— А мне? — очнулась она. — Как простить мне тебя?
Настал момент. Ну! Сейчас расставить точки самое время… Но Петр Ильич неожиданно сник под судейским взглядом жены, его хватило лишь на то, чтобы хлопнуть дверью и запереться в ванной. Он снова пожалел ее, а зря.
Она машинально повесила пиджак в шкаф и опустилась на диван. Две недели провела в аду, видя одну картину: ночь, луна, двое… Она упрямо уговаривала себя, что та майская ночь ей приснилась, ничего не было, а если было — то прошло, не прошло — так пройдет. С убийством Феликса связывала надежды: теперь Петю некому совращать. Вчера он вернулся, и надежда умерла в страшных мучениях. Стоило лишь взглянуть на загар и светящиеся глаза Петра, как она поняла: не было командировки. Раздеваясь, он погасил свет, но интуиция толкнула ее нажать на выключатель настольной лампы. Бегло скользнув глазами по мужу, успела заметить на груди — какая мерзость! — засос, а на спине зажившие следы ногтей. Он повернулся на бок и заснул, а она лежала без сна. Но когда он случайно обнял ее во сне и назвал чужим именем… Киру Викторовну будто хлестнули раскаленным прутом.
Она ушла в его кабинет, так как возникло непреодолимое желание убить его. Сначала ревела взахлеб от обиды и унижения, в результате разболелась голова. Тут-то и попались в поле зрения рыбки, плавали себе неторопливо, красочные и разные — гордость Петра. Рыбки! К которым он относится нежно, а к Кире как к неодушевленному предмету. Она отдала ему молодость, силу, здоровье. Сколько пережито вместе! И прахом пошли тридцать три года. Что впереди? Выбросит ее, словно тряпку? Значит, впереди одиночество, насмешки за спиной (ее спиной!), радость недругов, того хуже — жалость неискренних людей. Что они увидят? Раздавленную женщину, новые морщины и боль в глазах? Вот что делает с ней Петр — медленно убивает. Так пусть и его коснется хоть малая толика той боли, которую он причинил ей. Почти бессознательно она стала ловить сачком рыбок и безжалостно давить на полу ногой. Они выскальзывали, запрыгивали на ковер, но она настигала строптивых рыбок и давила, давила с азартом, представляя лицо Пети. Аквариумы опустели, затуманенное неистовством сознание проснулось:
— Что я наделала! Они же не виноваты.
Да поздно. Она собрала трупики в целлофановый пакет и похоронила в мусорном баке. Что сделано, то сделано, ведь и ее раздавил собственный муж. Вымыв пол, Кира Викторовна вернулась в спальню и забылась мертвецким сном. Это было прошлой ночью.
А сейчас она не жалеет о сделанном. Никогда не прощу! — звучало в ушах. Он стал белым, лицо перекосила злоба. Из-за рыбок! А человека он спокойно убивает, убивает без ножа и…
Кира Викторовна резко поднялась, подошла к бюро. Нерешительно постучав пальцами по поверхности стола, она все же открыла ключом нижний ящик, достала шкатулку и замерла. Что остается делать? Спасать честь. Все должно остаться на местах. Пусть он будет ненавидеть ее, но ничего не должно измениться. Отыскав в потайном месте второй ключик, Кира Викторовна повернула его в замке шкатулки.
Вот. Пистолет. С красивым названием «беретта». И патроны к нему. Лежат на дне, больше там нет ничего. Кира Викторовна тронула холодную сталь, скользнула по стволу, палец задержался на курке… Она заставит…
17
Погода рассопливилась, люди тоже — дело шло к осени. Простудилась и Белла, предоставив Герману массу свободного времени. Прикованную к постели он навещал регулярно, но визиты носили кратковременный характер. Вручит в зубы обычный набор — апельсины, бананы, шоколад — и адье, дорогая. Изредка посещал он Марата и Светлану, которая после Кипра круто изменилась. Светка, не имеющая понятия, с какой стороны подходить к пылесосу и что делать с кастрюлями, ни разу в жизни не сварившая примитивной манной каши, предстала пред братом в образе домашней козявки. Крутится, суетится… Герман диву давался — сестра обожает Марата. Бабы все одинаковые — таков был окончательный вывод Германа. Однако! Одной головной болью меньше, Светка пристроена и — ура, ура!
Меж тем на Германа обрушился шквал недоброжелательства, за ним не желали признавать лидерства. Феликс действительно сосредоточил в руках многое: бывшие государственные предприятия, магазины, акционерные общества… Короче, куда ни плюнь — попадешь во владение Феликса. Разумеется, далеко не везде он был единоличным хозяином, но и там, где его власть ограничивалась, решения принимались с оглядкой на Феликса. Его не за что было любить, враги множились в геометрической прогрессии, наверняка были и такие, о которых он не ведал. Герман погряз в бумажках, цифрах и конфликтах, сокрушаясь, что отец не посвятил его в тайны бизнеса. Папа берег сына, мол, успеешь нахлебаться. Теперь Герман захлебывается. Где отец не был полноправным собственником, проблемы выросли глобальные. Германа не пускали на заседания совета директоров, хотя отец входил туда. Назначается совет, а Германа не приглашают. То забыли, то игнорируют, то выдвигают несусветные причины, типа: вы еще не вступили в права наследства. Столкнулся он и с чиновничьей непробиваемостью. Любимый мэр папы (козел) развел ручонками:
— А что я могу? Обращайся в суд.
— Какой на хрен суд! — осатанел Герман. — У меня не контрольный пакет акций, но наибольший, я имею право присутствовать…
— Чтобы ввести тебя в совет, — наставлял мэр, будто Герман олух, — надо утвердить твою кандидатуру на общем собрании акционеров.
Германа вынудили изучать законы, бегать по адвокатам, а это недешевое удовольствие. В редкие свободные часы он думал об убийце, круг подозреваемых расширился. В него вошли те, кто особенно рьяно не пускал Германа к руководству, им убрать внушительную фигуру, с которой приходилось считаться, было выгодно. Если наняли киллера, тогда это дело хилое. Но есть более конкретные люди, и первый — отец Марата. Значит, следует сделать тактический ход и приблизить к себе Марата, если он заодно с отцом, проколется.
Следующий: друг семейства дядя Петя, воскресший из импотентов. Когда мужики его возраста всерьез закручивают роман с юной хищницей, крыша у них отъезжает далеко и надолго. Его пассии наверняка нужны наряды, побрякушки и прогулки по земному шарику, а чтоб обставлять роскошью девочку и затыкать пасть жене, необходимы средства. Тут заводик на мази, но опять у Феликса, а дядя Петя тоже не последний шакал. Этот, укушенный любовью и мечтающий о первенстве, вполне мог убить.
Далее — Рита… М-да, криминальных статей начитаешься — долбанешься. Но у нее был повод, был.
Кто еще на очереди? Ходячая тантра-мантра-камасутра, то есть Белла. Вот где шарада без ключа к разгадке! И еще: если многих не убеждает факт, что убийца найден и покончил с собой, то как же прокуратура легко согласилась с вопиющей чушью? Со спокойной душой закрыли дело, а почему? Неохота возиться? Подкуплены? Или бездарны? Герман путался, но верил, что выпутается.
О, семейная жизнь! Непрерываемый кошмар! Марат пропадает на работе, а Света управляется дома. Делает она все медленно, готовит невкусно, Марат не жалуется, а Герман откровенно насмехается и не ест еду, тщательно приготовленную по книге. Кухонные травмы жить не дают, устает Света так, что хоть вешайся. Настоящий ад.
— Светильда, а университет? — однажды вспомнил Марат и сразу нашелся: — Сегодня уже пятое сентября! Завтра я отпрошусь, послезавтра едем. Снимем отдельную квартиру, где ты будешь жить…
— Постой, а ты? Ты здесь останешься?
— Естественно. Мне надо работать, а тебе учиться.
— Не хочу, не хочу, не хочу я там быть одна.
«Не хочу» стало лейтмотивом, Марат призвал на помощь Германа.
— Девчонка, ты малость сдвинулась, — разважничался тот. — Живо собирайся.
— Не командуй, — вздернула носик Света. — Я взрослая женщина, имею право… (Оба расхохотались, да так оскорбительно!) Вы! Как вы смеете! Дураки!
— Светка! — Герман вальяжно развалился на диване. — Ты не понимаешь положения. Зароешься в кастрюлях, в пеленках, превратишься в необразованную домашнюю грымзу, кому ты такая нужна будешь? Сама подумай, Марат скоро станет директором…
— Что-что? — поднял брови тот. — Не понял.
— Что ж тут не понять, — усмехнулся в усы Герман. — Один я не потяну. У нас со Светкой есть сеть специализированных магазинов, не ей же ими управлять.
— Почему это? — возмутилась она. — Я смогу.
Герман, изверг, издал не хохот — рыдания. И продолжил в издевательском тоне:
— И как же ты будешь управлять? Да тебя, и меня заодно, обдерут до нитки, а то и в тюрьму упекут. Нет, дорогая, управление — мужское дело. А ты учись пока.
— Прекрати разговаривать со мной как с идиоткой, — огрызнулась Света.
— Нет, — в том же духе сказал Герман, — ты не идиотка, ты пока дурочка. Но у тебя есть все предпосылки стать идиоткой. И потом, Света, разве папа мечтал, чтобы его дочь была заурядной домохозяйкой? Нам продолжать его дело.
Упоминание об отце привело к слезам. Впрочем, Света больше расплакалась от бессилия, слезы означали — сдаюсь. И через день Марат перевез ее. Он остался доволен квартирой в центре города:
— Отлично! Держи деньги, продукты перегрузим в холодильник, мама наготовила тебе всяких вкусностей. А я поехал…
— Как, уже?
— Герману обещал туда и обратно. Представь, сколько всего навалилось. Одних балансовых отчетов шкаф, я обязан все проверить до вступления в должность. Светильда, не плачь.
— Хочу и буду, — разнюнилась она. — А с женщиной ты договорился?
— Не понял. С какой женщиной?
— Соседкой. Чтобы готовила, стирала, убирала.
— Понимаешь… — Он обнял ее. — Я пока не могу платить домработнице, придется самой справляться, кое-какой опыт у тебя уже есть.
— Я знала, что ты так скажешь, — надулась Света. — На меня одну теперь все свалилось разом. За что мне это?
— Ну-ну, плакса ты моя. Буду звонить по вечерам, а ты звони по утрам, заодно меня разбудишь. Идет?
— Идет. Но я не хочу, чтобы так шло.
Обняла его и не отпускала, а когда он уехал, долго грустила.