— Ба! Ты ли это, Сфирн? — воскликнул Перегуд. — Зачем ты к нам пожаловал?
— Князь Владислав предлагает киевлянам свою милость, ежели они откроют ему ворота, — задрав голову, громко проговорил Сфирн. Горячий конь под ним нетерпеливо крутился на месте и грыз удила. — Послушай, Перегуд, переходи на сторону Владислава, внакладе не будешь. В дружине у Владислава немало киевлян, коим не люб Владимир, сын рабыни.
— Я, может, и вступил бы в переговоры с Владиславом, не будь печенегов в его войске, — сказал Перегуд, глядя на Сфирна с пятисаженной высоты. — Ты же знаешь, приятель, что у меня зуб на печенегов. — Перегуд помахал обрубком своей правой руки. — Коль хан Куря тоже здесь, тогда мне и подавно не о чем разговаривать с Владиславом.
— Владислав обещает, что печенеги не войдут в Киев, ежели его жители присягнут ему на верность, — продолжил Сфирн. — Владиславу не нужен разоренный город. Сложи оружие, Перегуд. И я сам замолвлю слово за тебя перед Владиславом. Поразмысли, Перегуд, рать Владимира далеко, а дружина Владислава и печенеги стоят у реки Почайны.
— Я уже поразмыслил, Сфирн. — Перегуд швырнул сверху кожаный мешок, который упал к копытам Сфирнова коня. — Это мой ответ тебе.
Сфирн спрыгнул с седла и развязал мешок, из которого выкатилась отрубленная голова его сестры Прибыславы.
На подготовку к штурму у печенегов и дружинников Владислава ушло несколько дней, за это время осаждающие смастерили несколько сотен длинных лестниц, деревянные навесы для защиты от стрел и камней, большой таран из дубового ствола. После этого воинство Владислава и хана Кури двинулось на приступ сразу с двух сторон. Многочисленность печенегов и собравшихся под стягом Владислава зихов и касогов разбилась о неприступность киевских стен, об отвесные склоны рвов и оврагов, окружавших Киев. Когда все приступы были отбиты, то Владислав и вожди печенегов от злости отдали на разграбление своим воинам ремесленные пригороды Киева, окрестные села и усадьбы. Зловещие дымы пожарищ окутали Киев со всех сторон.
«Пусть злобствуют степняки и Владислав-злыдень, — молвил Перегуд своим приближенным. — Скоро постигнет их наше возмездие!»
Перегуд не зря так говорил, к нему пробрался гонец от Добровука, который уже спешил к Киеву с войском из бужан, северян и дреговичей.
Печенеги и касоги, рассыпавшиеся по деревням в поисках поживы, были застигнуты врасплох войском Добровука, которое подошло к Киеву со стороны Вышгорода. Не оказывая серьезного сопротивления, степняки бросались наутек к своим становищам, раскинутым на берегу реки Почайны. Однако и там печенегов ждала опасность в виде киевлян, вышедших за стены с оружием в руках и ворвавшихся во вражеские станы. Битва продолжалась полдня. Дружина Владислава была разбита, печенеги были обращены в бегство.
В сече Владислав оказался лицом к лицу с ярлом Эмундом, который ударом копья пробил Владиславу грудь навылет. Среди убитых печенегов был найден и старый хан Куря, сраженный ударом русского топора.
Стоя над мертвым ханом с мечом в руке в забрызганной кровью кольчуге, Добровук прошептал с мстительным торжеством:
— Это тебе расплата за князя Святослава, волчье отродье!
Глава одиннадцатаяПослание Василевса
— Это плохо, Перегуд, что ты не углядел за княгиней Юлией, но за твою доблесть при обороне Киева от недругов я снимаю с тебя сию вину, — сказал Владимир и жестом разрешил воеводе подняться с колен. — Отныне ты всегда будешь моим ближником на пиру и в совете.
Владимир приблизился к двум челядинцам в белых длинных рубахах, которые держали в руках медные подносы. На одном из подносов лежала отрубленная голова Владислава, на другом — голова хана Кури. Обе отсеченные головы были завялены над дымом костра, поэтому выглядели пожелтевшими и заметно усохшими.
Владимир внимательно вгляделся в мертвое лицо печенежского хана с черными усами и короткой седой бородкой: у этой бритой налысо головы не было левого глаза, а криво сросшийся нос был обезображен длинным шрамом. Правый раскосый глаз был закрыт. Так вот он каков с виду хан Куря, убийца его отца! Владимир перевел взгляд на другую мертвую голову со славянскими чертами лица. Много лет минуло с той поры, когда Владимир, будучи еще совсем ребенком, катался однажды верхом на коне с сильным и громкоголосым Владиславом. Предслава, сестра Владислава, доводилась мачехой Владимиру. Владислав в отличие от сестры относился без неприязни к Владимиру и называл его племянником, хотя вовсе не был для него кровным родственником.
«Но теперь-то ты убил бы меня без колебаний, кабы тебе подвернулся такой случай, дядя Владислав», — подумал Владимир, глядя на неживую голову с длинными русыми волосами и полуоткрытым ртом.
— Где Сфирн-собака? — спросил Владимир, повернувшись к Перегуду.
— Пал в сече, княже, — ответил Перегуд, сжимая соболью шапку в своей невредимой левой руке. — Не ушли живыми из сечи также оба сына Сфирна, муж Бориславы Каницар, его брат Шихберн…
Перегуд перечислил всех бывших дружинников Ярополка, ушедших в Тмутаракань и нашедших свою гибель у стен Киева.
— А эту чашу мои воины взяли в шатре хана Кури, — вставил Добровук, подойдя к столу с каким-то предметом в руках, завернутым в платок. — Эта чаша, княже, изготовлена из черепа твоего отца. Куря пил из нее вино.
Владимир вздрогнул и взглянул на Добровука, который стоял, опустив голову. Владимир протянул руку к завернутому в платок предмету, лежащему на столе, но так и не дотронулся до него, объятый непонятной робостью.
Отстранив племянника, к столу шагнул Добрыня, который с невозмутимым видом сдернул платок с ханской чаши.
Владимир увидел в руках у дяди человеческий череп, у которого была спилена верхняя часть и убрана нижняя челюсть. Череп был тщательно отшлифован и украшен золотом. Внутри черепа была вставлена золотая пиала как раз по его размеру, края которой были загнуты на уровне верхнего спила. Снизу к пиале была припаяна золотая ножка.
— Тут что-то написано, племяш, — пробормотал Добрыня, слегка поворачивая этот необычный кубок в руках. — Написано по-гречески. Прочти-ка!
Добрыня протянул чашу племяннику.
Владимир осторожно взял оправленный в золото череп кончиками пальцев, разглядывая пустые глазницы и ряд верхних зубов. Надпись была выбита на золотой пластине, образующей верхний обод чаши.
— «Чужое ища, свое потерял», — негромко прочитал Владимир, повернувшись к солнечному свету, льющемуся в узкое окно.
Перемены, произошедшие во Владимире после его возвращения из Болгарии, бросались в глаза всем в его окружении. Если раньше Владимир не благоволил к христианам, то теперь он всех крещеных бояр принял в свою дружину. Магометанских проповедников Владимир удалил из Киева, запретив местным торговцам-бохмитам строить мечеть на берегу Почайны. С греческими купцами Владимир, наоборот, был необычайно ласков, шел навстречу любым их просьбам. На пиру ли, за беседой ли с друзьями Владимир порой неожиданно замыкался в себе, разглядывая золотой перстень, подаренный ему императором Василием. В речи Владимира время от времени проскальзывали фразы, что истинным царским величием окружены только василевсы ромеев, самые большие и красивые города лежат во владениях ромеев и все богатства мира стекаются в столицу ромеев — Царьград.
Всю осень и зиму Владимир готовил войско к дальнему походу на волжских булгар. Оказывая почести Перегуду и Добровуку, Владимир тем не менее довольно болезненно воспринимал свалившуюся на них ратную славу. Получалось, что эти двое спасли Киев от вражеского нашествия, а князь Владимир лишь подтолкнул печенегов к набегу, уйдя с полками на Дунай. Были среди воевод и те, кто подталкивал Владимира к новому походу в Болгарию, восхитившись мягким климатом и богатством тамошних земель. Но Владимир не желал испытывать судьбу еще раз, он знал, что у погибшего под Киевом хана Кури осталось семеро сыновей, которые непременно станут мстить ему за смерть отца.
Перед самым выступлением Владимира на волжских булгар в Киев вновь прибыл грек Калокир, вручивший киевскому князю письмо от императора Василия. С волнением в сердце Владимир прочел это послание, узнав из него о неудачах, преследующих ромеев в войне с болгарами. Оказывается, взятый штурмом город Средец ромеи потеряли уже через три месяца под натиском болгар. Самуил разбил войско ромеев в трех сражениях подряд, им взяты пять ромейских крепостей. Невзирая на это, император Василий вынужден перебросить половину войск в Азию, где поднял мятеж ромейский полководец Варда Фока, провозгласивший себя василевсом. В связи с этим император Василий просил «своего брата» Владимира прислать к нему большой отряд войска. За эту помощь император Василий обещал исполнить любую просьбу киевского князя.
В конце письма была короткая приписка, сделанная рукой василиссы Феофано. Называя Владимира «благородным мужем» и «кесарем русов», Феофано присоединялась к просьбе своего старшего сына. При этом Феофано признавалась, что это она дала совет императору Василию просить подмоги у киевского князя. «Ведь кесарь ромеев и кесарь русов, объединив свои усилия, вполне могут владеть Востоком и Западом!» — писала Феофано.
От дерзких и честолюбивых мыслей у Владимира слегка закружилась голова. Его отец яростно сражался с византийцами вместо того, чтобы заключить с ними вечный союз. Воюя друг с другом, Русь и Византия ничего не выиграют, они лишь станут слабее на радость печенегам, болгарам, немцам и полякам. Но, соединив свои силы, ромеи и русичи смогут повелевать всем миром!
— Я готов послать войско в помощь императору Василию, но при условии, что мне будет отдана в жены Анна, сестра василевса, — сказал Владимир, глядя в глаза Калокиру.
— Василевс и Феофано не отдадут Анну в жены язычнику, — промолвил Калокир, смущенный и удивленный услышанным. — Князь, дабы получить их согласие, тебе надлежит принять веру Христову.
— Отправляйся в Царьград, друже, — проговорил Владимир тем же решительным тоном. — Передай императору Василию и Феофано, что ради Анны я согласен креститься сам и соглашусь крестить свой народ.