— Да…
— Зачем же явились эти необыкновенные посетители? Увидев, что они переступили порог вашего дома, я было подумала, что нам грозит опасность.
— Успокойтесь, дорогая Сесиль! В этом посещении для нас с вами не может быть ничего неприятного.
— В таком случае что же привело их сюда, и, прежде всего, как могло случиться, что Анжель Бернье свободна?
— Она свободна, потому что ее считают невиновной в преступлении, в котором мы ее подозреваем оба.
— Невиновна? Она? Это чудовище? Невозможно!
— Я совершенно одинакового мнения с вами, но ей, по-видимому, сильно протежируют. Ее бывший любовник, барон де Родиль, поддерживает ее своей могущественной рукой.
— Боже! Значит, на свете больше нет справедливости!
— Есть, но только именно ее представители и нарушают ее чаще всего. Что касается причины их появления, то дочь Анжель Бернье ослепла вследствие травмы.
— Слепая! — с дикой радостью воскликнула Сесиль. — Само небесное правосудие послало преступной матери это ужасное горе! Бог всегда знает, что делает! И к вам-то они и обратились за помощью?…
— Да.
— А с какой стати следователь вмешивается во все это?
— По самой простой причине. Как вам известно, девушка, садясь в один вагон с убийцей, успела увидеть его лицо и даже запомнить. Поэтому, если их свести вместе, то, конечно, она его узнает.
Сесиль взглянула прямо в глаза доктору, как бы желая заглянуть ему в душу.
— И вы согласились?
— Как же я мог отказаться?
— Значит, вы хотите возвратить зрение дочери той женщины, которая меня оскорбила, унизила, обвинила, дала понять, что я сообщница убийцы моего отца?! Вы вылечите ее, и тогда она, благодаря вам, будет иметь возможность доказать невиновность этой «незаконной», которая украдет у меня большую часть состояния? Да ведь это безумие, Анджело! Вы этого не сделаете!
Сесиль говорила со страшной силой. Яркое пламя полыхало в ее больших черных глазах.
— Полноте, успокойтесь!
— Успокойтесь! Да разве я могу быть спокойной? Разве я в состоянии сдерживаться, когда думаю о том, что вы хотите сделать! Кто я для вас после этого?
— Все в мире!
— И вы желаете доказать это, действуя против меня?
— Сесиль, вы преувеличиваете…
— Я ничего не преувеличиваю. Вы разрушаете все мои надежды. Не надо, чтобы она оставалась на свободе, и нужно, чтобы ее дочь осталась слепой! Слышите, Анджело! Это нужно, необходимо! Я хочу этого! И если этого не будет, я немедленно оставлю дом и уеду от вас навсегда!
— Вы можете меня покинуть? Вы, Сесиль? — воскликнул итальянец, испуганный угрозой, исполнение которой опрокинуло бы все его мечты и надежды.
— Да, я не стала бы колебаться ни минуты.
— Неужели вы меня больше не любите?
— Я вас люблю, но я перестала бы любить вас, если бы вместо любовника и мужа нашла в вас врага.
— Я! Ваш враг! Боже мой! Никогда!…
— В таком случае сделайте то, о чем я вас прошу! Вы знаете силу моей любви к вам, но да будет вам известно, что я сумею вырвать любовь из моего сердца, клянусь, что сумею, если только вы не докажете мне, что ваша любовь так же сильна, как и моя! Докажите, отказавшись делать операцию дочери Анжель Бернье!
— Должен ли я открыть вам все свои намерения?
— Ваши намерения? Да почему бы вам и не открыть их мне? Разве я от вас скрывала что-нибудь? Разве мы не связаны теперь навеки тем преступлением, которое совершили вместе?! Что вы делаете, буду делать и я! Куда пойдете вы, туда и я! Ваша жизнь — моя жизнь! Я беру на себя все ее тяготы, всю ответственность… Между нами не должно быть никаких тайн… Скоро я стану вашей женой. Мы будем одно целое… Я разделяю вашу ненависть… Я буду служить ей, насколько сумею… Разделите же и вы мою… Вы знаете… Я ненавижу Анжель Бернье и ее дочь… Я ненавижу их всеми силами души!… Я желала бы стереть их с лица земли!
Пароли взял за руки Сесиль, искаженное лицо которой приняло ужасное выражение. Это было уже не цветущее личико молодой девушки, а маска фурии.
— Кто вам сказал, что я не ненавижу так же, как и вы, этих двух женщин? — мрачно спросил итальянец.
— Ненавидите, а хотите вылечить дочь! — возразила Сесиль.
— А кто вам сказал, что я хочу ее вылечить?
— Зачем же она здесь, если вы этого не хотите?
— Знайте же, что зрение никогда не вернется к Эмме-Розе.
— Вы откажетесь делать ей операцию?
— Нет, напротив, я сделаю операцию…
— Ну и?…
— У всякого хирурга, как бы он ни был ловок и опытен, может быть минута слабости… Моя рука, обычно такая твердая, может дрогнуть… и вместо того, чтобы исцелить Эмму-Розу…
Итальянец остановился.
— Вы ослепите ее навеки… — закончила за него Сесиль.
— Да.
— Простите меня, что я хоть на минуту усомнилась в вас! Прости меня, мой возлюбленный!
И страшное создание бросилось в объятия негодяя.
Пароли страстно обнял ее, но Сесиль разом высвободилась из его рук.
— А он? — проговорила она, вся вспыхнув и опустив глаза.
— Он? Кто?
— О, не заставляйте меня произносить имя этого человека!
— Дарнала?
— Да. Одно слово этого негодяя может навеки опозорить меня, а ваша жена должна пользоваться всеобщим уважением.
— Успокойтесь, моя дорогая, — с улыбкой ответил Пароли, — Дарнала вам больше не опасен.
— То есть как?
— А вот прочтите это.
Итальянец взял газету со своего письменного стола и подал ее Сесиль, указав на статью, озаглавленную «Драма в драме». То был отчет о представлении «Сержа Панина» в театре Батиньоль.
— Умер! Он умер! — воскликнула Сесиль, и из груди ее вырвался продолжительный вздох облегчения.
— Очень счастливое несчастье, не правда ли, моя милочка?
Молодая женщина как-то странно, пристально взглянула на своего собеседника.
— Несчастье… — повторила она.
— Да, ведь вы прочли же? Револьвер разорвало очень кстати.
— Я прочла, да, но не убедилась. А что, если газета знала не наверное…
— О, можете быть спокойны! Она знала все!
Анджело снова привлек к себе девушку.
— А мы должны были встретиться, — сказал он, — так как созданы друг для друга. Души наши одинаковы… Мысли работают в одном направлении… Сердца бьются в унисон… Мы всегда будем сильны, потому что всегда будем действовать заодно!
— Всю жизнь! До самой смерти! — в экстазе воскликнула Сесиль.
Анжель на другое же утро отправилась к Эмме-Розе и нашла ее в том же состоянии. Она просила у Пароли позволения привести на другой день своих знакомых, и, между прочим, Оскара Риго.
Брови Анджело в первую минуту сурово сдвинулись, но, подумав немного, он разрешил.
По уходе Анжель он позвал своего достойнейшего друга, и оба злодея долго совещались, результатом чего явилось решение выследить Оскара.
На следующий день, верные своему слову, Анжель, Леон и Рене, а также Софи и Оскар явились в лечебницу.
Сообщники подстерегали их.
Убедившись, что Оскар тут, Луиджи поспешил к себе в комнату. Там он открыл большой чемодан, запертый на ключ. В этом чемодане находились его инструменты, которые он накануне перевез от своего хозяина, сказав, что уезжает в Италию.
Со дна чемодана он достал связку ключей и положил их в карман, не забыв захватить пару крепких коротеньких щипчиков.
Закурив сигару, он вышел из дома.
Две кареты, в которых приехали посетители, стояли перед дверями больницы. Будучи человеком крайне предусмотрительным, Луиджи на всякий случай заметил их номера.
Он дошел до биржи и взял карету.
— Куда мы едем? — осведомился кучер.
— Я беру вас на часы. Мы должны остановиться на углу улицы Sante. Я — полицейский агент.
— Ну? — подмигнул кучер.
— Да. Двадцать франков на чай, если вы окажетесь смышленым и будете понимать меня с полуслова.
Пьемонтец прижался в угол кареты, которая через несколько минут остановилась на углу бульвара Пор-Рояль и улицы Sante.
Опустив шторы на три четверти, чтобы не заметили снаружи, Луиджи мог отлично видеть две кареты, стоящие около лечебницы Пароли.
В пять часов он увидел посетителей, выходящих из ворот.
Луиджи велел кучеру следовать за одной из карет.
— За которой?
— А я вам скажу, когда они проедут мимо.
Кучер подобрал вожжи и стоял, готовый тронуться по первому знаку своего пассажира, которого он считал полицейским агентом, исполняющим в данный момент свою службу.
Кареты тронулись и поехали по направлению к бульвару Сен-Мишель.
Во второй карете пьемонтец заметил Оскара Риго, которого было очень легко узнать по руке на перевязи.
— Последняя, № 1954.
На улице Бонапарт кучер Луиджи осадил лошадь, так как карета, за которой он ехал, остановилась в двадцати пяти шагах от него.
Все вышли.
Анжель и ее друзья находились перед домом, где жил Фернан де Родиль. Обменявшись с друзьями несколькими словами, Анжель вошла в дом, а Софи и трое мужчин отправились дальше.
Луиджи видел все это.
— Я оставляю вас, — сказал он кучеру и выскочил, сунув ему предварительно обещанные двадцать франков.
Он издали следовал за четырьмя ничего не подозревающими и спокойно разговаривающими людьми. Они остановились на углу улицы Генего.
Не желая, чтобы его заметили, Луиджи продолжал идти дальше, замедлив шаг, и прошел мимо группы как раз в тот момент, когда Оскар говорил Леону Леройе:
— Я только на минуточку зайду домой, чтобы захватить кое-что, и опять побегу в Монтрейль разыскивать моего стекольщика.
Оскар Риго распрощался и отправился на улицу Генего.
Луиджи немедленно бросился за ним.
Оскар вошел к себе.
Луиджи, не колеблясь, вошел в подъезд следом.
Брат Софи медленно поднимался по лестнице.
Пьемонтец старался идти так же тихо, как и он.
Оскар был до такой степени занят собственными мыслями, что даже не заметил, что кто-то шел за ним.