Ребекка все время ощущала, что должна что-то придумывать, чем-то занимать его, когда он приезжал. С ним не получалось просто быть.
– Мне пора перестать надеяться, что он изменится, – сказала Ребекка.
– Да, надежду надо держать в узде, – согласилась Майя Ларссон. – Хотеть чего-то – это совсем другое дело. Как с моей мамой. Я хочу, чтобы она сделала то, о чем я тебе говорила, взяла меня за руку и сказала, что любит меня. Но мне пора перестать на это надеяться, потому что этого не будет. И когда я перестану надеяться, то, наверное, стану свободной.
– Сколько ей осталось? Я даже не знаю, что с ней.
– О, я думаю, она может уйти в любой момент. Рак печени. И метастазы по всему телу. Ее подкармливают через капельницу, но она почти совсем не мочится. Так что, видимо, отказывают почки. А это значит… Ну, сейчас мне нужно выпить пива. Ты уверена, что не хочешь?
Ребекка поблагодарила и отказалась, и Майя достала из холодильника банку. Открыв ее, она сделала большой глоток прямо из банки.
Некоторое время обе молчали.
– Моя мать тоже уехала к новому мужчине, – проговорила Ребекка.
Она сама слышала, как жестко звучал ее голос.
– Но я не захотела поехать с ней. Иногда она посылала мне открытки. «Здесь уже цветут яблони». И все. «Твой младший братик – самый симпатичный младенец на свете». Ни слова о том, что она скучает по мне. Или сама понимаешь: «Как у тебя дела?» Ты права – пустые надежды изнуряли меня больше всего.
– Это и есть самое трудное, – проговорила Майя Ларссон, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле. – Прийти в гармонию с тем, что есть. С тем, каковы другие люди. С тем, что у тебя самого внутри. Потому что ты расстроен, зол, напуган. Иногда. А иногда, если повезет, тебе бывает весело и легко на душе.
– Да, – отозвалась Ребекка. – Мне пора домой. Так что твой бедняга может снова спуститься в кухню.
Майя Ларссон ничего не ответила. Она лишь устало улыбнулась, продолжая курить. Ребекке было тяжело оставить позади себя ту тишину, которая установилась между ними. Некоторое время обе сидели в молчании.
Умершие женщины, матери, бабушки – все словно тихонько вошли и заняли пустые стулья вокруг стола.
В темноте на втором этаже стоял мужчина Майи Ларссон и смотрел, как Ребекка выходит из дому и берет свой велосипед.
Проклятый пес рылся в куче компоста за домом.
Он слышал, как Ребекка позвала собаку.
– Ко мне! Пошли.
Пес продолжал свое занятие. В конце концов ей пришлось отложить велосипед и увести его, взяв за ошейник.
Ребекке с трудом удавалось держать собаку и одновременно выводить велосипед на дорогу. Пес с тоской глядел в сторону кучи компоста, когда она уводила его.
«Исчезни, – подумал мужчина, стоявший на втором этаже. – А то сам туда попадешь».
– Девяносто восемь, девяносто девять… сто! Я иду искать!
Кристер Эриксон и Маркус играли в прятки. На этот раз Кристеру выпало водить, и он бродил по первому этажу, открывая двери шкафов и восклицая: «Ага! Попался!» – чтобы тут же огорченно добавить: «Ах ты, черт, и тут его нет!»
Со второго этажа до него отчетливо донесся детский голос, сказавший:
– Уйди, Вера, ты все портишь.
Продолжая искать, он отправил эсэмэску Ребекке Мартинссон:
«Мы играем в прятки. А что делаешь ты?»
Он невольно улыбнулся самому себе, своему желанию хорошо выглядеть в глазах Ребекки. Случалось, что он затевал стряпню только для того, чтобы послать ей эсэмэску: «Пеку фруктовый хлеб, очень полезно. А что делаешь ты?»
Маркуса он обнаружил в ванной.
– Как ты можешь делаться таким маленьким? – с восхищением спросил он, помогая мальчику вылезти из корзины для грязного белья.
– Давай еще! – сказал Маркус. – Мы можем поиграть на улице?
Кристер посмотрел в окно. Было уже поздно, совсем темно. Но выпал чудесный свежий снег. Луна лизала кроны деревьев серебряным языком.
– Только недолго, – согласился Кристер. – Ты ведь собирался завтра пойти в школу.
Они немного поиграли в прятки, но во дворе было немного хороших мест. Затем покидали снежки собакам, но снег был холодный. Его приходилось растапливать в ладонях, чтобы слепить снежок, и скоро они замерзли. Собаки не могли поверить своему счастью – никогда хозяин так много с ними не играл.
Внезапно шерсть у Тинтин встала дыбом, хвост спрятался под живот. Она глухо зарычала, обнажая клыки и опуская голову. Кристер с удивлением уставился на нее.
– Что с тобой?
Она залаяла в сторону деревьев у велосипедной дорожки.
– Подожди, – мягко остановил Кристер Маркуса. Мальчик в этот момент захотел лечь на снег и сделать снежных ангелочков.
Теперь все собаки как по команде подбежали к сетке, ограждавшей его участок. Они прыгали на сетку и лаяли.
– Эй, кто там? – крикнул Кристер в темноту между деревьями.
Но никто не ответил. Собаки вернулись к хозяину.
– Пошли, – сказал Кристер и взял Маркуса на руки. – Пора в дом.
– Но мы должны сделать ангелочков, – запротестовал Маркус.
– Завтра, Дикий пес. Ты можешь сделать мне огромное одолжение и дать собакам корм?
Когда все вошли в дом, он запер дверь и опустил жалюзи. Кто-то притаился в темноте среди деревьев, наблюдая за ними.
«Журналисты, конечно», – убеждал он самого себя.
Надо взять домой табельное оружие. Наплевать, что это против правил.
Кто-то поставил в палатку ту горящую свечу.
Но ведь они арестовали убийцу – тот лежит в больнице.
«Наверняка какой-нибудь журналист», – сказал Кристер самому себе, решительно наливая воду в свою табакерку. На этот раз он все-таки бросит.
– Сегодня все собаки будут спать в доме, – сказал Кристер Маркусу. – И знаешь почему?
– Нет.
– Потому что им разрешено спать в моей постели. А это самая большая роскошь, какую они только могут себе представить.
– Дикий пес тоже хочет спать в твоей постели, – сказал Маркус.
Непросто оказалось убедить Веру, Тинтин и Роя забраться на кровать. Кристер долго звал их, побуждая запрыгнуть и лечь. Он видел, о чем они думали, когда, склонив головы набок, смотрели на хозяина темными собачьими глазами.
«О нет, – как бы говорили они. – За это нас будут ругать. Постель – запрещенная территория».
Наконец они забрались. Договорились, что к этому легко можно привыкнуть.
«Годы дрессировки спущены в унитаз», – подумал Кристер, засыпая с Маркусом на плече.
25 октября, вторник
Кристер Эриксон проснулся еще до звонка будильника и потянулся к ноутбуку, лежавшему рядом с кроватью. В интернет-версии «Афтонбладет» и «Дагенс нюхетер»[34] было написано, что полиция Кируны оставляет детей, получивших психологическую травму, спать в собачьей конуре.
О том, что сам он ночевал в палатке рядом, не было ни слова.
Кристер вылез из кровати, отправился прямиком в кухню, открыл дверцу под мойкой и выковырял из помойного ведра свою табакерку. Открыв ее, он мрачно оглядел ее содержимое.
Проклятые журналюги! И зачем он только налил воды в табакерку! Он осторожно выложил ее содержимое на кусок хозяйственной бумаги и отправил в микроволновку. После тридцати секунд на максимальной мощности табак снова можно было использовать, хотя он и не отличался высоким качеством.
– Не выдавай меня, – попросил он Веру, которая сочла, что уже пора позавтракать. – А то она никогда не разрешит мне ее поцеловать.
Ближе к обеду позвонила эксперт из криминалистической лаборатории и сообщила: на вилах обнаружена кровь, и это кровь Суль-Бритт Ууситало.
– Отлично! – с радостным возбуждением воскликнул фон Пост. – А Йокке Хэггрут?
Эксперт пояснила, что они не обнаружили ни отпечатков пальцев, ни волос. Остается тест ДНК, но это займет кое-какое время. С кровью все было просто. К тому же она хорошо сохранилась на морозе.
Эксперт заверила, что это дело значится у них в списке приоритетных, и завершила разговор.
«Настал ответственный момент, – подумал фон Пост, залпом допил остывший кофе и поехал в больницу. – Горе тому, кто встанет мне поперек дороги».
Первым, кто встал поперек дороги прокурору Карлу фон Посту, оказалась все та же молодая врач-интерн. Состояние пациента оставалось критическим. Прокурор решил действовать взвешенно и говорить тихим голосом. Мимо пробежала санитарка в кроксах и белых носочках. «Какие они тут все молоденькие», – отметил он.
Полицейский в форме полиции общественного прядка сидел на страже возле палаты Хэггрута и с интересом следил за их разговором.
Фон Пост разъяснил врачу ситуацию. У него есть технические доказательства, которые могут заставить Хэггрута признаться. Затем он решил сыграть на чувствах.
– У меня есть свидетель – мальчик семи лет, он лишился единственного взрослого, заботившегося о нем, – проговорил он.
Затем рассказал, что маленький Маркус, скорее всего, собственными глазами видел зверское убийство, но оно вытеснено из его сознания.
– Я не хочу, – продолжал фон Пост дрожащим голосом, – заставлять его вспоминать то, о чем он хочет забыть. При всем моем уважении я предпочту рискнуть здоровьем убийцы.
Врач-интерн внимательно его слушала.
– Кроме того, лично мне кажется, что для Хэггрута тяжело скрывать ото всех правду. Видите ли, у него были с убитой отношения. Ему станет легче, когда он признается. Я не психолог, но мой опыт подсказывает мне, что дело обстоит именно так.
Затем он применил тщательно упакованную угрозу:
– СМИ проявляют такой бешеный интерес к этому делу. Сами видели заголовки газет.
Врач кивнула.
– Они пытались пробраться сюда, – сказала она. – Один даже предлагал мне деньги.
– Скоро они пронюхают, что мы взяли убийцу… и если они узнают, что нам не дают его допросить…
«То они порежут на кусочки и съедят твою печень, малышка, – подумал он. – А я заработаю на том, что преподнесу им это блюдо».
Прокурор взмахнул руками, показывая этим жестом, что в этом случае не сможет ее защитить.