Войдя в кухню, все стали переглядываться. Фон Пост и Майя Ларссон уселись с двух сторон от магнитофона, который фон Пост установил на стол.
«Я не хочу туда садиться, – подумала Анна-Мария. – Получится слишком близко. Почему кухня такая маленькая?» В конце концов она решила присоединиться к коллегам, выстроившимся возле мойки, переминаясь с ноги на ногу, покашливая, разглядывая бахрому на ковриках, не зная, куда девать руки.
– Итак, Майя Ларссон, – начал Карл фон Пост твердым голосом, – когда с тобой беседовала Ребекка Мартинссон, ты ни словом не обмолвилась о том, что у твоей кузины Суль-Бритт был роман. Ты готова рассказать об этом сейчас?
Майя Ларссон молчала несколько секунд, которые показались всем вечностью. Затем она закурила сигарету и сделала две затяжки, прежде чем ответить.
– Я думала, следствием руководит она.
– Теперь уже нет. А я думал, что ты хочешь с нами сотрудничать. Твою кузину убили. Не странно ли, что ты не хочешь помочь полиции?
«Боже, помоги нам всем», – подумала Анна-Мария.
– Ты молодо выглядишь, – проговорила Майя Ларссон. – Сколько тебе лет?
– Сорок пять. Я просто делаю свою работу, понимаешь ли.
Фон Пост подался вперед и положил ладонь на ту сторону стола, где сидела Майя. Она отодвинулась.
– С кем у нее был роман?
– Ты выглядишь моложе. Намного моложе.
Майя чуть качнула головой вправо-влево, разглядывая его лицо.
– Пластической операции ты не делал, но ботексом пользуешься, да?
Фон Пост убрал руку. Его взгляд невольно скользнул в сторону выстроившихся в ряд полицейских.
– Нет, на самом деле нет, но…
– В этом нет ничего плохого – заботиться о своей внешности. Почему бы и нет? Особенно если тебя очень волнует, как ты будешь выглядеть в СМИ. А ногти у тебя какие аккуратные! Будь у меня деньги, я бы тоже делала маникюр в салоне.
Фон Пост открыл рот и снова его закрыл. В конце концов он спросил:
– Почему ты солгала?
– Я солгала?
– Ты не рассказала, что у Суль-Бритт был любовник. Ведь Ребекка Мартинссон спрашивала тебя об этом?
Анна-Мария беззвучно охнула. Она понимала, чего добивается Пост. Он хочет, чтобы Майя Ларссон сказала: она не лгала, Ребекка ее просто об этом не спрашивала. Ему нужно иметь доказательства ошибки, которую сделала Мартинссон. Внезапно она поняла, почему Карл фон Пост пожелал записать допрос на магнитофон и потом сделать распечатку. Чтобы все увидели в деле, что Ребекка лопухнулась.
Майя Ларссон молчала.
– Фу! – произнесла она наконец.
Карл фон Пост вопросительно поднял брови.
– Тобой двигают грязные мотивы, не так ли? Моя кузина мертва. Ее закололи насмерть. Ты мечтаешь прославиться и подставить коллегу. Ты хочешь, чтобы я сказала…
Она посмотрела на Анну-Марию и ее коллег.
– Как ему удалось устранить от расследования Ребекку? Мне интересно было бы знать.
Никто не ответил. Фон Пост откинулся на стуле и сложил руки на груди, словно желая показать, что не поддастся на провокацию. Что у него вагон времени в запасе. Что они могут сидеть тут хоть до рассвета, если на то пошло.
– И одежда на тебе дорогая, – продолжала Майя. – Одни эти ботинки, которые у тебя не хватило ума снять, прежде чем топать по коврам, которые соткала вручную моя мать. Они слишком хороши для прокурорской зарплаты. Стало быть, где-то есть жена, зарабатывающая больше, чем ты. И это тяжело, я понимаю. Если быть человеком такого сорта, как ты. Думаю, ты либо бьешь ее, либо трахаешься с кем-то на работе – только потому, что ты ненавидишь женушку и проклинаешь несправедливость жизни.
В кухне наступила такая тишина, что тиканье часов отдавалось эхом. Все знали, что жена фон Поста работает в банке и зарабатывает куда больше, чем он. Кроме того, ни для кого не было секретом, что он имеет привычку ухлестывать за юными соискательницами должностей в прокуратуре, секретарями судов и даже порой свидетельницами. Фред разглядывал свои ногти, а Свен-Эрик почесывал усы.
В голосе Майи Ларссон послышался металл:
– Готова побиться об заклад, что у твоего отца была такая же работа, как и у тебя. Только он был куда успешнее. Юрист, да? Или, может быть, светило в медицине.
Фон Пост побелел. Его отец был членом Верховного суда.
– Ты отказываешься отвечать на мой вопрос?
– Я понятия не имею, с кем у нее был роман, договорились? Мы не слишком близко общались. Знаю только, что у нее кто-то был.
– Она послала тебе сообщение…
– Да, она писала, что собирается с ним порвать. И я не рассказала об этом. О ней и без того много всякого болтали. Но больше мне ничего не известно. Ну что, я настолько разозлила тебя, что ты прикажешь на этом основании меня арестовать?
– Ты меня нисколько не разозлила, – возразил фон Пост. Голос его звучал тягуче.
– Прекрасно. Тогда, может быть, вы уедете отсюда и оставите меня в покое? Завтра утром мне предстоит кормить мою умирающую мать завтраком. Ей тяжело глотать. Это очень длительная процедура. У персонала на это времени нет.
Все поспешно забились в машину. Но едва они выехали со двора, как Свен-Эрик Стольнакке воскликнул:
– Проклятье! Остановите машину. Мне срочно нужно в туалет. Ух, как прихватило. Остановитесь, а то все произойдет прямо на сиденье.
Он поспешил обратно в дом.
Коллеги наблюдали в зеркало заднего вида, как Майя Ларссон открыла дверь. Прошло некоторое время, прежде чем она отступила в сторону и впустила его в дом.
Свен-Эрик сел на крышку унитаза. В туалет ему не хотелось. Минуты через две он спустил воду. Потом спустил еще раз. Помыв руки, он вышел наружу. Майя Ларссон и ее мужчина сидели за кухонным столом. Коротко кивнув мужчине, он сказал Майе Ларссон:
– Ты во всем попала в точку.
Она качнула головой в знак того, что ей все равно, раздавила сигарету о крышку банки, бросила окурок в банку и завинтила крышку.
– Ему удалось убрать Ребекку от расследования. А мы ничего не можем сказать по этому поводу. Ну, как бы то ни было… Прости за это…
Он обвел рукой кухню:
– Просто знай, что мы действительно хотим поймать того мерзавца, который это сделал.
Губы Майи Ларссон дрогнули, она поспешно отвернулась.
– Спасибо, что разрешили мне сходить в туалет. Кажется, начинаю стареть. Сначала неделю не можешь сходить, а потом вдруг такое… ну ладно, я пошел.
– Подожди.
По-прежнему глядя в сторону, она продолжила:
– У нее были отношения с женатым мужиком в деревне. Сам знаешь, иногда лучше полиции ничего не рассказывать. Назавтра все подростки в деревне начнут кидать камни именно тебе в окна. Ты считаешь, что я трусиха. А какая разница, с кем она спала? Она мертва. Ее уже не оживить. А тут этот чертов самодовольный петух, который хочет сделать на ней карьеру. И что, потом в газетах напишут, с кем она спала? К черту!
– Как его звали?
– Не знаю. Знаю только, что он работает в городе. А живет здесь, в деревне. У него семья, дети.
– Что-то ты больно долго, – сказал Томми Рантакюрё, когда Свен-Эрик наконец вернулся к машине.
– Да-да, – проговорил Стольнакке, возясь с ремнем безопасности. – Но такой крепыш получился – килограмма на три! Господи ты боже мой! Мучился запором целую неделю. А тут – на тебе. Знаешь, в такие минуты бываешь так счастлив, что невольно подыскиваешь имя малышу.
Карл фон Пост рванул с места так, что гравий полетел из-под колес.
Анна-Мария скосила глаза на полицейского. Он встретился с ней взглядом и чуть заметно кивнул.
Стоя в одиночестве в своей кухне, Кристер Эриксон разглядывал свою табакерку.
– Брошу, – заявил он вселенским силам. – Довольно. Завязываю.
Он выкинул табакерку в мешок для мусора, затем решительно завязал его и вынес в контейнер у выезда.
В доме продолжал буйствовать Маркус. Он ползал по полу, играл с собаками и никак не мог успокоиться. Кристер не торопил его. Ведь страх обычно подступает, именно когда ложишься спать. Со взрослыми тоже так. А завтра мальчик сможет спать сколько душе угодно.
Уже после одиннадцати он подполз к Кристеру и заявил, что теперь Дикий пес устал. Они почистили зубы, хотя другим собакам это было необязательно. Но затем выяснилось, что Дикий пес категорически отказывается спать в кровати под одеялом.
– Дикий пес будет спать только в будке, – заявил он.
Так что Кристер поставил на своем дворе зимнюю палатку прямо перед будкой.
Затем полицейский и мальчик сидели вдвоем в будке с карманным фонариком. Вера, Тинтин и Рой сгрудились вокруг них. Собаки были исключительно рады компании – и оленьим шкурам, которые Кристер постелил на полу. Уютный собачий запах смешивался с чуть терпким запахом шкур северных оленей.
Кристер читал вслух из «Маленького принца», подсвечивая страницы фонариком.
– Маленький принц нашел Лиса, – сказал Кристер. – Как я нашел тебя, Дикий пес! «Скучная у меня жизнь, – сказал Лис. – Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь точно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища»[23].
– Покажи Лиса, – попросил Маркус.
Кристер перевернул страницу, и мальчик ткнул пальчиком в картинку, изображающую Лиса.
– Читай дальше, – сказал он.
– «Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? – продолжал Лис. – Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно. Но у тебя золотые волосы».
– У тебя же нет волос, – сказал Маркус.
– Нет, а вот у тебя есть, – ответил Кристер и выпростал руку, чтобы погладить мальчика по светлым волосам.
«Только не привязываться!» – убеждал он свое сердце, когда его рука гладила мягкие детские волосики. Он стал читать дальше.