Джордан, спустившись с лестницы, приветствовал ее радостной улыбкой.
– Когда все это кончится, давай проведем неделю на солнечном пляже. На поверхности земли. «Маргарита»[77] за мой счет.
В ответ Эрин улыбнулась и, пройдя, пригнувшись, под ступеньками, принялась зажимать нос, чтобы не дышать царившим внизу едким смрадом, отдающим человеческими испражнениями.
Русские голоса, доносившиеся сверху, снова переключили ее внимание на Распутина, фигура которого замаячила в круге света сразу, как только он оказался внизу. Десять приспешников Григория толпились за его плечом. Вдруг кто-то поставил на место металлическую крышку шахты, погрузив их в полную темноту.
Через полсекунды вспыхнул яркий фонарь Джордана, к которому тут же присоединился свет фонаря Эрин.
При свете этих двух фонарей они поняли, что находятся внутри грязно-серой бетонной трубы, свод которой был настолько низким, что голова Джордана почти упиралась в него. Стены и пол были покрыты промерзшей серо-зеленой тиной.
Эрин всеми силами старалась удержать подступающую тошноту. Она внушала себе, что сможет выдержать это. Летом здесь наверняка было намного хуже.
Лицо Распутина расплылось в отталкивающей улыбке.
– Тут не так приятно, как в древней усыпальнице, верно?
Эрин только покачала головой.
– Не хотелось бы вас огорчать, но этот отрезок туннеля служит в моем понимании также и усыпальницей, – с грустью добавил он. – Каждую зиму бездомные дети Санкт-Петербурга находят пристанище в канализации. Десятки тысяч таких детей. Мы приносим им горячую еду и охраняем канализационные стоки от проникновения стригоев, но этого недостаточно. Эти бедные создания умирают здесь в темноте, а вашей драгоценной церкви, Рун, на это наплевать.
Корца поджал губы, но промолчал.
Распутин одной рукой одернул складку своей рясы, как это делают леди, оправляя бальные платья, и повел их дальше. Пятеро его прихожан шли за ним по пятам, а другие пятеро составляли арьергард, шагая за Руном, Эрин и Джорданом.
Эрин сосредоточила все внимание на том, куда при следующем шаге поставить ногу и не поскользнуться. Он одной мысли, что она может упасть всем телом на пол, ее буквально передергивало. Эрин чувствовала себя спокойно, видя с одной стороны Руна, а с другой Джордана, хотя их триада не могла бы настоять на своем в случае размолвки с десятком сопровождающих их охранников Распутина – даже с одиннадцатью, если считать его самого.
Рун споткнулся и схватился руками за стену.
– Ты в порядке? – спросил Джордан, направив на него луч своего фонаря.
Алтарники и служители подталкивали их вперед, не давая задерживаться на месте.
Рун не переставая шмыгал носом, как будто постоянно проверяя что-то.
– Вроде бы я чувствую запах какого-то медведя? Вот оттуда…
Эрин принюхалась, но не почувствовала ничего.
– Это не какой-то медведь, – ответил Распутин, кивком указав в глубь туннеля. – Та самая Урса[78] собственной персоной. С тех самых времен. Я думаю, мы должны навестить ее ради прежнего знакомства.
Шедший впереди монах вдруг резко свернул в один из боковых туннелей, и вся троица была вынуждена последовать за ним.
Эрин заметила, как Рун потирает свою правую ногу. Все здесь казалось ей странным и внушало какой-то страх. Джордан тоже наверняка заметил это, потому что снова взял ее за руку.
Пройдя по туннелю еще несколько минут, она тоже почувствовала этот запах. Выросшая в лесах Калифорнии, Эрин сразу узнала этот мускусный душок.
Медведь.
Джордан сильнее сжал ее пальцы.
Шедший впереди Распутин остановился на месте пересечения двух туннелей.
Так же как и в бункере, это место обозначал знак «Х».
Перекресток туннелей образовывал площадку размером примерно пятьдесят квадратных футов. Четверо кованых железных ворот, запиравших выходы из туннелей, создавали просторную клетку. В металлические конструкции были вделаны толстые древесные стволы причудливой формы, из которых торчали ветви с листьями, создававшими видимость леса. Эта своего рода декорация тянулась по продолжавшимся за железными воротами стенам туннелей, покрытым разноцветными стеклянными мозаичными панно с изображениями деревьев и птиц. Глубокие тона, свойственные драгоценным камням, сочетаемые с искусным оформлением этого помещения, вызвали в памяти Эрин мозаичные картины в расположенном наверху храме.
Несмотря на эту видимую глазом красоту, она не могла подавить подступающую к горлу желчь. Мускусный душок медведя не мог подавить всепроникающую тошнотворную вонь – запах гниющего мяса и старой крови.
Луч фонаря, направленный Джорданом в клетку, высветил черную, покрытую мехом кучу, свернувшуюся на гнезде из серых костей и хвойных веток.
Распутин просунул сквозь железные прутья ворот обе ладони и сжал их.
– Дорогая моя Урса! Проснись!
Темная куча ожила – кости и ветви, на которых она лежала, затрещали – и с каким-то скорбным видом перекатилась на живот. Покрытая рубцами и шрамами морда приподнялась и стала принюхиваться. Затем животное поднялось на четыре прогибающиеся под его массой лапы и с трудом приняло вертикальное положение.
Эрин поразили громадные размеры медведицы. Ее плечи упирались в сводчатый потолок. По ее прикидкам, рост животного, стоявшего на задних лапах, был примерно семь футов в холке и не меньше пятнадцати футов, если бы оно встало на задние лапы[79].
Медведица встряхнулась и, проснувшись окончательно, повернула черные колодца своих глаз в их сторону, раскрывая в зевке горящую розовую пасть, казавшуюся бездонной. В луче фонаря все зубы в пасти выглядели гнилыми, отчего волосы на теле Эрин поднялись дыбом.
И вдруг одним молниеносным прыжком медведица подскочила к ограде и очутилась рядом с ними.
Рун в момент очутился перед Эрин и поднял руки, готовясь защитить ее. Она оценила этот рыцарский жест, однако, сумей медведица сокрушить железное ограждение, спасения от нее не было бы.
– Дорогая ты моя Урса, – проникновенным голосом тянул Распутин, обращаясь к медведице, остановившейся перед ним. – Еще раз покушаешь перед тем, как лечь спать на всю зиму?
Сердце Эрин лихорадочно забилось. Не намеревается ли он использовать их троицу в качестве последней пищи для медведицы перед спячкой? Скользнув быстрым взглядом по лицам Руна и Джордана, она поняла, что и они думают о том же. Даже прислужники и алтарники подались назад, соблюдая безопасную, на их взгляд, дистанцию.
Подойдя к воротам, медведица потерлась своей крупной головой о железные прутья, демонстрируя густой черный подшерсток своей серой шерсти. Это было старое животное.
Распутин, просунув руки сквозь прутья решетки, стал почесывать ее за ушами. Медведица пыхтела, обдавая его горячим дыханием, а потом неожиданно обернулась в сторону Руна, уставив на него пронзительный взгляд своих неестественно красных глаз, и громко зарычала.
– Ага, видишь, она помнит тебя! – Распутин пощекотал зверя под подбородком. – А ведь прошло столько лет. Ты только представь!
Рун провел рукой по ноге.
– Я тоже помню ее.
По выражению его лица можно было понять, что воспоминания его не из приятных.
– Но твоя нога вроде бы зажила нормально, – заметил Распутин. – А ты должен был в свое время быть более внимательным.
– Зачем она здесь, Григорий? – в твердом голосе Руна слышалась злость.
– В дикой природе для нее не оказалось безопасного места для зимней спячки, – ответил Распутин. – Ее берлогу могут легко обнаружить люди. В ее возрасте она не сможет быстро проснуться. Да и вообще, Урса заслуживает того, чтобы ей предоставили спокойное место, где бы она могла пережить холодные зимние месяцы.
Закатав длинный рукав своей рясы, Распутин вынул из кармана, расположенного среди ее складок, короткий кинжал и полоснул им по запястью. Из пореза хлынула черная кровь. Он просунул свою мускулистую ладонь сквозь прутья решетки. Животное снова фыркнуло, засопело и лизнуло окровавленное запястье. Длинный розовый язык стал ритмично обматываться вокруг запястья монаха.
Во время всей этой процедуры Распутин бормотал медведице что-то ласковым голосом по-русски.
Эрин, почувствовав отвращение, крепко прижала ладонь ко рту. Джордан с трудом сглотнул заполнившую рот обильную слюну.
Пока медведица лизала руку Распутина, ее огромная передняя нога пнула какой-то круглый предмет, выкатившийся сквозь щель между полом и коваными элементами, украшающими нижний край ворот. Этот круглый предмет остановился возле обутых в кеды ног Эрин. Она навела на него луч своего фонаря.
Человеческий череп.
Судя по узкой полоске кожи, свисавшей с него, тот, кто носил на плечах этот череп, был убит недавно.
Эрин в ужасе отпрыгнула назад.
Заговорил Рун, и в его густом голосе послышались командирские нотки:
– Хватит, Григорий.
Распутин отдернул руку от пасти медведицы и опустил рукав рясы. Обернувшись, он обвел взглядом всех присутствующих.
– Ты что, Рун, спешишь куда-то?
– Мы здесь для того, чтобы найти Евангелие и сразу уйти. – Черные глаза Руна продолжали смотреть на зверя. – Как ты и обещал.
– Именно так я и обещал. – Распутин, достав из кармана рясы носовой платок, обтер им ладони. – Ну, пошли за мной.
Он двинулся назад по туннелю, продираясь сквозь строй своих прислужников, от него пахло кровью и медведем.
Они снова двинулись в путь. Эрин с величайшей охотой уходила как можно дальше от логова.
– Рун, – сказала она, пристраиваясь к нему. – Эту Урсу когда-то называли медведем святого Корбиниана[80]. Вы знаете эту историю?
Рун кивнул.
В свое время Эрин заставляли заучивать имена всех святых и их жития. Святой Корбиниан на пути домой, в Рим, повстречал медведя, который сожрал его мула. После чего Корбиниан с помощью Божьей заставил медведя надеть на себя седло и привезти его домой. Но разумеется, чудовище, которое они только что видели, не могло быть