— Хорошо. Вот ты тут рассказываешь мне, что ты увидел и понял. Я пока этого не понимаю. Я бы с радостью пошла к нашим «дружкам» из полиции и рассказала им, как ты «сделал», но я просто не вижу того, что видишь ты.
— Так и быть, начнем с самой серьги. Как я сказал, я говорил с сестрой убитой. Она мне рассказала, что Глория носила именно эту сережку каждый день. У нее их было много, она их меняла, надевала в разных комбинациях, но крестика это не касалось. Он всегда был у нее в ухе. Каждый божий день. Возможно, была какая-то религиозная причина, но за неимением доказательств можно сказать, что эта серьга-крестик была чем-то вроде ее амулета. Улавливаешь? Джей? Ау? Ты меня слушаешь?
— Пока слушаю.
— Хорошо. А теперь предположим, что крестик забрал убийца. Повторяю, я разговаривал со всеми, кто мог иметь к этому отношение, и в больнице, и в полиции. Серьга не «всплыла» нигде. Остается предположить, что ее забрал убийца.
Маккалеб развел руки в стороны в бессильном жесте. Уинстон неохотно кивнула, возразить ей было нечего. Тогда Маккалеб пошел дальше:
— Давай попробуем ответить на два вопроса: как и для чего. Первое — это легко. Вспомни видеозапись. Он выстрелил в девушку так, что она начала падать на прилавок, но затем она завалилась на спину, то есть прямо на убийцу, и уже затем на пол, где камера ее не «видела». Он вполне мог снять серьгу, когда вышел из поля ее обзора.
— Да, но ты кое о чем забываешь, — с сомнением покачала головой Джей.
— О чем же?
— О Добром Самаритянине. Он тоже внес лепту в это дело. Возможно, это он забрал серьгу.
— Я думал об этом. Но это почти невозможно, потому что гораздо менее вероятно. Добрый Самаритянин попал под раздачу совершенно случайно. С какой стати ему забирать серьгу?
— Не знаю. А для чего она понадобилась убийце?
— Как я и сказал, вопрос именно в этом и заключается. Однако если взглянуть на вещицу, которую он прикарманил, то получается любопытная картина. Это мог быть религиозный талисман, серьга на счастье. Она не снимала ее никогда. Это был своеобразный «личный знак» человека, его носившего. Знак куда более важный, чем деньги, которых он стоил.
Маккалеб остановился. Он выложился до конца. Он дал ей все «установки». Теперь пусть думает сама. Он видел, что Джей ведет жестокую внутреннюю борьбу. Но он знал ее как профессионала. Она увидит то, что увидел Терри. Он был уверен, что убедит ее.
И он опять продолжил:
— Стрелял тот, кто знал, какое значение придает Глория крестику. Иными словами, тот, кто часто находился рядом с ней, кто изучал ее характер и, наконец, выбрал именно ее.
— Ты говоришь о маньяке. Словно кто-то выслеживал ее.
Маккалеб утвердительно кивнул:
— Да, это был «период подготовки». Он наблюдает за ней; изучает ее привычки, составляет свой план. Но ему в результате тоже что-то нужно. Ему нужен символ, знак. Нечто, что он сможет забрать и потом вспоминать свою жертву.
— Сережка.
Маккалеб опять утвердительно кивнул. Уинстон, видимо взволнованная, начала ходить по комнате кругами, не глядя на Маккалеба.
— Я должна как следует обдумать все это. Я должна. Давай найдем место, где мы сможем спокойно посидеть и поговорить.
Не дожидаясь ответа, она отперла какую-то дверь и вошла в кабинет. Маккалеб быстро забрал кассету, схватил в охапку свою сумку и поспешил за Джей. Она привела его в зал заседаний, где они разговаривали в первый раз, когда Терри приходил с просьбой разрешить ему поработать над этим делом. В просторной комнате было пусто и пахло словно в Макдоналдсе. Джей походила вокруг стола, принюхиваясь, наконец вытащила из-под него корзину с разным мусором и отнесла ее в коридор.
— Это помещение предназначено для работы, нечего таскать сюда жратву, — решительно обратилась она к кому-то, закрыв за собой дверь и присаживаясь за стол.
Маккалеб сел напротив нее.
— Хорошо. Но как вписывается во все это вторая жертва? Как Джеймс Корделл оказался в этой компании? Во-первых, он мужчина, а она — женщина. Кроме того, в обоих случаях не было сексуального насилия. До этой женщины даже пальцем не дотронулись.
— Ни то, ни другое не имеет значения, — быстро сказал Терри, так как ждал этого вопроса. Всю дорогу, пока Локридж вез его из гавани сюда, в Управление, он напряженно думал в поисках ответов на предполагаемые вопросы Уинстон.
— Если я прав, — произнес Маккалеб, — то это преступление подпадает под модель, которую в Бюро называют «убийства ради доказательства силы». По сути, преступник совершает такого рода преступления, потому что они сходят ему с рук. Потому что его не могут поймать. Таким образом он утирает нос властям и обществу, которое ввергает в состояние шока. Он перекладывает проблемы, возникшие в определенной сфере его жизни, — это может быть работа, самооценка, женщины, очень часто — зависимость от матери, все, что угодно, — на плечи полиции. На плечи следователей. Ударяя их в самое больное место, он получает ту «подпитку» своей пониженной самооценки, какая ему требуется. Из нее он черпает нужную ему духовную силу. Это может быть и сексуальная сила, даже если в совершенном, видимом преступлении не наблюдается очевидных сексуальных, физических проявлений насилия. Помнишь Кодового Убийцу, который орудовал здесь не так давно? Или Берковича, Сына Убийцы-Сэма в Нью-Йорке?
— Конечно помню.
— У обоих преступников одна и та же типология. Ни в одном из совершенных ими преступлений не было намека на изнасилование, но все строилось вокруг секса. Вспомни Берковича. Он убивал как мужчин, так и женщин и исчезал. А много позже возвращался на место преступления и мастурбировал. Мы предположили, что Кодовый Убийца действует по той же схеме, но, даже если мы были правы, камеры слежения пропустили этот момент. Короче, Джей, единственное, что я хочу сказать, — мотив преступления не всегда лежит на поверхности, он может быть иного рода. Это не просто маньяки, которые иногда вырезают свое имя на коже жертв.
Маккалеб внимательно наблюдал за Уинстон, как бы просто размышляя вслух, говоря вовсе не для нее. Однако, похоже, Уинстон понимала его теоретические выкладки.
— Но дело этим не кончается, — продолжил Терри. — Есть и другая особенность. Убийца всегда старается попасть в камеру.
— Он хочет, чтобы мы видели его действия? — спросила Джей.
Маккалеб снова кивнул.
— И я уверен, что это новый поворот в изучении подобных преступлений. Камера наблюдения такому убийце просто необходима, до такой степени ему хочется, чтобы все, что он совершает, было документально зафиксировано, чтобы все это видели и испытывали жуткое восхищение. Разумеется, камера увеличивает опасность риска, но тем она и хороша, потому что, как считает преступник, откровенная запись убийства во много раз преумножает его жестокую силу. Такая вот «фига в кармане» обществу. Но для того чтобы создать подходящую ситуацию, что он делает? Мне кажется, он просто подбирает подходящую цель — добычу, — а затем наблюдает за ней какое-то время, пока не изучит привычное времяпровождение будущей жертвы, места, где она регулярно бывает — и где имеется камера наблюдения. Например, банкомат или магазин. Камера ему необходима. Он уже разговаривает с ней, подмигивает, как старой знакомой. Но камера — это ниточка к тебе, к следователю. И обращается он к тебе, импровизирует, так сказать.
— Тогда, может быть, преступник выбирает не жертву, а камеру? — предположила Джей. — Возможно, жертва сама по себе ему вообще не важна. Ему нужна только камера. Как Берковичу. Тому было без разницы, в кого стрелять, — главное, чтобы это видели слуги государства.
— Да, но Беркович не был любителем сувениров.
— Ты имеешь в виду, вроде этой сережки?
— Ну да. Понимаешь, «сувенир» делает преступление адресным. Думаю, что все-таки выбирали жертв, а не наоборот.
— Терри, ты выстроил свою схему до мельчайших деталей, так?
— Не совсем. Например, я не знаю, как убийца выбирает будущую жертву и почему. Но я размышляю об этом. Всю дорогу голову ломал. Нам потребовалось полтора часа, чтобы доехать от гавани до тебя, везде пробки.
— «Нам»? — удивилась Джей.
— Да, у меня личный водитель. Я пока водить не могу.
Джей ничего на это не сказала, а Маккалеб пожалел, что упомянул о водителе, поскольку таким образом признался в своей физической слабости.
— Нам придется начинать все сначала, — сказал Терри. — Ведь мы были убеждены, что жертвы пострадали случайно. Мы думали, что выбирались места, а не люди, но, очевидно, все наоборот. Выбирали жертву, добычу. Конкретного человека. Его выслеживали, к нему подбирались. Нам нужна общая база, на которой все это основывалось. Должна быть какая-то линия пересечения всех преступлений, между ними есть какая-то связь. Личные отношения, совпадения или по месту, или по времени — нечто, что привязывает всех убитых к нашему Неизвестному или друг к другу. Мы выясним.
Уинстон резко перебила его.
— Подожди-ка, стоп, стоп.
Маккалеб замолчал, чувствуя, что его, что называется, «понесло».
— А что было взято у Джеймса Корделла в качестве «сувенира»? Может, ты хочешь сказать, что таким знаком были деньги, которые он брал из банкомата?
— Я пока не знаю, что взял убийца, но это были не деньги. Это была часть показного ограбления, «шоу». Деньги — это не символическое приобретение. И потом, он сам взял их из банкомата, а не отобрал у Корделла.
— Тогда тебе не кажется, что ты наступаешь на свои же грабли?
— Нет. Я абсолютно уверен, что он что-то забрал, — решительно заявил Маккалеб.
— Тогда мы увидели бы это. На видео записано все.
— Никто ничего не заметил в деле Глории Торрес. А там тоже все было записано.
Уинстон заерзала на своем стуле.
— Тогда я не знаю. Все это напоминает мне — ты позволишь задать тебе один вопрос? Только не воспринимай это близко к сердцу. Тебе не кажется, что все, о чем ты мне так долго толкуешь, сильно смахивает на то, чем ты занимался в Бюро?