В тот момент, когда Пароли переступил порог большой комнаты, за столами сидела такая бездна народа, что буквально пошевелиться было нельзя.
Прислуживали семь или восемь девушек, невыразимо грязных и неприглядных.
На стенах висели рамы стекольщиков с кусками стекол.
Все пили, смеялись, болтали и пели, не переставая есть, и звонкие голоса итальянцев в соединении со стуком ножей, тарелок и вилок составляли адский шум.
За обедом, наряду с мужчинами, сидели и несколько женщин оригинального типа и, по большей части, в национальных костюмах: это были модели.
В одном из отдаленных уголков последней залы, менее переполненной, чем две первые, за отдельным столиком сидели двое мужчин, один против другого, и толковали о чем-то с большим воодушевлением.
Одному из них казалось лет сорок, другому — не более двадцати шести. Оба были одеты прилично, и тут можно заметить, кстати, что все посетители этого заведения никогда не были оборваны или обтрепаны.
Первый — здоровый, крепкий мужчина, стекольщик по ремеслу, сидел, опершись одной рукой на свою раму, которую прислонил тут же к стене.
Второй отличался бледным, болезненным лицом и тщедушным телосложением. Глаза его были поражены сильнейшей офтальмией, грозившей повлечь за собой полную потерю зрения.
Вот об этой-то немощи и толковали оба земляка, сидя друг против друга. Говорили они, разумеется, на своем родном, итальянском языке.
— А ведь в один прекрасный день из этого может выйти ужаснейшая пакость, мой милый Луиджи! — сказал стекольщик своему собеседнику. — Ты бы из предосторожности должен был полечиться.
— Я думаю, ты сам знаешь, Донато, что у меня нет времени бегать по лечебницам! — возразил тот, пожав равнодушно плечами. — Разве мне не надо работать целую неделю для того, чтобы иметь возможность расплачиваться по субботам со стариком Пастафроллой?
— Почему же ты перестал ходить к нашему земляку, о котором ты мне говорил и который так хорошо лечил тебя в прошлом году?
— Доктор Пароли…
— Да, да, теперь я даже имя вспомнил.
— Вот в том-то и беда, что я не знаю, где его найти. А уж он бы, наверное, меня вылечил. Он такой ученый, такой ученый!
— Отчего же ты не можешь его найти?
— Он ушел из той клиники, где служил, и с тех пор я его никогда больше не видел. Спрашивал, куда он делся, мне ответили, что не знают. Конечно, для меня это очень неприятно, но что же делать?
— Мало ли в Париже докторов, помимо твоего Пароли? Пойди и посоветуйся!
— Зачем?
— Конечно, чтобы вылечиться. Хорош ты будешь, если ослепнешь!
— Ба! Если я ослепну, так сейчас пулю в лоб, и баста! Жизнь-то ведь уж далеко не так красна для меня. Право, мне так чудесно живется здесь, что я без малейшего сожаления готов хоть сейчас отправиться на тот свет.
В тот момент, когда Луиджи договаривал эти слова, на плечо ему легла чья-то рука. Он вздрогнул, обернулся и очутился лицом к лицу с Пароли, который смотрел на него, улыбаясь.
— Corpo di Вассо! Как, это вы, доктор? Вы явились как раз в тот момент, когда я толковал о вас с моим товарищем! И, уверяю вас, мы не говорили о вас дурного!
Донато с любопытством смотрел на вновь пришедшего. Пароли же внимательно разглядывал Луиджи.
— Да ты с ума сошел, друг любезный, — сказал он наконец. — С такими глазами — и не лечишься! Это просто безумие!
— Я и не спорю, доктор, но лечение стоит слишком дорого.
— Почему же ты перестал обращаться ко мне?
— Да ведь вы исчезли!
— Можно было и поискать меня. Ну да ладно, я здесь, и это для тебя счастливый случай, потому что теперь я уж тебя крепко держу и не скоро выпущу. Подними-ка голову и открой глаза, насколько можешь.
Луиджи повиновался.
Пароли внимательно осмотрел его веки.
— Если ты захочешь, то через две недели начнешь быстро поправляться, — сказал он наконец. — Я сейчас пропишу тебе лекарство.
— Лекарство денег стоит. Все аптекари — мазурики! — запротестовал Луиджи.
— Мое лекарство не будет стоить тебе ни гроша.
— Ну, это мне по карману! — смеясь, объяснил Луиджи. — А вот и еще вопрос, доктор: вы пришли обедать к «Веселым стекольщикам»?
— Нет, я пришел сюда из-за тебя.
— Как! Да неужели это правда? — вытаращил глаза Луиджи.
— Верно! Ты мне говорил когда-то об этом заведении, и я подумал, что могу найти тебя здесь.
— Я вам нужен?
— Да. Мне надо поговорить с тобой. Нет ли здесь какой-нибудь комнатки, где бы мы могли переговорить так, чтобы нам никто не помешал?
— Есть, и даже две, — ответил Луиджи, указывая на дверь, проделанную в стене недалеко от стола. — Я думаю, что эта не занята.
С этими словами молодой человек встал, открыл дверь и, убедившись, что комната действительно свободна, сказал:
— Мы можем войти сюда. До свидания, Донато!
— Земляк? — спросил Пароли.
— Si, signor, — ответил сам за себя Донато. — Я пьемонтец.
Доктор протянул стекольщику руку, которую тот крепко пожал.
В эту минуту мимо них проходила служанка.
— Подайте-ка нам пива, bella, belissima ragazza, — обратился к ней Анджело, — и принесите его сюда, в эту комнату.
Донато, кончивший есть, закурил трубку.
Служанка принесла пиво, два стакана, поставила все на стол и ушла.
Земляки уселись.
— Что ты теперь делаешь?
— По-прежнему оружейник.
— Где ты работаешь?
— У хозяина, в Батиньоле.
— И зарабатываешь?
— Шесть франков в день.
— Плоховато!
— Да, не жирно, когда нужно на эти шесть франков есть, пить, платить за квартиру, одеваться, обуваться да еще табак покупать.
— Да, мой милый, выходит, что жизнь твоя действительно не красна.
— Одно только у меня и есть удовольствие — театр, куда я хожу даром, потому что состою там на службе.
— На службе? Где же это? В каком театре?
— В театрах Батиньоля и Монпарнаса.
— В качестве статиста?
— Нет, в качестве оружейника. Два раза в неделю я должен осматривать ружья и приводить их в порядок перед пьесами, во время которых стреляют. Мой хозяин заключил контракт с директрисой. Из-за кулис я смотрю на спектакль сколько моей душе угодно, а иногда мне даже позволяют посидеть и в зале, куда пускают через боковую дверь.
Пароли налил ему пива и продолжал:
— Да, но спектакли в пригородном театре — развлечение довольно однообразное.
— Конечно! Но что же делать? Надо довольствоваться -тем, что есть.
— А если бы я дал тебе возможность вести жизнь более широкую, более приятную?
— Разумеется, я бы не отказался, черт возьми!! Остается только узнать, могу ли я сделать то, что вы потребуете взамен, потому что я хоть и глуп, но все же не рассчитываю, чтобы мне делали такое предложение даром.
— Сделать надо очень мало, а вознаграждение — пять тысяч франков.
— Пять тысяч франков! Да ведь это целый капитал!
— И заплачено будет наличными. Стоит только сказать «да».
— Но, прежде чем сказать «да», я должен знать, что именно вы от меня хотите, чтобы потом не быть вынужденным сказать «нет»!
— Что, ты все такой же, каким я знал тебя прежде?
— Все тот же.
— Совесть растяжима и никаких нелепых предрассудков?
— В мои годы редко меняются.
— Значит, ты готов оказать мне услугу?
— Вполне, и если бы вы ничего не обещали, то я ничего бы не спросил с вас. Я не забуду никогда, что вы уже раз помешали мне потерять зрение, да и теперь снова обещаете вылечить.
— И я сдержу свое обещание. Ты знаешь, что мое слово свято. Через две недели от твоей офтальмии и следов не останется.
— Так как же? Вы говорите, что я нужен вам. Что же нужно сделать?
— Пустить в ход твою ловкость, которая мне очень хорошо известна.
Анджело вынул из кармана маленькую записную книжку из слоновой кости с инициалами «С» и «В» и поднес ее к глазам Луиджи.
— Посмотри на это.
— Это штучка, куда дамы кладут визитные карточки?
— Да.
— Что же в ней такое?
— Несколько листков совершенно белой бумаги. Все дело заключается в том, чтобы найти способ засунуть эту книжечку в какую-нибудь мебель комнаты, которую я тебе укажу.
— А комната обитаема?
— Да.
Луиджи почесал за ухом.
— Diavolo! — пробормотал он. — Обитаемая комната! Это кажется мне опасным!
— Чем же?
— Если меня поймают, то ведь никто не поверит, что я что-нибудь принес, а подумают совсем обратное.
— Тебя не поймают.
— Ну, да уж что делать? Ведь я обещал и должен сдержать свое слово. А что же дальше?
— Надо поместить эту книжечку так, чтобы она не бросилась в глаза и не нашлась бы сразу, если бы в комнате, например, случился обыск.
— Ну, это нелегко!
— Если бы это было легко, так я не стал бы обещать тебе пять тысяч франков.
— Но какой же вам интерес в том, чтобы я заснул эту дамскую игрушку в какую-нибудь мебель?
— Да тебе-то в этом что?
— И то правда, мне решительно все равно. Простое любопытство. Где же находится дом, в который я должен проникнуть?
— В Батиньоле.
— Тем лучше: мой собственный квартал! И расчудесно! Когда же вы его покажете?
— Сегодня же вечером.
— Значит, дело спешное?
— Надо, чтобы завтра утром мое дело было сделано, и сделано чисто.
Луиджи встал и залпом выпил свой стакан.
— Идемте, — сказал он, — а по дороге вы дадите мне все необходимые сведения.
Пароли позвал служанку, заплатил за пиво и вышел из комнаты вместе с оружейником.
Донато все еще сидел на прежнем месте, докуривая третью трубку.
— Я ухожу, — обратился Луиджи к своему земляку. — Если тебе нечего делать, подожди меня. Я вернусь через час и попрошу Пастафроллу поставить нам бутылочку Асти.
— Мне нечего делать, я подожду, — согласился Донато.
Выйдя из заведения, Анджело и Луиджи дошли пешком до Монтрейльского бульвара. Там доктор посадил оружейника в дожидавшуюся их карету.
— На площадь Клиши! — приказал он кучеру.