Тут граф холодно сказал Катрин:
— Стреляйте! Стреляйте в него и сможете уйти.
Моро все-таки хватило мозгов понять, что граф действительно хочет руками Катрин устранить бывшего сообщника, ставшего теперь помехой. И он с рычанием отскочил от двери, выпустив нас.
— Быстрее сматываемся отсюда, мсье Азар! Сейчас эти два господина начнут объясняться и метать молнии друг в друга…
Мы быстро сбежали по лестнице и на удивление легко нашли в темноте обратный путь.
— Слушайте, Катрин, мне и вообще не очень нравятся такие штуки, а у вас в руках и подавно, — сказал я, указав на револьвер.
— После года занятий стрельбой из арбалета, мсье Азар,— ответила мне Катрин, — я еще два года занималась стрельбой по летящим тарелкам.
Мы шли мимо пруда. Катрин широким развязным жестом выкинула револьвер в воду. Однако ж девица-то сногсшибательная.
— У меня для вас плохая новость, Катрин. Решетчатые ворота заперты.
Ограда у входа была очень высокая.
Немилосердно исцарапанные кто где, мы наконец уселись в пятый «Рено». Катрин взялась за руль.
— Итак, эта маска поддельная? — спросила она, трогаясь с места.
— Во времена Адриана д’Аранкура была настоящая — когда ее фотоснимок публиковали в энциклопедиях. То же самое касается и маленького Боттичелли рядом с террасой. Но графу Ксавье д’Аранкуру срочно понадобились деньги. И вот — прощай, маска, и прощай, Боттичелли!
— Но ведь граф может распродавать принадлежащие ему древности и не заменяя их фальшивками, — заметила Катрин.
— Да. За исключением тех, которые он успел продать до 1973 года, когда они еще не принадлежали ему. Вот отсюда и возникла необходимость заменить их копиями, чтобы его отец ничего не заметил. В прошлом существовало немало замечательных фальсификаторов, к примеру, Альфредо Фиораванти; они ваяли «этрусские» статуи и продавали их в нью-йоркский Метрополитен-музей. Но вышло так, что первую копию римской маски изготовил отнюдь не гениальный копиист. Граф Ксавье приказал сделать новую и в это же время скопировать и Боттичелли. Но было слишком поздно.
— Его отец заметил подмену?
— И это стоило ему жизни.
— Он был убит?
Катрин мгновенье помолчала — я видел, как она старается собрать воедино весь пазл.
— Но причем здесь мой брат? — прошептала она.
— Он был в замке в ночь убийства.
— А расследование? — спросила Катрин.
— Какое расследование?
— Да убийства же!
— Убийство или несчастный случай? Или убийство, выглядевшее как несчастный случай. Попытайтесь вообразить, Катрин… Вы ведь можете вообразить, не закрывая глаз. Представьте громилу вроде Бельфегора, который вдруг вырастает перед старым графом, как привидение в черном плаще и в маске… А может, он еще и размахивает ножом? Граф пронзительно кричит: «Ко мне, на помощь!» Вот эти крики и услышал Фредерик. Убийца наступает, старик пятится. Вот они уже у самой лестницы. Нет, тут не будет преступления.
Говоря это, я внутренним зрением видел совсем другую сцену. Кроваво-красный «Альфа Ромео» вдруг теряет управление на крутом горном повороте, сбивает ограду и срывается в пропасть. Перевернувшись восемь раз, машина взрывается.
— Несчастный случай, — сказал я совсем тихонько, — и не более того. Оступившийся человек покатился по ступенькам в самый низ каменной лестницы… разве что ему немного помогли упасть.
— Супер, в это можно поверить! Вы умеете читать прошлое.
Иногда полезнее бывает читать будущее. Я мог бы и предупредить Катрин, что вымощенная плиткой дорога обледенела. Пятый «Рено» вдруг занесло, он понесся в кювет, перекувырнулся разок и встал на все четыре колеса прямо в чистом поле.
— Мсье Азар, слышите меня, вы там как?
— Пока мы здесь и еще живы, — ответил я, ощупывая набитые шишки, — можете называть меня Нильс.
Маска осталась целехонькой. Это было главное. Но машина больше не заводилась.
Мы выбрались обратно на трассу, собираясь позвать на помощь. Одна машина вихрем пронеслась мимо, не пожелав ответить на наши призывы.
Катрин выругалась:
— Ну какие же свол… А, все-таки они остановились!
Разглядев высоченный силуэт, надвигавшийся прямо на нас, я внезапно схватил Катрин за руку.
— Вы быстро бегаете?
Я резко дернул ее за руку, увлекая вниз, мы спрыгнули в кювет и пустились в бега по полям. Прошло всего несколько секунд, и тут наконец Катрин отрывисто спросила:
— Зачем… мы… бежим?
— Так вы же видели Моро?
Катрин сразу остановилась:
— Если воображение бьет через край, надо носить очки. Это был водитель, который хотел выручить нас!
Я с облегчением вздохнул, недоверчиво взглянув на нее:
— Вы уверены?
— Знаете, Нильс, нам надо работать одной командой. Мы очень хорошо друг друга дополняем.
Конечно, я переоценил целебные свойства маски. Тик Фредерика не исчез в тот самый миг, когда я положил ее перед ним. Зато он с облегчением узнал, что имел «вескую причину» гримасничать. Для ребенка, безмерно потрясенного увиденным, такой тик был единственным способом высказаться.
— Но что же я в конце концов такое увидел? — спрашивал меня Фредерик.
— Моро. Человека, который только что совершил преступление и появился в маске. Вполне достаточно, чтобы вызвать судороги у четырехлетнего малыша. А картину, которую вы описывали, все воспринимали как горячечный бред.
— Но никто не сказал моей матери, что меня забыли в замке после экскурсии, — возразил Фредерик.
— Потому что это была непростительная профессиональная оплошность. Директору детского лагеря тут хвалиться нечем. Вот так и получилось, что вы всегда думали, будто ничего особенного не произошло, хотя на самом деле едва не потеряли и жизнь, и рассудок.
Я не слежу за новостями и не читаю газет. Эту новость мне принесла Катрин, просто положив передо мной «Франс Суар». «Гидом из замка овладел приступ безумия: он задушил графа д’Аранкура».
Мне не хотелось читать всю эту заметку. Я просто пробормотал едва слышно:
— «Если людское правосудие не всегда справедливо, то суд Божий лишь ждет своего часа».
— И откуда эта возвышенная цитата? — заинтересованно улыбаясь, спросила Катрин.
— Из «Братьев Тэмптон». Читали?
Фамильные драгоценности
Ради этрусков я готов на все. Они умеют так улыбаться из глубин вечности, словно посмеиваются над нами, не знающими о них ровным счетом ничего! Или слишком мало. Я часто посматриваю на парочку влюбленных этрусков, подаренную мне другом-археологом, и представляю себе… Вот они выходят погулять в италийских лугах. Он нежно кладет руку ей на плечо, она изящно, кончиками пальцев приподнимает платье. Сейчас прилягут пображничать и уснут, слегка хмельные и очень веселые.
Выбор Катрин Рок на соискание степени магистра истории меня очень разочаровал: «Колдовство в регионах Пуату и Сентонж в XIX веке».
На моем пути уже встречались сверхъестественные явления — стальной шарик, который катился по полу чердака над моей головою сам по себе. Я предпочитаю больше не иметь с таким дела.
— У вас извращенный вкус к острым ощущениям, Катрин.
— Где уж нам до безумной этрускомании, мсье Азар.
Катрин звала меня «мсье Азар», когда сердилась. Или была чем-то озабочена.
— Как там ваш брат? Все в порядке?
— Ему лучше. Он наконец нашел врача, который его воспринимает всерьез. Да нет, в этом плане все как надо.
— А что же в другом?
Катрин вздохнула:
— Ох, это уже семейные истории. Ничего такого, что могло бы сравниться с этрусками.
Она была не просто озабочена. Она была опечалена.
— Расскажите, что у вас не так.
Она взглянула мне прямо в глаза — будто хотела что-то понять.
— Вы мне не доверяете?
— Доверяю, Нильс… Но передо мной стоит вопрос: этот ваш интерес к другим людям — выходит ли он за рамки простого любопытства?
Она пожала плечами, будто не желала даже выслушать, что я отвечу.
— Что ж, ладно, сейчас я подогрею ваше любопытство: шурин Жана-Мари бесследно исчез.
— Шурин… кого? — повторил я, нахмурив брови.
— Ну да, Жана-Мари Ашара. Это мой жених. Помните? Высшая коммерческая школа…
— Очень хорошая школа.
— Вот-вот. У Жана-Мари есть сестра, ее зовут Франс. Его сестра замужем за Полем Дювернем. Он-то и исчез.
— Поль Дювернь, — повторил я в недоумении, — а вас-то почему так заботит какой-то там Поль Дювернь?
— Я очень привязана к Франс, — крайне раздраженно отчеканила Катрин. — Вам что, неизвестно, что это значит: испытывать к кому-то привязанность?
— Слышал кое-что об этом.
Мята, моя матушка с мятными глазами, сбежавшая с боттичеллиевской «Весны», чтобы умереть летом! А ведь Катрин, что ни говори, права: во мне воображения больше, чем чувствительности.
Катрин пересказала мне то немногое, что знала сама из телефонного разговора с Франс Дювернь. Поль уехал на работу, это было пять дней назад, и с тех пор не возвращался. Накануне исчезновения он отправил письмо жене, в котором сообщал, что его не будет три месяца.
— Вы знаете, в каких точно выражениях было написано письмо? — спросил я.
— Когда кто-то рыдает в трубку, неловко просить его прочесть письмо вслух.
Инспектор полиции должен был прийти вечером домой к Дюверням.
— Это друг семьи, — уточнила Катрин, — инспектор Бертье. Официального расследования не будет. Совершеннолетний человек не ночует дома — это не повод поднимать на ноги Министерство по чрезвычайным ситуациям.
Рискуя вновь вызвать упреки в неумеренном любопытстве, я осмелился спросить:
— Историк, в особенности специалист по этрускам, действительно имеет некоторые… гм-м-м… общие черты… гм-м-м… с детективом. В конце концов, я мог бы проверить свои способности к расшифровке документа и…
Катрин смерила меня резким взглядом:
— Вам интересно взглянуть на это письмо?
Я попытался возразить:
— Это был бы интерес…
— …чисто научный, — закончила за меня Катрин.