Все слушали посыльного с напряженным вниманием.
— Что же это был за человек, за которым вам поручил следить Оскар Риго? — спросил следователь.
— Да какой-то мазурик, благодаря которому у господина Риго вышли большие недоразумения с правосудием.
— А вы каким образом его узнали?
— Да несколько дней назад он послал со мной пакет в тюрьму Сен-Лазар.
Анжель, задыхаясь, сложила руки.
— И кому же был адресован этот пакет?
— Госпоже Анжель Бернье.
— И вы встретились с этим самым человеком вчера вечером?
— Да, встретился и стал следить. Господин Риго случайно попался нам тут же, и я сказал ему: «Вот вам ваш молодчик!»
— Где же все это происходило?
— На улице Бонапарт, у входа в пассаж Изящных Искусств.
— Значит, как раз на том месте, где Оскар устроил свой пост, — заметила Софи.
— Мы проследили за нашим человечком вдвоем до площади Карусель, а затем, так как я был больше не нужен, я и ушел.
— Боже мой! Боже мой! — в ужасе воскликнула Софи. — Наверное, этот злодей заманил брата в какую-нибудь западню и там убил!
— Где вы его встретили?
— На углу улицы Вожирар и улицы де Ренн. И уж поводил же он меня, мерзавец! — раздался вдруг мягкий басок Оскара.
Бывший носильщик вошел незамеченным, среди всеобщей озабоченности. Рука у него была на перевязи.
— Мой брат! — воскликнула Софи, бросаясь к нему на шею.
— Риго! — проговорил следователь.
— Да, Риго собственной персоной. Риго, по прозванию Весельчак, а в настоящее время — калека, избитый, на три четверти утопленный и видящий, что тайна, которую он хранил так долго, уже порядком разглашена! Ну, что же делать! Не удалось мне посекретничать! Зато мы все в сборе! И моя маленькая барышня нашла свою мамашу! Вот уж это меня радует, так радует, смею вас уверить, а мазурик-то, который хотел с нами покончить, опять выскользнул у меня из рук.
— Но ведь вы же все-таки следовали за ним? — спросил следователь.
— До Жуанвиля, и даже дальше… Но тут мошенник угостил меня тремя выстрелами из револьвера, и я упал в Марну, однако вылез оттуда, потому что с самого нежного детства плаваю, как лягушка: это уж дар природы.
— Значит, вы ранены?
— Кажется, ничего особенного. Так себе, пулька руку зацепила.
— Ну, а этот человек?
— Разумеется, исчез, пока я плыл под водой. Это тот самый, которого я встретил в Марселе у торговца ножами, убийца Жака Бернье!
— И опять злодей ускользнул от нас! — в отчаянии сказала Анжель.
— Ну уж это не по моей вине!
— Но почему же вы не сообщили нам о ваших планах? — осведомился следователь. — По крайней мере, за вами наблюдали бы агенты и в крайнем случае поспели бы к вам на помощь!
— Я это отлично знаю, но я хотел действовать один. Мой мазурик думает, что я теперь на дне Марны и что меня кушают раки, ну и, разумеется, спокоен. Он перестанет теперь беречься, и тут я его цап-царап!
Анжель взяла Оскара за здоровую руку и крепко пожала ее.
— Позвольте же мне поблагодарить вас, мой добрый друг!
— И-и, полноте, милая барынька, — весело возразил Оскар. — Пока вам не приходится меня благодарить. Ведь, работая для вас, я работал в то же время для себя! Я люблю уплачивать свои долги.
Вода была так холодна, что я буквально застыл и в первый момент даже и плыть не мог, да и рана еще болела чертовски. Однако я кое-как выбрался и, весь продрогший и вымокший — вода текла с меня ручьями, — добежал до Жуанвиля, где мне дали маленькую комнатку в гостинице. Зубы у меня так и стучали. Я бросился в постель, закутался в три одеяла и выпил стакана четыре глинтвейна. Это меня несколько поправило. Сегодня утром соседний доктор пришел и перевязал мне рану. Он сказал, что все пустяки и живо пройдет. Платье мое успело высохнуть за ночь. Я оделся, вернулся в Париж и снова готов пуститься в погоню за моим негодяем. Ну, да дело не в этом! Как здоровье mademoiselle Эммы-Розы?
— Она ослепла! — ответила Анжель и горько заплакала.
— Бедненькая, миленькая, голубушка-барышня! Я боялся, что этим кончится! Вот несчастье-то! Боже великий! Что за несчастье!
— Матье, милый ты мой старина, и ты здесь! — воскликнул Оскар, который только теперь заметил своего приятеля посыльного. — Ну, как ты поживаешь?
— Ничего себе, помаленьку!
— Ты, конечно, пришел за обещанным вознаграждением?
— Я пришел за этим, верно, но теперь отказываюсь.
— Вот тебе раз! Почему же?
— А потому, что на вас обрушилось то, что, в сущности, должно было случиться со мной, и поэтому я нахожу, что мы с вами квиты.
— Вы отличный человек, старина, но что обещано, то обещано. Я должен вам двести франков, которые моя сестричка уплатит вам с особенным удовольствием. Вы обидите нас обоих, если будете отказываться.
Софи уже открыла портмоне.
— И помните, — продолжал Оскар, — что если этот человек попадется вам еще когда-либо, то вам ни под каким видом не следует упускать его!
— Уж насчет этого будьте благонадежны! Не выпущу!
Посыльный раскланялся, пожал руку Оскару и ушел, унося честно заработанные двести франков.
— Что же вы теперь намерены делать? — обратилась Анжель к следователю.
— Он не убежит от нас, сударыня, на этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Я прикажу удвоить надзор, — ответил Ришар де Жеврэ.
— К чему привели все эти полицейские надзоры? — с горечью спросила Анжель.
— Теперь мы должны прежде всего заняться Эммой-Розой, — сказал барон де Родиль. — Она поселится с вами в той квартире, где вы теперь живете.
— Я поеду куда угодно, только бы не разлучаться с мамой! — воскликнула Эмма-Роза.
— Вы и не расстанетесь с нею! Она будет около вас, так же, как и все те, кто вас любит и кого любите вы!
— И я буду в их числе, mademoiselle, — радостно воскликнул Оскар. — Мы с вами хоть и недавние знакомые, но я чувствую, что мне уже теперь вас никогда в жизни не забыть, и я готов за вас в огонь и в воду, на ваш выбор!
— Благодарю, мой друг, — проговорила Эмма-Роза, — дайте мне вашу руку!
Бывший носильщик взял в свою мохнатую лапу нежную ручку Эммы-Розы и бережно поднес ее к губам.
— Господин барон, — обратился к Фернану Леон Леройе, — позвольте мне высказать мое мнение.
— Говорите!
— Мне кажется невозможным, чтобы слепота, так ужасно и почти внезапно поразившая mademoiselle, была неизлечима. В Париже немало светил науки, специалистов, успевших прославиться на весь мир.
— Я совершенно согласен с вашим мнением, мой милый друг, с сегодняшнего же дня отправляюсь отыскивать окулиста, который бы мог вылечить бедненькую девочку.
Ришар де Жеврэ обратился к Оскару Риго и сказал:
— Оскар, вы положительно славный малый! Дайте мне вашу руку!
— Ах, черт возьми, да с превеликим удовольствием! Это очень недурно, что вы наконец изменили свое мнение обо мне!
— Позвольте и вам также, mademoiselle, выразить мое глубочайшее уважение, — продолжал следователь, обращаясь к Софи. — Вы доказали своей преданностью, что у вас прекрасное сердце. Я этого не забуду.
Сестра Оскара поклонилась следователю с нескрываемой иронией.
«Ишь ты, какого Лазаря запел, — думала она, кусая губы, чтобы не расхохотаться. — Ловкий комедиант, нечего сказать!»
Следователь удалился.
Анжель снова поблагодарила спасителей дочери и, расцеловав их от всей души, вышла из дома, поддерживая под руку Эмму-Розу.
Товарищ прокурора шел за ними с Леоном и Рене.
Последний, уходя, успел шепнуть Софи:
— До вечера, не так ли?
Она ответила пожатием руки и многообещающим взглядом своих прелестных глаз.
— Поедемте со мной, друзья, — сказал барон, обращаясь к молодым людям, — ваше присутствие мне необходимо.
Приехав на улицу Бонапарт, барон помог выйти из кареты дамам и повел их не в квартиру Анжель, а в свою собственную, пригласив туда и обоих друзей.
— Садитесь, — обратился он к молодым людям, заботливо усаживая Эмму-Розу на диван, около Анжель.
Леон и Рене сели. Фернан де Родиль остался стоять.
Он был страшно бледен, и на его расстроенном лице отражалось сильнейшее волнение.
— Вы, вероятно, спрашиваете себя, — начал он голосом, сильно дрожавшим от волнения, — почему я просил вас приехать? А вот почему! Вы, я думаю, поняли и угадали, что меня и Анжель Бернье связывают тайные узы.
— Барон… — начал Леон.
— Дайте мне сказать, — продолжал Фернан. — Оба вы в душе, вероятно, строго осудили меня. Я обольстил молодую девушку, повторяя ей вечные обещания и клятвы, на которые так щедры мужчины, а затем бессовестно бросил ее, зная, что у нее будет ребенок и что ребенок — мой. В этом я не мог сомневаться, да никогда и не сомневался.
Я все сказал вам о прошлом, теперь будем говорить о будущем. Вы осудили меня и должны видеть, как я искуплю свою вину. Я, в вашем присутствии, становлюсь на колени перед матерью и дочерью и молю их о прощении и забвении.
Барон вынужден был остановиться. Страшные рыдания душили его.
— Фернан, Фернан, — воскликнула Анжель, — я простила вас с того самого дня, когда поняла, что отныне вы решили жить только ради нашего ребенка.
Она тоже не могла выговорить больше ни слова, потому что слезы душили ее и потоками струились по красивому, изможденному лицу.
Барон взглянул на нее с неизъяснимой благодарностью. Потом упал на колени перед Эммой-Розой и, покрывая ее руки слезами и поцелуями, проговорил:
— Ты слышишь, дорогая дочь, что твоя мать прощает меня? Неужели ты не последуешь ее примеру? Неужели ты также не простишь меня?
— Я бы от всей души сделала это, отец, если бы мне было за что прощать вас! Но я могу только любить вас и буду любить от всего сердца!
За этими словами наступило глубокое молчание. В течение нескольких минут слышались только рыдания.
— А теперь, господа, — проговорил барон, садясь между Анжель и Эммой-Розой, — запомните хорошенько, что я вам скажу. В настоящее время Анжель Бернье — моя жена перед Богом, но, как только суд признает ее невиновность, она станет моей женой и перед людьми! Monsieur Леройе! Вы любите мою дочь?