― началась зачистка Артиллерийского управления.
30 мая арестовали начальника внешних сношений штаба РККА комкора А.И. Геккера и заместителя начальника Политического управления Красной Армии армейского комиссара 2–го ранга Г.А. Осепяна. В этот же день Политбюро приняло решение исключить из состава Реввоенсовета и отстранить от военной работы товарищей Гамарника и Аронштама. 31 мая главный комиссар страны, «запутавшийся в своих связях с антисоветскими элементами», застрелился. Начальник Политуправления ОКДВА армейский комиссар 1–го ранга Л.Н. Аронштам стреляться не пожелал и был арестован. 1 июня, пригласив в Москву на партийную конференцию, взяли в дороге заместителя Блюхера комкора М.В. Сангурского.
После первой волны арестов Сталин и Ворошилов решили провести расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны СССР и разъяснить военным ситуацию. Заседание происходило с 1 по 4 июня 1937 года в Свердловском зале Кремля.
Сначала участников ознакомили с показаниями арестованных военачальников. Затем Климент Ефремович зачитал доклад «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА». Конечной целью заговора являлась убийство «руководителей партии и правительства», ликвидация Советского Союза и «восстановление ярма помещиков и капиталистов».
На второй день заседания выступил Сталин. Он подтвердил, что в стране был «военно–политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами», и простым понятным языком поведал о том, как легко красные командиры вербуются всяческими разведками и заграничными центрами ― «на базе бабской части» и неудовлетворенного честолюбия. Как было не верить Вождю и Учителю, ведь «такая уйма показаний самих преступников».
Военная верхушка страны без колебаний сдала сослуживцев. На заседании выступили 42 военачальника. Все они клеймили позором шайку арестованных врагов, обзывали мерзавцами и фашистами, кое–кто требовал их сразу же и расстрелять. Все выступавшие, за исключением восьми человек, в скором времени сами оказались «врагами и шпионами иностранных разведок».
Товарищ Сталин был человеком справедливым и уважающим порядок. Он считал, что, какие бы ни были заговорщики нехорошие люди, их сначала все–таки надо осудить, а уж потом расстреливать. На процесс решили вывести главных «главарей изменнической банды» ― Тухачевского, Якира, Корка, Уборевича, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путну.
10 июня чрезвычайный пленум Верховного суда СССР определил состав Специального судебного присутствия под председательством армвоенюриста 2–го ранга В.В. Ульриха. Судьями назначили военачальников самого высшего ранга: маршалов С.М. Буденного и В.К. Блюхера, командармов 1–го ранга Б.М. Шапошникова и И.П. Белова, командармов 2–го ранга Я.И. Алксниса, П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширина, комдива Е.И. Горячева.
Доблестные чекисты тем временем ковали железо, покуда оно не остыло. В самый канун суда предводитель червонного казачества Примаков с помощью неутомимого начальника особого отдела И.М Леплевского сочинил показания на командармов Каширина, Дыбенко, Шапошникова, комкоров Куйбышева, Грязнова, Урицкого, Ковалева, Васильева и других.
Закрытый процесс по делу «Антисоветской троцкистской военной организации» начался 11 июня 1937 года и закончился 11 июня того же года. Судьи в допросах проявили завидную активность. Подсудимые уличили друг друга в злодеяниях, все признали себя виновными, раскаялись, исповедались в любви к партии и вождю народов Сталину и были приговорены к «высшей мере репрессии» с лишением воинских званий и конфискацией имущества. Расстреляли их тут же, в подвале, в ночь на 12 июня.
Командарм Белов свои впечатления изложил в докладной записке:
«…Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамье подсудимых. Печать смерти уже лежала на всех лицах… Тухачевский старался хранить свой «аристократизм» и свое превосходство над другими…
Фельдман старался бить на полную откровенность. Упрекнул своих собратьев по процессу, что они как институтки боятся называть вещи своими именами, занимались шпионажем самым обыкновенным, а здесь хотят превратить это в легальное общение с иностранными офицерами.
Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал глухим спазматическим голосом».
Бездонную подлость самого Белова, как и других членов присутствия, также нельзя было различить по глазам, но и на их лицах уже лежала печать смерти. Ты стреляешь ― тебя стреляют.
Прочую «предательскую падаль» из банды Тухачевского ― комкоров Алафузо, Гарькавого, Горбачева, Грязнова, Кутякова, Василенко и прочих ― стерли с лица земли в июле 1937–го.
Все делалось на благо народа, именем народа и с народным благословением. На прокатившихся по всей стране многочисленных митингах слесари и трактористы, доярки и крестьянки, домохозяйки и деятели культуры клеймили гнусных предателей, надрываясь в истерике: «Расстрелять! Как бешеных собак!» Репрессии распространялись на жен и детей, осужденных самым гуманным в мире судом. Членов семей врагов народа арестовывали, давали срок (лет семь–восемь) и отправляли в лагеря. Детей ― в специальные детские дома.
«При чем здесь женщины и дети?» ― поинтересовался как–то Феликс Чуев у Вячеслава Молотова. «Что значит при чем? ― возмутился старый вурдалак. ― Они должны быть в какой–то мере изолированы. А так, конечно, они бы были распространителями жалоб всяких… И разложения в известной степени».
Для верности, чтобы не жаловались и не разлагали, их тоже потом стреляли, например жену Тухачевского, Уборевича, Гамарника.
Под занавес достославного заседания Военного совета Сталин предложил всем военнослужащим присоединиться к процессу разоблачения врагов:
«Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что–нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, что, если такие люди придут и сами скажут обо всем, ― простить их».
В войска пошел совместный приказ Ворошилова и Ежова № 082 «Об освобождении от ответственности военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем совершенно откровенно и о своих сообщниках».
Добровольно, конечно, никто не явился. Но такие призывы не могли не вызвать у советского народа, за двадцать лет уже приученного пописывать доносы, буквально взрыва энтузиазма. Статистика показывает: более 90% арестов в 1937―1938 годах были инициированы снизу. Это и есть творчество масс, о котором мечтал Ленин.
Уже через девять дней после суда над Тухачевским как участники военного заговора были арестованы 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров. Всего с 1 апреля по 10 июня 1937 года по политическим мотивам из РККА уволили 4370 человек.
19 июня арестовали начальника Политуправления Киевского военного округа армейского комиссара 2–го ранга М.П. Амелина; 31 июля ― армейского комиссара 2–го ранга Б.М. Иппо, члена Военного совета САВО; 3 августа ― начальника ВВС Киевского округа комдива А.М. Бахрушина; августа ― заместителя Амелина корпусного комиссара М.Л. Хороша.
10 июля 1937 года был арестован «соратник Тухачевского» по заговору заместитель наркома обороны по Военно–Морским Силам флагман флота 1–го ранга В.М. Орлов. К тому же в мае Владимир Митрофанович ездил в Великобританию на коронацию Георга V. Там, естественно, его с лету завербовала английская разведка. Орлов почти сразу признал себя заговорщиком, но отрицал участие «в террористической и диверсионной работе».
Уже знакомый нам Зяма Ушаков настойчиво убеждал флагмана до конца разоружиться перед партией. Через неделю после ареста Орлов написал заявление на имя Ежова:
«Я нахожусь на грани сумасшествия. Через короткий срок я стану, как стал Джимми Хигинс, неосмысленной собакой. Но это может быть только в капиталистической стране и не может быть у нас».
Вранье! В Советской стране все самое лучшее. Даже «папа Мюллер» завидовал, что не имеет таких специалистов, какие были у Коли Ежова.
Сталин, пораженный масштабом заговора, требовал продолжения чистки в вооруженных силах. Понятливый наркомвнудел дал целевое указание: «Военно–фашистский заговор должен иметь ряд ответвлений». На местах старались и везде «ответвления» находили. Дело было поставлено на поток: донос ― допрос ― двадцать минут на судебное разбирательство ― расстрел. Член «Особой комиссии по ликвидации последствий вредительства в войсках Киевского военного округа» Ефим Щаденко в полной запарке черкнул жене письмо:
«18 июля 1937… Работы так много, что раньше 2―3 часов ночи не выбираюсь из штаба. Вредительская сволочь целыми годами гадила, а нам надо в недели, максимум в месяц, не только ликвидировать все последствия, но и быстро двигаться вперед…»
Признавались практически все. В отношении «явных и не разоружившихся врагов народа», нагло отказывающихся выдавать заговорщиков, успешно применялся «метод физического воздействия».
«Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей пролетариата,
― разъяснял Сталин. ―
Спрашивается: почему социалистическая разведка должна быть гуманнее в отношении заклятых врагов рабочего класса?»
В итоге под лозунгом «Бить можно кого угодно и как угодно» показания получили на всех военачальников.
5 августа 1937 года заместитель начальника Разведывательного управления РККА М.К. Александровский дал показания на целый коллектив врагов, в их числе на командармов Каширина и Дубового. 7 августа был арестован заместитель командующего Ленинградским округом комкор М.Я. Германович, 9–го