— Не тебе меня судить, боярин, — не глядя на Перегуда, сказала Тора. — Вот вернется Владимир из похода, тогда и увидим, чем это дело закончится. Моя дочь из славного рода Скьольдунгов, из коего вышли все прославленные датские конунги. Безродная гречанка Юлия слишком обнаглела, задирая нос перед моей дочерью. Бера убила эту смазливую тварь по моему приказу. Если бы Бера не справилась с этим, тогда я сама прикончила бы Юлию.
Перегуд знал, что Стюрбьерн Старки, уходя в поход с Владимиром, оставил под началом супруги восемьдесят варягов. К тому же на днях в Киев прибыла новая варяжская дружина в пятьсот копий. Это войско разместилось в селе Дорогожичи. Оказывается, ярл Эмунд Костолом, возглавляющий этот отряд, является давним приятелем Стюрбьерна Старки.
«Понятно, почему Тора так осмелела, — думал Перегуд, возвращаясь обратно в Киев. — У нее под рукой целое войско варягов, которые готовы стеной встать на ее защиту. Убив Юлию, Тора теперь постарается прикончить и Святополка как пить дать!»
Перегуд повелел своим гридням перевезти сына Юлии к нему в терем. Перегуд приставил к мальчику своих верных людей, которые не спускали с него глаз ни днем, ни ночью.
Княгиню Юлию было решено похоронить по христианскому обряду, на этом настояли греческие священники и русичи-христиане, которых было немало в Киеве. Отпевание Юлии состоялось в Никольской церкви на Подоле, туда стеклось множество люда, как христиан, так и язычников.
В разгар заупокойной церемонии в храме произошла небольшая сумятица, вызванная появлением здесь Торы и Аловы, сопровождаемых тридцатью вооруженными варягами. Тора и ее дочь пришли в церковь в броских ярких одеяниях, с белыми покрывалами на голове. Весь их вид на фоне темных траурных одежд собравшихся здесь людей выглядел вызывающе. Облаченные в кольчуги и шлемы варяги грубо растолкали прихожан, образовав в толпе широкий проход до самого алтаря.
По этому проходу Тора и Алова приблизились к гробу, в котором лежала мертвая Юлия, одетая в роскошное платье из золотистой парчи. Восковое лицо покойницы было прикрыто полупрозрачной фатой, чтобы на него не садились мухи.
Священники прекратили чтение заупокойных молитв, изумленные и возмущенные этим грубым вторжением. Запах кожи ремней и железа доспехов смешался с ароматом ладана.
— Госпожа, у нас траур, а ты пришла сюда в неподобающем платье, — с осуждением проговорил иподьякон в черной рясе, обращаясь к Торе.
Тора с дерзкой улыбкой взглянула на священника.
— Это у вас траур, — громко сказала она, — а у нас сегодня праздник.
Тора взяла Алову за руку и подвела к изголовью гроба.
— Гляди, дочь моя, эта женщина больше не встанет между тобой и князем Владимиром.
Девятнадцатилетней Алове было стыдно и неловко перед священниками и собравшимся в храме народом за вызывающее поведение своей матери. Алова потянула мать за руку, негромко сказав ей на датском языке, что им лучше уйти отсюда. «Мы вообще зря сюда пришли, матушка, — добавила Алова. — И твое злорадство тебя совсем не красит!»
— Я все-таки уложила в гроб эту паскудницу! — с хищной усмешкой произнесла Тора, не двинувшись с места и вырвав свою руку из пальцев дочери. — Не мешай, глупая. Дай мне полюбоваться на бездыханную Юлию!
Алова попятилась, волоча по полу край своей длинной легкой мантии. Она еще раз настойчиво попросила мать не мешать священникам делать свое дело. Видя, что мать ее не слушает, Алова повернулась и решительно направилась к выходу, не глядя по сторонам. Алова успела сделать лишь несколько шагов. Наверху неожиданно раздался треск, и большое тяжелое колесо, на котором по кругу были закреплены толстые свечи, рухнуло вниз вместе с железной цепью, которой оно крепилось к балке. От тяжести, свалившейся на нее сверху, голова Аловы раскололась надвое, из нее вытекли окровавленные мозги, похожие на страшную кашу. Придавленное колесом и цепью хрупкое тело Аловы стало похоже на раздавленного червя.
Варяги, топая ногами и толкаясь, кинулись к распростертой на полу Алове и сбросили с нее колесо, с которого осыпались от удара почти все свечи.
На какой-то миг в храме повисла гробовая тишина, которую прорезал дикий вопль, вырвавшийся из груди Торы. Расталкивая викингов, Тора подскочила к неподвижной дочери и, заливаясь слезами, упала на ее холодеющее тело.
Глава восьмаяТмутараканское гнездо
В те далекие времена Азовское море называлось Хазарским, поскольку на его берегах располагались города и кочевья хазар в пору их могущества. Когда Хазарский каганат пал под ударами войска Святослава, то в приморских городах хазар утвердились русичи, переименовавшие эти грады на свой лад. Самым крупным из этих городов был Тумен-Тархан, названный русами Тмутараканью. Святослав даже подумывал сделать Тмутаракань центром своей державы, поскольку здесь сходятся торговые пути с Волги и Дона, с Кавказа и Византии. Этого не случилось, поскольку Святослав двинулся с полками на Дунай и увяз там, сначала воюя с болгарами, потом с ромеями.
Однако про Тмутаракань Святослав никогда не забывал. Он оставил здесь сильный гарнизон, посадив здешним князем своего шурина Владислава. Святослав не очень-то ладил с Владиславом, который был очень вспыльчив и честолюбив. Удаляя Владислава из Киева перед своим походом на Балканы, Святослав тем самым хотел обезопасить свой трон от посягательств ретивого шурина. Владислав отправился в Тмутаракань с большой охотой, ибо он давно мечтал о княжеской власти и собственной дружине.
Находясь на тмутараканском княжении, Владислав покорил окрестные полукочевые племена, отвоевал у греков град Боспор на берегах Тавриды и взял под свою руку бывшую хазарскую крепость Саркел на Дону, названную русичами Белая Вежа. Владея морскими воротами к Дону и Волге, Владислав собирал пошлину с купцов, набивая серебром свою казну. Если при Святославе Владислав платил дань Киеву, то с вокняжением Ярополка он прекратил это делать. Не платил Владислав дань и Владимиру, не признавая его власти над собой.
Многие бывшие дружинники Ярополка с вокняжением в Киеве Владимира ушли в Тмутаракань. Сюда же бежали родные сестры Владислава, Предслава и Борислава. Ушел к Владиславу и боярин Сфирн со своими сыновьями. Подстрекаемый сестрами и Сфирном, Владислав стал готовиться к походу на Киев, проведав о том, что Владимир с войском ушел к Дунаю.
В войске Владимира находился боярин Слуда, который слал в Тмутаракань своих тайных гонцов, извещая Владислава о продвижении киевских полков, идущих днепровским и морским путями на ладьях. Из Киева слала известия Прибыслава, сестра Сфирна, сообщавшая о неладах между воеводой Перегудом и варяжской дружиной ярла Эмунда.
В дружине Владислава кроме русичей и местных хазар было также много касогов и зихов, воинственность и жестокость которых были общеизвестны. Окончательно покорить тех и других не смогли ни хазары, ни ромеи, утвердившиеся в Тавриде. Владислав предпочитал не воевать с зихами и касогами, а привлекать их к себе на службу в качестве наемников.
Владислав поддерживал союзные отношения и с печенегами, но не со всеми, а лишь с ордой Гилы, кочевавшей в донских степях. В этой орде главенствовал хан Куря, на дочери которого был женат Владислав. Собираясь в поход на Киев, Владислав отправил гонца и к хану Куре, дабы заручиться его поддержкой. Куря мог выставить десять тысяч всадников, он мог увлечь за собой вождей из других печенежских орд.
Глава девятаяСеча на реке Искыр
Оказавшийся в Болгарии Владимир был поражен величавостью и красотой здешних гор, плодородием здешних долин и необъятным раздольем Дуная. Эта величавая река местами была вдвое шире Днепра. Русское войско вошло в Дунай на семистах ладьях, дойдя на веслах вверх по течению до города Никополь. Здесь русская флотилия встала на якорь. Близ Никополя был разбит лагерь византийского воинства. В гавани этого города стояли боевые суда ромеев.
Никополь был взят приступом ромеями после двухмесячной осады, это случилось всего за несколько дней до прихода русской рати. Живущие в Никополе болгары долго не признавали власть византийского императора, предпочитая служить мятежному болгарскому военачальнику Самуилу, который создал независимое Болгарское царство в Доспадских горах.
По пути в Никополь русское войско останавливалось и в других придунайских городах, уже завоеванных ромеями. Так, Владимир увидел Малый Преслав, где находилась ставка Святослава во время его первого похода в Болгарию. Задержался Владимир и в Доростоле, где некогда русы во главе с его отцом доблестно сражались с полчищами Иоанна Цимисхия. О тех яростных сражениях теперь напоминают высокие курганы, под которыми покоится прах павших русичей. Вся Восточная Болгария, где когда-то ромеи воевали со Святославом, ныне входит в состав Византийской империи под названием провинции Паристрион.
В Болгарии Владимир впервые увидел города, полностью выстроенные из камня, из самых разных его пород, благо горы были здесь повсюду. В этих городах даже улицы были вымощены камнем, из камня были колодцы и водостоки. Столь красивых городов Владимир не видел ни в Скандинавии, ни в Польше, ни на Руси.
Поскольку болгары являлись христианами православного толка, их храмы, возведенные в византийском стиле, существенно отличались от католических церквей, виденных Владимиром в Польше. Многие храмы в болгарских городах были выстроены из белого известняка и туфа, с отделкой из желтого и розового мрамора. Наряду с такими храмами встречались и церкви из красного кирпича, кровли и купола которых были покрыты красной глиняной черепицей.
Внутреннее убранство болгарских храмов произвело на Владимира ошеломляющее впечатление. Эти яркие фрески, цветные орнаменты, резные капители колонн, каменные барельефы, мозаичные полы — все это служило неповторимым контрастом с бедностью и убожеством латинских церквей в Гнёзно и Познани, построенных из дерева.
Здесь, в Болгарии, Владимир впервые узрел лики Христа, Богоматери и святых апостолов на фресках и иконах, выполненные с неподражаемым искусством. Слушая рассказы болгарских священников о непорочном зачатии Девы Марии, о мученичестве Иисуса на кресте и о вознесении его на небо, Владимир невольно проникался возвышенным трепетом, глядя на лица Христа, Богоматери и святых угодников, взирающие на него с икон и настенных росписей. Дух и сущность христианства лишь в Болгарии произвели на Владимира сильное впечатление, заставив его переосмыслить все услышанн