми гражданами, перед серой массой социал-демократии, которой так не хватает традиций. Другое дело, если тебя зовут Рё, но обычный гражданин это никогда не поймёт. Не поймёт, что ты скорее покончишь с собой, чем вываляешь репутацию семьи в грязи. Так что он должен сделать? Он должен был решить. Его пасынок снова появился. Рё свободной рукой вытер лоб. И был удивлён, обнаружив, что он не боится. Это было похоже на тот момент, когда его чуть не сбил трамвай. Теперь то, чего он так боялся, наконец произошло, почему это не испугало его? Что, если они действительно поговорят? Если у его пасынка были плохие намерения, то разговоры не сделают ситуацию хуже. И в лучшем случае они просто поговорят о прощении. Всё забыто, спасибо и до свидания, может, он даже лучше спать по ночам будет. Единственное, ему нужно быть осторожным — не признаваться прямо или косвенно в том, что может быть использовано против него.
— Я дам тебе десять минут, — сказал Рё и нажал кнопку, открыв уличную дверь. — Поднимайся на лифте на верхний этаж.
Он положил трубку. Может ли мальчик сделать запись? Он вернулся в гостиную.
— Вы обыскиваете посетителей? — спросил он телохранителей.
— Всегда, — сказал старший.
— Хорошо. Проверьте, не приклеены ли к нему микрофоны, и держите у себя его телефон до тех пор, пока он не уйдёт.
Прим сидел в мягком кресле в телевизионной комнате и смотрел на Маркуса Рё.
Телохранители стояли снаружи за приоткрытой дверью.
Это было неожиданностью обнаружить, что у него есть телохранители, но на самом деле это не имело значения. Важным было то, что сейчас он сидел перед ним один. Конечно, всё можно было сделать проще. Если бы он хотел убить Маркуса Рё или причинить ему физический вред, это было бы не очень сложно. Ведь только теперь у него появились телохранители, а в таком городе, как Осло, жители настолько наивны и доверчивы, что никто не думает о том, что парень, которого они встретят на улице, может нести оружие под курткой. Такого просто не случается. И с Маркусом Рё так тоже не должно было случиться.
Но этого было бы недостаточно. Да, было бы проще его застрелить, но если запланированный им вариант отмщения мог дать ему хоть частичку радости, которую он рисовал в воображении, это стоило всей работы. Потому что месть, придуманная Примом, была похожа на симфонию, и нарастало время кульминационного крещендо.
— Мне жаль, что случилось с твоей матерью, — сказал Маркус. Достаточно громко, чтобы Прим ясно его услышал, и достаточно тихо, чтобы телохранителям в коридоре слышно не было.
Прим видел, что здоровяку было неудобно сидеть в кресле. Его пальцы ковыряют подлокотники, ноздри раздуваются. А это верный признак того, что он уловил запах кишечного сока. Расширенные зрачки сказали Приму, что сигналы запахов уже достигли мозга, где паразиты, жаждущие размножаться, находились уже несколько дней. Результат филигранной работы, можно так сказать. Когда первоначальный план заразить отчима на вечеринке не сработал, Прим был вынужден импровизировать и придумывать новый план. И он осуществил это, он заразил Маркуса Рё прямо на глазах у всех: адвокатов, полиции, даже Харри Холе.
Маркус Рё посмотрел на часы и чихнул.
— Не то, чтобы я тороплю тебя, но, поскольку я сказал, что у меня мало времени, нам нужно быть краткими. В какую страну ты соб..
— Я хочу тебя, — сказал Прим.
Отчим так вздрогнул на стуле, что у него задрожали щёки.
— Извини, что?
— Я мечтал о тебе все эти годы. Нет сомнений, что это было насилие, но я… ну, думаю, мне это начало нравиться. И хочу попробовать ещё раз.
Прим посмотрел прямо в глаза Маркусу Рё. Видел глаза, заражённые паразитами, за ними работал мозг и делал неверные выводы: «Я так и знал! Мальчику это понравилось, он только притворялся, что плачет. Я не сделал ничего плохого — напротив, я просто научил кого-то любить то, что нравится мне!»
— И я думаю, что мы должны сделать это так, чтобы это было похожим на то, что мы делали раньше.
— Похожим? — переспросил Маркус Рё. Его горло уже было сдавлено возбуждением. В этом и заключался парадокс токсоплазмоза: сексуальное влечение — по сути являющееся желанием размножения — душит страх смерти, заставляет игнорировать опасности, предоставляя заражённому существу этот безнадёжно восхитительный туннель фантазий, туннель, ведущий прямо в кошачью пасть.
— Тот дом, — сказала Прим. — Он всё ещё стоит. Но ты должен прийти один, тебе придётся ускользнуть от твоих телохранителей.
— Ты имеешь в виду… — Маркус сглотнул — … сейчас?
— Конечно. Я смотрю… — Прим наклонился вперёд и положил руку на его промежность… — ты хочешь этого?
Челюсть Рё бесконтрольно двигалась вверх и вниз.
Прим поднялся на ноги.
— Ты помнишь, где это?
Маркус Рё только кивнул.
— И ты придёшь один?
Ещё один кивок.
Прим знал, что ему не нужно говорить Маркусу Рё о том, что никто не должен быть в курсе, куда он собирался или с кем планировал встретиться. Токсоплазмоз делает инфицированного человека возбуждённым и бесстрашным, но не глупым. То есть, не глупым в том смысле, что они сделают всё, чтобы добиться единственной цели, которая у них на уме.
— Я даю тебе тридцать минут, — сказал Прим.
Старший из них, Бенни, работал телохранителем уже пятнадцать лет.
Открыв дверь, он увидел, что посетитель надел медицинскую маску.
Бенни наблюдал, как младший телохранитель обыскивает его. Кроме связки ключей, у посетителя не было при себе ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия.
У него не было ни бумажника, ни какого-либо удостоверения личности. Он представился как Карл Арнесен, и хотя казалось, что он только что выдумал это имя, Рё кратко одобрительно кивнул. Они забрали его мобильный телефон, как просил Рё, и Бенни настоял на том, чтобы дверь в зал с телевизором осталась слегка открытой.
Разговор занял всего пять минут — по крайней мере, столько времени Бенни позже укажет в показаниях для полиции — этот молодой «Арнесен» вышел из зала, взял свой мобильный телефон и ушёл из квартиры. Рё крикнул, что хочет побыть один и закрыл дверь. Прошло ещё пять минут, прежде чем Бенни постучался и сказал, что Юхан Крон хочет поговорить с ним. Но Бенни никто не ответил, и когда он открыл дверь, комната была пуста, а выходящее на террасу окно было открыто. Его взгляд упал на дверь пожарной лестницы, ведущей вниз на улицу. Вряд ли это была какая-то великая тайна: клиент трижды намекнул в течение последнего часа, что он заплатил бы исключительно хорошо, если бы Бенни или его коллега отправился бы на Торггату или Йернбанеторгет и раздобыли ему немного кокаина.
Глава 46
Пятница
Кровавая луна
Маркус вышел из такси у ворот в конце дороги.
Есть ли у него деньги — это первое, что спросил у него таксист, когда Рё сел к нему в машину в районе Ослобукта. Разумный вопрос, учитывая, что Маркус не надел пиджак поверх рубашки и был в тапочках. Но у него, как всегда, была с собой кредитная карта — несмотря ни на что, без неё он чувствовал себя голым.
Петли заскрипели, когда он открывал ворота. Он прошёл по гравийной дороге, достиг вершины холма и был немного шокирован, когда увидел в сумерках полусгоревший дом. Он не был здесь с тех пор, как ушёл от Молле и мальчика с этим идиотским прозвищем Прим. Он прочитал о её смерти в газете, был на похоронах, но не знал, что дом так сильно пострадал. Он только надеялся, что обстановка сохранилась, чтобы они могли разыграть сцену, так сказать, правдоподобно. Восстановить то, что они делали и кем были друг для друга тогда. Хотя, кем он был для мальчика, знал только бог.
Когда Рё направился к дому, он увидел фигуру, стоявшую в проёме входной двери. Это был он. Желание, которое Рё почувствовал, сидя в своей квартире напротив мальчика, стало непреодолимым, почти заставило его потерять контроль и броситься к нему. Но он делал подобные вещи слишком много раз в своей жизни, и ему это почти сошло с рук. Теперь он чувствовал, что его желание находится под контролем и позволяет ему рационально мыслить. И всё же страстное влечение, после стольких лет накопленных воспоминаний о Приме, было настолько сильным, что теперь ничто не могло его остановить.
Он подошёл к молодому человеку, который приветственно протянул ему руку и улыбнулся. До сих пор Рё об этом не задумывался, но у него больше не было двух больших передних зубов, делавших его похожим на грызуна, у мальчика был ряд красивых, ровных зубов. Чтобы соблюсти иллюзию прошлого, он предпочёл бы детские зубы, но забыл об этой мысли, как только подошёл поближе и попал в дом.