– Никогда не нужно чересчур много думать о хороших и приятных вещах, – продолжала Магдалена, почти прижимаясь ко мне щекой, пока мы кружились. Ее дыхание было винным и сладким, как черная смородина. Я с одинаковой силой хотела ощутить этот вкус на ее губах и в ее венах. – Никогда не отказывайте себе в удовольствиях жизни.
Я почти услышала в этих словах тебя. Ты подговорил ее? Я задумалась. Нет, ты бы не успел. Может быть, вы с ней правда были два сапога пара. Мы скользили по залу, пока не стихла музыка, а затем, запыхавшись и хихикая от напряжения, вместе со всеми подняли руки и поаплодировали. Музыканты поклонились, вытирая пот со лбов.
Магдалена взяла меня под руку и неторопливым шагом повела сквозь толпу, заговорщически склонившись ко мне.
– Ты обязана сидеть со мной рядом за ужином. Я не хочу, чтобы мы разлучались, Констанца. Хочу, чтобы мы стали лучшими подругами.
Ты уже ждал нас за длинным деревянным столом, сидя по левую руку от стула Магдалены и притворяясь, будто потягиваешь гренаш. Сомневаюсь, что сквозь твои губы просочилась хоть капля. Тогда я еще отчасти могла наслаждаться едой и напитками, поскольку бессмертная жизнь не до конца лишила меня их удовольствия.
Магдалена налила мне вдвое больше вина, чем полагалось. Ее цепкий, как у ворона, взгляд следил за каждым моим движением, за бокалом, который я подносила к губам, а ты наблюдал за нами обеими, как за одним из своих экспериментов. Пытаясь изображать разочарование, конечно. Но я знала этот блеск в твоих глазах, он появлялся, когда что-то привлекало твое внимание.
– Попробуйте polbo á feira, – сказала Магдалена. – Это крестьянское блюдо, но мне оно по вкусу, и на моей кухне его готовят лучше, чем где-либо еще. Нужно несколько раз окунуть осьминога в кипящую воду, прежде чем разделывать его; этот секрет позволяет сохранить сладость мяса.
Я вежливо открыла рот, когда она наколола кусочек на вилку и поднесла его ко мне. Мякоть была нежной, щедро приправленной паприкой и смазанной оливковым маслом.
Магдалена сияла, глядя, как я жую, с наслаждением ребенка, который кормит котенка из бутылочки.
– Вы будете есть? – спросила она, готовая накормить с рук и тебя.
– В путешествиях у меня всегда пропадает аппетит, – сказал ты, вытягивая вилку из ее рук и кладя обратно на тарелку. Ты держал ее запястье между большим и указательным пальцами, украдкой посасывая масло с ее мизинца. Если она и заметила блеск твоих острых зубов, то не подала виду.
– Позвольте спросить, если я не нарушу этим приличий, – начал ты, наклоняясь ближе, – как получилось, что такая красавица, как вы, еще не замужем? Я уверен, что от дамы вашего положения ожидают подобного шага. С тех пор как исчез ваш отец…
На лице Магдалены отразилось чистое ликование, и она понизила голос до заговорщического шепота.
– Я думаю, что никогда не выйду замуж, сеньор. Буду лишь заводить любовников и никогда не позволю ни одному мужчине сковать меня свадебными клятвами.
– Ах, но я уверен, что ваше богатство привлекает всевозможных пташек, надеющихся урвать и унести в гнездо его кусочек. Женихов у вас, должно быть, в избытке.
– Это так, – сказала она со смехом. – И всех их я развлекаю. Слушаю их любовные стихи и признания, принимаю подарки и даю им частные аудиенции, но дальше этого дело никогда не зайдет. Конечно, они этого не знают. Они искренне верят, что у них есть шанс, бедные мальчишки.
Ты одобрительно хмыкнул. Твои темные глаза сияли в свете камина.
– А если они надеются, то ведут себя хорошо и потакают вашим маленьким экстравагантным прихотям. Очень умно, Магдалена.
– Треть мужчин при дворе хотят переспать со мной и жениться, еще треть презирает меня, но не выступает против, потому что я тщательно собирала записи об их интрижках, убийствах и правонарушениях, а другая треть жеманится и лебезит, потому что они знают, у кого истинная власть, и хотят втереться в доверие.
– А женщины?
– Ах, – почти промурлыкала она. Она оторвала от тебя взгляд и одарила меня усмешкой. – Женщины – это совсем другое дело.
Ее пальцы коснулись моей ноги под столом, одновременно смело и неуверенно. Я схватила ее за руку, не в силах решить, хочу ли оттолкнуть ее или притянуть ближе.
Я сжала ее пальцы и отпустила руку, которую она положила себе на колено. Но мы сидели так близко, что почти касались друг друга, и я чувствовала живое тепло, исходящее от ее тела. Ее кровь сильно пахла специями и сладостью, как крепленое вино, с примесью непристойного мускуса, перед которым было не устоять.
Я хотела увести ее от тебя, затащить в какой-нибудь темный коридор, расстегнуть ее кружевной воротник и провести губами по бледному изгибу шеи. Хотела почувствовать, как ее жизненная сила бурлит у меня во рту, насладиться каждой ноткой ее сложного букета.
Вместо этого я сглотнула, смочив пересохшее горло, и сказала:
– Мне жаль слышать об исчезновении вашего отца.
Магдалена разразилась хохотом. Она раскраснелась от выпивки и танцев, и у нее тряслись от радости плечи.
– А мне нет! Я свергла его, Констанца. Разве ваш муж не упоминал?
Я вежливо покачала головой, гадая, в какой сумасшедший дом меня занесло. Магдалена взяла меня под руку и притянула ближе. Я заметила, что ты придерживал ее за другую руку, водя большим пальцем по нежным косточкам ее запястья.
– Мой отец, – начала Магдалена, почти касаясь губами моего уха, – был тираном. Люди боялись его, он был упрям, когда дело касалось стратегии, и ненадежен в отношении семейного состояния. Я проводила жизнь в его тени, пытаясь лишить его контроля или, по крайней мере, убедить, что мне можно доверить дипломатические обязанности. Он не замечал моих способностей к политике. Но я не согласна на мир за решеткой, Констанца. Мне обязательно нужна свобода. А потому я поколдовала, используя сплетни, взятки и аккуратно раскрытые секреты, – и вот уже отец умирает от подагры в отдаленном охотничьем домике, вдали от глаз общественности.
– Вы отправили его в ссылку?
– Он тихо… вышел из игры. Исчез почти бесследно. С рухнувшей репутацией ему здесь больше не было жизни. И вот тогда я по-настоящему начала жить.
– Чудесно, – произнес ты, пожирая взглядом изгиб ее губ, линию подбородка. – Гениально.
Теперь я поняла, чем она тебя так очаровала. Она была такой же хитроумной, как и ты, и холодной, как трансильванская зима. Под мишурой и хихиканьем скрывалась девушка из стали, которая сделает все для того, чтобы выжить.
Ты никогда не мог устоять перед теми, кто умел выживать. Или перед зеркалом.
Ты взял ее руку и прижался приоткрытыми губами к пульсу на внутренней стороне ее запястья. Дворяне смотрели на нас; люди видели тебя. Тебе было плевать.
– И чем бы вы пожертвовали, сеньора Макиавелли, ради своей свободы? Что бы вы дали мне, будь в моей власти пообещать вам полную неприкосновенность от оков общества? Жизнь без ограничений, без раздражающих законов?
– Все что угодно, – ответила Магдалена без малейшего колебания.
– Если бы я мог завтра увезти вас от всего этого, вы бы мне позволили?
– Да.
Ты улыбнулся, прижимаясь к ее руке.
– Отлично.
Остаток ужина прошел как в тумане. Я ела все, чем кормила меня с рук Магдалена, слушала твой теплый убаюкивающий голос, пока она водила своими пальцами по моим. Я нежно касалась ее выбившихся у основания шеи локонов, пока ты поил ее маленькими глотками вина из своего бокала; она шептала тебе на ухо непристойности, касаясь под столом своей лодыжкой моей. Наши тела переплетались все теснее, воздух между нами стал плотным и горячим, и неудивительно, что ты сказал:
– Уже поздно. Ваше превосходительство не собирается отойти ко сну?
– Думаю, так я и сделаю, – сказала она, задыхаясь, сразу уловив, к чему ты клонишь.
– Позвольте сопроводить вас в ваши комнаты, – сказал ты и встал, чтобы отодвинуть для нее стул. Она бросила на меня взгляд темных глаз из-под ресниц. За такой взгляд мужчины сровняли бы с землей целые города.
– Сеньора Констанца к нам присоединится? – спросила она.
Я незаметно сжала салфетку на коленях и постаралась, чтобы голос не дрожал. Вы приглашали меня к себе в постель и собирались наслаждаться друг другом этой ночью, независимо от того, соглашусь я или нет.
– Возможно, позже. Я бы хотела сначала подышать ночным воздухом.
– Разумеется, – великодушно сказал ты, будто даруя мне отпущение грехов вместо того, чтобы просить меня о том же. Ты наклонился и поцеловал меня в лоб, не убирая руки с поясницы Магдалены. – Ты же позволишь мне, верно?
Ты сказал это так тихо, что вряд ли Магдалена вообще это слышала. Я молча кивнула. Другого ответа не было и быть не могло.
– Хорошо, – сказал ты, и вы с Магдаленой исчезли в темном коридоре.
После этого я недолго оставалась на ужине, побродила некоторое время по коридорам, прежде чем идти в твою спальню. Я была уверена, что ты будешь ждать там вместе с Магдаленой, возможно, в компрометирующем положении.
Боже, на что я дала разрешение?
Со мной что-то творилось, но ведь я сама согласилась, так ведь? Отчасти я этого хотела. Хотела ее. Это не должно было вгонять меня в такой ужас.
Почти вечность я ходила кругами по коридорам, по которым гуляли сквозняки, пытаясь разгадать свои же чувства. Но я знала, что в конце концов придется зайти в спальню. От незнания того, что я там обнаружу, и немалой доли предвкушения внутренности скручивались в узлы. Я собралась с духом и попыталась успокоить трепещущий желудок, бесшумно проскальзывая в темноту твоей спальни.
Магдалена лежала на простынях, ее мерцающую кожу оттеняла темная ткань. Одной рукой ты обхватывал ее изящную лодыжку у тебя на плече, а второй сжимал ее задницу так сильно, что на ней должны были остаться синяки. Это зрелище отпечаталось в моей памяти.
Ты трахал ее в нашей постели.
Нет. В своей постели.
Я всегда была в ней лишь гостьей, и каждую ночь нужно было заслужить хорошим поведением.