Думая, что ее в любой момент арестуют, и она больше его не увидит, и с ним никогда больше не поговорит – это была ее первоначальная задумка, – она уже начала скучать и даже расчувствовалась от потребности поддерживать с ним постоянный контакт.
– Ты с ума сошла? – спросил ее Делука, когда она позвонила в первый раз. – Что, черт возьми, на тебя нашло? Ты не подумала, как я буду выглядеть, как это может повлиять на мое будущее?
– Извини, не подумала, – сказала она.
– Ну, какого черта ты это сделала? – спросил он. Он был расстроен, но, казалось, на самом деле не злился.
– Я не знаю, Фрэнк. Я не знаю, зачем я это сделала.
Что еще она могла ему сказать? Я сделала это, потому что я пытаюсь уйти от тебя и от всех остальных и у меня не хватает смелости или сил? Он, наверное, сказал бы: «О, подрасти!»
– Что ж, я постараюсь тебе помочь, если смогу, – наконец сказал ей Делука, – но сначала мне нужно прикрыть свою задницу. В торговом центре «Вудфилд Молл» начинают повсюду появляться кредитные карты и чеки. Сюда приходили копы из Элк-Гроува и Шаумбурга, беседовали с Хелен и Нормой. У копов есть твоя фотография, и они попытаются тебя опознать у служащих в торговом центре. Если им это удастся, ты окажешься в полном дерьме.
«Хорошо, – подумала Патрисия. – Пусть придут и заберут меня».
Патрисия сидела за стойкой администратора в маленьком офисе компании по производству пластиковых труб, когда прибыли детективы с ордером на арест. Было начало десятого утра, и она только пришла на работу. Когда они вошли в двери, она знала, кто они такие и для чего они здесь. Она подумала: «Теперь тебе больше не надо ни о ком беспокоиться. Тебя посадят в тюрьму».
Детективы представились и предъявили ордер. На Патрисию надели наручники и повели к машине.
По дороге в полицейский участок ее охватил такой страх, какого она в жизни не испытывала. Вся подгонявшая ее вперед решимость улетучилась, и то, что представлялось ей умным планом, теперь стало ужасной ошибкой.
Внезапно для нее утратило всякое значение, что Фрэнк Делука до знакомства с ней развлекался с Джой Хейсек и Андре. И что Делука солгал ей. Теперь, сидя на заднем сиденье полицейской машины, она не могла вообразить, почему так из-за этого расстроилась, в конце концов, разве Фрэнк не такой же лгун, как она? Все их отношения с самого начала были эпидемией лжи. Ну и что? Неужели все было так ужасно?
Ужасно – это то, что было теперь. Попасть в тюрьму в наручниках – вот что было ужасно.
Патрисия заплакала, как ребенок.
– Я хочу позвонить папе!
Хелен Макин хорошо помнила Патрисию Коломбо.
– Патти была одной из самых трудных девочек-подростков, которых мне доводилось встречать, – сказала Хелен, бывшая учительница. – После того как у меня родился ребенок, я на некоторое время бросила преподавать, и, работая в «Уолгрин» на полставки, я с ней иногда пересекалась. Я думаю, что ни Патти, ни другие коллеги в то время даже не знали, что я учительница, я об этом не распространялась, но благодаря своему опыту я умею видеть симптомы у ребенка, оказавшегося в беде и взывающего о помощи. Патти кричала – а ее никто не слышал.
– Какие именно симптомы, – спросил я, – вы у нее заметили?
– Ну, во-первых, ее сильно беспокоило, что у нее мало друзей – в ее случае, думаю, вернее сказать, никаких друзей. Как-то раз она сокрушалась об этом, оставшись в вечернюю смену, а я работала с пяти тридцати до девяти тридцати. Я не знаю, что случилось, но она была очень расстроена.
– Должно быть, со мной что-то не так, – сказала она. – Никто не хочет со мной дружить. Все в школе стараются меня обходить, я не понимаю, я привыкла иметь много друзей.
Я тогда спросила ее: «Патти, как ты думаешь, возможно, это связано с тем, как ты одеваешься?»
– А как она одевалась? – спросил я, хотя к тому времени это уже было мне известно.
– Она одевалась очень вызывающе, – сказала Хелен Макин. – Подчас ее юбки были настолько короткими, что даже не мини, а микро. И она носила ботфорты, парики, кричащие цвета, слишком много макияжа – чем больше, тем лучше. Я, конечно, понимала, почему ее сверстники в старшей школе Элк-Гроув ее избегали, они просто ее стыдились.
– Фрэнк Делука, наверное, считал ее очень привлекательной, – напомнил я ей.
– Наверное, – с усмешкой согласилась Хелен. – Делука был настоящим Казановой, воображал себя великим сексуально раскрепощенным свингером. Он всегда так или иначе намекал на секс, он и вправду был озабоченный.
Она тихо вздохнула.
– Думаю, он и Патти явно что-то друг в друге нашли, раз они так далеко зашли…
В ее тоне была грусть, она, несомненно, подумала об убийствах.
– Было ли в Патти что-нибудь еще, что натолкнуло вас на мысль, что ей нужна помощь? – спросил я.
– Ложь, – сказала Хелен Макин. – Глупая, нелепая, бессмысленная ложь, которая не сходила у нее с языка. Она просто не могла сказать правду.
– О чем она лгала?
– Всегда и обо всем. Помню один раз, когда мы работали вместе, с месяц после нашего разговора об ее одежде. В тот раз она пришла на работу в очень милом комбинезоне – действительно стильном, – он на ней великолепно смотрелся. Я сразу же увидела возможность внушить ей, насколько лучше она выглядит, когда одевается сдержаннее.
– Патти, дорогая, – сказала я ей, – это прекраснейший комбинезон. Он тебе действительно идет.
Я никогда в жизни не видела, чтобы кто-то так просиял, можно было подумать, что я назвала ее новой мисс Америка.
– Вы и вправду так думаете? – спросила она меня. – Это не пустой комплимент?
Я заверила ее, что говорю искренне.
– А знаете что? – сказала она. – Этот комбинезон я сшила сама!
Разумеется, я была поражена. Патти никак не походила на тех, кто стала бы шить себе одежду. Она даже спросила, не нужна ли мне выкройка, и я сказала, что, конечно, нужна, потому что я шила. Так или иначе Патти ушла раньше меня, и когда я пару часов спустя пошла в раздевалку, ее комбинезон лежал там, просто брошенный на скамью. Я подумала, что она забыла повесить его в шкафчик, и повесила его. И я увидела этикетку. Это была фабричная одежда.
Хелен Макина замолчала и тихо вздохнула.
– Я всегда думала, что она лгала специально, она стремилась попасться, потому что хотела чьего-то внимания, и именно поэтому она позже украла кредитные карты. Она хотела, чтобы кто-то обратил на нее внимание и спросил: «В чем дело?» Думаю, никто никогда не обращал…
– Думаю, что нет, – сказал я.
Пока она их не заставила.
Норма Рингель была другой сотрудницей «Центра красоты» на полставки, у нее Патрисия украла кредитки для своего «праздника жизни».
– Я никогда этого не понимала, – сказала Норма. – Я и по сей день этого не понимаю. Патти накупила все это по одной из моих кредитных карт – например, эти белые ботфорты или этот ужасный парик, – а потом надевала их на работу, зная, что я их на ней увижу, и, зная, что чеки в конце концов придут ко мне и что я сложу два и два. Я имею в виду, я знала, что Патти не семи пядей во лбу, но и не полная дура. Хелен позже сказала, что так Патти взывала о помощи, и думаю, что, возможно, Хелен права, я имею в виду, она учительница и все такое. Но я до сих пор не уверена, что это все объясняет, я не уверена, что кто-нибудь когда-нибудь узнает, что заставило Патти так поступить.
– А как вы работали с Патрисией до краж кредитных карт? – спросил я.
– О, все было в порядке, – признала Норма. – Как и Хелен, я работала на полставки и не часто ее видела. Некоторое время все было нормально, а потом произошло что-то, что заставило ее пойти на такое. Это, знаете, как заходил, бывало, в магазин ее отец. Ну а она сразу же точно на сцену выходила: подбегает к нему и бросается на шею, вся такая муси-пуси – и папа милый, и папа дорогой, – просто выставляя себя полной дурой перед покупателями, коллегами, всеми. Точно ее подмывало доказать, что кто-то ее любит.
– Как в магазине относились к Делуке? – спросил я.
Норма пренебрежительно отмахнулась.
– О, он просто мнил себя божьим даром для женщин, вы понимаете, смотрелся во все зеркала в магазине, такое самомнение. Думаю, Патти была единственная, кто принимала его всерьез. Ну, может, еще Джой Хейсек.
– А те, кто работал в магазине, знали, что у них с Патти роман?
– Конечно. Это бросалось в глаза, все их переглядывания и прикосновения украдкой, и то, как они разговаривали наедине, и их мелкие двусмысленные намеки, якобы никому не понятные. В магазине их поведение было предметом шуток.
– А как люди отреагировали, – спросил я, – когда узнали, что Патти и Делуку обвинили в убийствах?
– Убийства, естественно, всех шокировали, но я не думаю, что кого-то шокировала причастность к ним Патти и Делуки. Может, удивила, но не шокировала. Я думаю, что высшее руководство «Уолгрин» было шокировано. Я не знаю, все это было так ужасно – вся эта семья – такая ужасная трагедия…
В особенности, подумалось мне, если эта трагедия выросла из того, что когда-то в магазине казалось всем просто шуткой.
31Май 1974 года
Фрэнк Коломбо вызволил дочь из тюрьмы настолько быстро, настолько это было в человеческих силах. Он помчался в тюрьму с толстой пачкой денег и списком телефонов адвокатов. Его маленькую девочку не будут – повторяю, не будут – держать за решеткой. После ареста и пересмотра предъявленных ей обвинений залог за Патрисию увеличили до двенадцати тысяч долларов. Отец отсчитал 1200 долларов наличными, что составляло десять процентов, необходимых для внесения залога. Патрисию обязали явиться в суд Шаумбурга через четыре недели, 22 мая 1974 года в половине второго дня. Заседание суда должно было состояться за месяц до ее восемнадцатилетия.