— Светка, отец сделал из тебя игрушку, ты даже не тундра, ты… не знаю, как назвать… вообще ничего не знаешь о жизни.
— По-твоему, я дура? — обижалась она.
— В том-то и дело, что не дура. Ну а телевизор ты смотрела?
— Конечно. Папа выбирал программы…
— Ха-ха-ха…
— Папа считает, там много гадостей показывают и на нормального человека телевизор плохо действует. Вот книги он разрешал все читать, я и читала.
— Нет, это невозможно! Папа, папа! А ты? Представь, вдруг что-то случится с отцом…
— С ним ничего не случится. Никогда!
Егор хватался за голову и принимался объяснять примитивные вещи. Он выглядел таким многоопытным, Света слушала, раскрыв рот. Он познакомил ее с друзьями, они до утра смотрели видик, пили пиво, играли в бутылочку, слушали музыку, от классики до тяжелого рока. За полгода Света узнала столько хорошего и плохого… Герман только руками разводил:
— Папа, Светка с цепи сорвалась, она ругается.
Но Феликс продолжал баловать девочку. Ничего страшного, говорил, ласточка должна и пошалить. Его поучительные беседы сводились к одному: ай-яй-яй, нельзя произносить плохие слова. Света слушала, кивала и делала по-своему. Вдруг она очутилась в ситуации «вверх дном». События последних двух месяцев не умещались в маленькой головке, только некие защитные силы внутри не позволяли ей спятить.
Марат и Федор прощались, а Света разминала пальцы: холодок так и не прошел.
Дня три спустя Марат приготовил чудный ужин из мяса под каким-то экзотическим соусом, пытался приобщить к кулинарному искусству Свету. Впрочем, простые блюда — суп или борщ — он тоже не умеет готовить. Света честно выполняла роль подсобного рабочего, чистила овощи, резала лук и рыдала при том горючими слезами. Едва сели ужинать — звонок. Пришел Федор, потребовал себе тарелку, достал бутылку вина.
— Чем порадуешь? — спросил Марат, когда выпили и принялись за мясо.
— Ничем, — вздохнул тот. — Официантка не помнит, как я ни старался восстановить в ее памяти тот вечер. А Митя… Ох уж этот Митя… Пьян, говорит, был, кого-то встречал на улице, а кого и где… Они с другом шли на автопилоте, ничего не соображали.
— Как же так? — разволновалась Света. — Митя учится с Егором… Он не хочет ему помочь? Неужели можно напиться и ничего не соображать?
Марат и Федор расхохотались в голос, Света надулась.
— Светильда, не обижайся, — сказал Марат, отсмеявшись. — Это действительно возможно. Хочешь, на себе испробуй.
— Не хочу, — буркнула она. — Я просто не верю, что Митя не помнит.
— Значит, не хочет вспоминать, — заключил Федор.
— Я поговорю с ним, — заявила Света. — Он не может так поступить.
— Думаю, это вряд ли поможет, — равнодушно пожал плечами Федор.
Его тон и отношение очень расстроили Свету, остаток вечера она провела с потухшим настроением — вот так умирает надежда. А утром она исчезла из дому потихоньку, когда Марат вышел за сигаретами, оставив записку: «Скоро буду». Целый день проторчала у дома Мити, он появился с парой приятелей, весело гогоча, Света кинулась к нему:
— Митя, я прошу тебя, будь человеком, вспомни встречу с Егором.
— Светка? — растерялся он и даже отпрянул от девушки, словно боялся ее. — Клянусь, ничего такого не припоминаю. Меня спрашивали уже… Я пьяный был…
— Митенька, ты же ногами шел, значит, в сознании был, — внушала она ему. — Митенька, от тебя зависит… Это хоть ты понимаешь?
— Я-то понимаю… Ну, хочешь, совру? Но что врать? Понятия не имею.
— А твой друг? — не сдавалась Света. — С которым ты был?
— Друг? Свет, я даже не помню, с кем тогда пил — до того накачался. И с кем домой шел — отшибло. Честно. Поверь.
Света рассматривала его, как невидаль, увиденную впервые и поразившую ее своими необычными формами. А Митя смущенно улыбался, мялся, тер нос…
— Понимаешь, Митенька, — сказала она тихо, — я тебе не верю. Вот так: не верю, и все. Егор тебе столько делал… рефераты писал… я ведь знаю. А ты…
— Вот этого не надо, — возмутился Митя с видом оскорбленного достоинства. — Не надо давить на психику. За ложные показания в тюрьму сажают.
— Митя, тебя не будет мучить совесть?
— Нам совесть не по карману, — сказал один из приятелей и заржал.
— Девчонка, чего ты пристала? — вступил второй. — Вспомни да вспомни… Сказал же: не помнит. Пошли с нами на тусовку?
Света смерила их презрительным взглядом и пошла прочь.
— Свет, я честно не помню, пьяный был, — крикнул ей вдогонку Митя.
Она круто развернулась и отчаянно закричала:
— Но то, что ты пьяный был в тот час, помнишь? Подонок ты, Митя.
Света поспешила дальше, слыша диалог за спиной:
— Давай проучим девчонку? — предложил «остряк».
— Стой, — сказал Митя. — Тебе башку оторвут. Это дочка Железного Феликса. Говорят, его грохнул Егор прямо у нее на свадьбе…
Света бросилась бежать, задыхаясь от чужой подлости и собственной ярости. Бежала, пока в глазах не потемнело, не застучала в висках кровь.
— Подонки! Мразь! Дерьмо! — ругалась вслух.
Но устала, да и ногу натерла новыми босоножками. Села у кособокого домика на лавочку, сняла обувь. Из дома она сбежала, чтобы Марат за ней не увязался. Правильно поступила, не хватало только стычки Марата с дружками Егора. А Митя мерзавец, ведь помнит, помнит! Почему все так скверно?
— Эй! Чего здесь расселась? — Над забором торчала сморщенная, перекошенная злобой харя в кепке с беззубым ртом. — А ну, иди отсюда! Вам у моего двора маслом намазано? Пошла, пошла отсюда, проститутка!
Света отошла, оглянулась — харя следила за ней. И тогда Света все накипевшее выплеснула на деда:
— Чего зыришь, старый верблюд? Хрен моржовый! Да я вернусь сюда с пацанами и утоплю тебя в сортире, урод!
Завершив выпад, Света дунула что есть мочи под оголтелый лай собак из дворов и нецензурную ругань хари. Что ж, у современных девушек могут быть скромные познания в области кухни и быта, зато кое в чем другом они преуспевают.
Босиком Света пришла к парку, надела босоножки и, превозмогая боль в натертых местах ступней, добрела до «Ивушки». Народу в парке было очень мало, а кафе под открытым небом вовсе пустовало. Сев за столик, Света теребила фотографию. К ней лениво подплыла дородная официантка в грязном переднике красного цвета в белый горошек, вопросительно уставилась.
— Мне… мне… — мялась Света. — Мне сока… и стакан вина.
— Тебе сколько лет? — надменно спросила официантка, которой было в самый раз за плитой стоять, а не отпугивать клиентов.
— В… во… восемнадцать, — почему-то стала заикаться Света.
— Не бреши.
— Честное слово, — неубедительно промямлила Света, в этот момент сама не верившая в свое совершеннолетие. Робко добавила: — Я замужем.
Официантка фыркнула, уплыла в домик-ларек. Света растерянно оглядывалась, не зная, что делать дальше, вернется официантка с заказом или нет. Однако та вскоре приплыла, поставила два стакана (один предположительно с вином) на стол, ехидно смотрела. Света поднесла стакан ко рту, в нос ударил запах чего-то перебродившего и кислого. Отхлебнув, она постаралась не морщиться и обратилась к официантке:
— Понимаете, две недели назад была моя свадьба… Ой, это вам не нужно… Сюда заходил молодой человек… его зовут Егор… Ой, вы его не знаете… В смысле — имени не знаете. Так вот… Вы не могли бы вспомнить его? Он заказал сто пятьдесят водки… и…
— Люся! Люсь! — крикнула та в сторону ларька. — Опять тебя спрашивают.
Подошла такая же далеко не худенькая женщина, явно принявшая сто пятьдесят, так как нос ее и щеки пылали, а глаза возбужденно сверкали.
— Тебе чего? — спросила Свету Люся.
— Вот, — протянула она фотографию Егора и повторила сказанное первой.
— Не знаю, — пожала плечами Люся. — Может, и заходил.
— Ну, припомните, — настаивала Света. — Он еще вас послал… Извините.
— Да меня каждый второй посылает, делов-то! Что ж, их всех запоминать?
— Ну, посмотрите хорошенько, — умоляла Света. — Он пришел где-то в половине десятого вечера, одет был в костюм темно-синего цвета, голубую рубашку, а галстук…
— Девочка, — виновато улыбнулась Люся, — знаешь их сколько тута шастает? Они у меня слилися в одну кучу, я мужа своего скоро не различу, а ты…
Света расплакалась, да так горько и жалобно, навзрыд, что обе тетки присели на стулья и давай ее утешать. Первая поднесла стакан с вином:
— Деточка, выпей, хорошо успокаивает.
— Ага, — подтвердила Люся. — Почище валерьянки будет. Пей, пей…
Света залпом осушила стакан с невкусным вином, сморщилась. Люся на закуску поднесла к ее рту сок, но сок не перебил запаха дрянного вина, попавшего в желудок и начавшего пытать его кислятиной. Затем голова Светы стала кружиться, а тело… оно не слушалось. Женщины о чем-то ее спрашивали, Света их плохо понимала, будто иностранка, и вообще, постепенно перестала соображать. Счастье, что обе они оказались добрыми, проводили ее до такси, усадили, растормошив, спросили адрес.
— Улица Бетховена, 35, квартира 20, — выговорила она.
И отключилась. Пришла в себя, когда Марат вытаскивал ее из такси. Ноги не двигались, а руки цепко хватались за мужа — все же чувство самосохранения работало. Потом она почему-то оказалась в воздухе, держась за шею Марата…
— Пей, — протянул он утром стакан с шипящей жидкостью, пузырьки подпрыгивали над поверхностью воды. Света только что проснулась и чувствовала себя прескверно.
— Что это? — спросила.
— Эликсир. Специально для выпивох. Пей, не бойся, через пятнадцать минут похмельного синдрома как не бывало.
Выпив «выстреливающую» по носу водичку, Света упала на подушки. Неприятные физические ощущения усугублялись стыдом. А Марат, как назло, не уходил, ухмыльнулся:
— Ну и как, удался эксперимент?
— Не понимаю.
— Набралась ты вчера. А как с памятью?
Туго. Отдельные эпизоды вспыхивали и гасли. Света нахмурилась.
— Я тебя по всему городу искал. Герман тоже. Приехал домой проверить, вдруг ты уже здесь, а у подъезда — такси. Пришлось тащить тебя на себе. Где ты была?