И Магдалена вела себя очень хорошо. Выгибалась и впивалась длинными ногтями в твои лопатки, пока ты входил в нее. Мягко и нетерпеливо стонала, звуки становились то выше, то тише, точно воркование голубки. Миленькая, идеальная Магдалена, нарумянившая для тебя щеки и соски, будто королевская куртизанка.
Я вошла в комнату, молча распуская волосы, как будто не происходило ничего необычного. В конце концов, я имела право быть в твоей комнате. Ничто, даже влажные, округлившиеся губы тяжело дышавшей Магдалены, не могло заставить меня устыдиться того, что я была здесь.
Ты поцеловал ее горло, в нежное местечко, где шея переходила в плечо, а затем заговорил. Твои губы все еще касались ее кожи, а твой член все еще был внутри нее.
– Я чувствую, что ты о чем-то размышляешь, Констанца.
Магдалена негромко ахнула, ее взгляд замер на мне, будто я была привидением. Очевидно, она слишком увлеклась, чтобы услышать, как я вошла.
Я улыбнулась ей, позволяя себе прочертить взглядом линии ее тела, прежде чем подняться к лицу. Теперь мне будет известен каждый дюйм ее тела. Она ничего не сможет скрыть от меня. Ни своей наготы, ни своих секретов, ни замыслов, которые лелеет в отношении тебя.
– Пойдешь в постель? – спросил ты меня, прерывисто дыша, скользя внутри нее. Медленно, сдержанно. Ты любил двигаться так в самом начале. Магдалена вздрогнула и закусила губу, чтобы сдержать тихий стон. Должно быть, считала неприличным стонать в присутствии жены своего любовника.
Я смотрела, как она извивается, вынимая из ушей изумрудные серьги и бросая их на туалетный столик. Удержаться было нелегко. Магдалена напоминала рог изобилия, переполненный плотскими удовольствиями. Руки так и чесались от желания прикоснуться к ней, но я сохранила на лице ледяную маску.
– Неужели меня будут звать в мою же постель, как подзывают собаку, чтобы она умоляла у ножек хозяйского стола? – холодно спросила я.
Тогда ты наконец посмотрел на меня: темные глаза застилали похоть, раздражение и другая, не столь ясная эмоция. Возможно, восхищение. Я так редко видела его на твоем лице, что с трудом понимала, как его распознать.
– Констанца, – произнес ты, смакуя слоги, будто непристойную записку, которую передали тебе под скамьей в церкви. – Моя драгоценность, моя жена.
– Уже лучше, – сказала я, снимая свое тяжелое верхнее платье и вешая его на спинку стула. Я расстегнула пуговицы на затылке, но не тронула шнурки на спине, отдавая их на откуп твоим проворным пальцам. У меня уже дрожали руки, сердце быстро и горячо стучало в горле.
Ты наклонил ко мне подбородок Магдалены, демонстрируя ее розовые щеки и водопад шелковистых черных волос. Медленно нараставшее во мне желание достигло груди и болезненно сжало ее.
– Посмотри, как прелестна наша новая невеста, – сказал ты, покусывая мочку ее уха. – Подойди и поцелуй свою сестру. Покажи ей, что между вами нет вражды.
Магдалена с великой готовностью протянула мне руку. Прекрасные пальцы изогнулись, подзывая меня.
– Прошу, – произнесла она голосом, сладким, как спелая ягода, готовая лопнуть.
Меня переполняла ярость. Ты на каждом шагу выдумывал мое якобы согласие, будто простую формальность. Ты с самого начала все это задумал; мы и должны были оказаться здесь, в этой постели.
Но еще я не помнила себя от желания и отчасти убеждена, что ты все это время был прав. Было гораздо легче верить, что тебя всегда искренне заботили мои интересы. Я сухо сглотнула и подошла к кровати, провела рукой по изгибу твоей спины, наклоняясь, чтобы поцеловать Магдалену.
Ее рот был теплым и податливым, и когда она издала новый тихий стон прямо мне в губы, я вздрогнула. Она мягко потянула меня на кровать, снова пытаясь выговорить то же слово, прежде чем у нее перехватило дыхание от движения твоих бедер. Прошу.
– Ты, – сказала я, целуя ее уже настойчивее – ведь я позволила тебе расправиться со шнурками, – это настоящая пытка.
Желание всех нас превращает в идиотов. Но ведь ты и так это знал, не правда ли?
Магдалена выдохнула мне в губы, и я поняла, что убью за нее, умру за нее, снова и снова, а потом и еще раз. Никогда до этого я так не желала женщину, даже Ханну, не с таким абсолютным исступлением. Это было похоже на мою любовь к тебе – эта мысль потрясла меня до глубины души. «Не может в одном теле уместиться столько пыла, столько чувств», – подумала я. Они могут разорвать меня надвое.
Ты потянулся ко мне для поцелуя, пока все еще был в ней. Я провела рукой по ее гладкому животу, опустилась еще ниже.
– Можно? – спросила я затаив дыхание.
Магдалена кивнула, а затем издала восхитительный тихий звук, когда я провела пальцами по кругу. Она извивалась и стонала, пока мы умело трудились на ней, выкрикивала то мое, то твое имя.
А затем, когда она достигла пика, ты вонзил зубы ей в шею.
Она билась в конвульсиях и кричала, но крепко обхватывала тебя. Как будто радовалась боли и переменам, а не отвергала их. Я задрожала, разум затуманил и удовольствие, и доносящийся до меня запах горячей крови. Все происходило слишком быстро, я была не готова к такому, не готова навсегда разделить свою жизнь с еще одной твоей женой, не готова…
Ты крепко поцеловал меня скользкими от крови губами, и я пропала. Ты подтолкнул мою голову к пульсирующей ране на ее горле, и я сосала сладкий красный нектар из ее тела, пока она шептала мое имя, запустив пальцы мне в волосы. Я никогда прежде не чувствовала такой потрясающей нежности, настолько чистого экстаза.
Это привело меня в ужас.
Мы пили ее вино маленькими глотками, поочередно отпивая и целуя ее, целуя друг друга. В темноте я почти не видела разницы между вашими ртами, насколько мы трое были близки.
Магдалена послушно открыла рот, когда ты вскрыл вену на своем запястье, и выпила твою кровь с решительностью и свирепостью – я не ожидала подобного от того, кто еще не стал одним из нас. Она снова показала нам свою внутреннюю сталь, столь же неотразимую, сколь и пугающую. Она не падет жертвой этого мира, это было очевидно.
Моя кровь была не такой могущественной, как твоя, и я не знала, достаточно ли она окрепла, чтобы предлагать Магдалене силу, которой мы с тобой наслаждались, но я все равно вскрыла для нее свою вену.
Мы провели ночь, потягивая друг у друга кровь и занимаясь любовью, в полной мере наслаждаясь повышенной чувствительностью, затопившей организм Магдалены. Никто из слуг нас не беспокоил, и никто из приглашенных на ужин гостей нас не искал.
В конце концов, их всех хорошо обучили. И когда Магдалена обвила пальцами мои запястья и покрыла мою грудь горячими поцелуями, с озорной улыбкой называя меня сестрой, я неизбежно задумалась о том, не коснулось ли ее обучение и меня.
Мы отправились в путь следующей ночью, нагрузив экипажи нарядами Магдалены. Она оставила поместье на попечение одного из своих высокопоставленных слуг, пообещав, что вернется скорее раньше, чем позже. Интересно, знала ли она, что, когда живешь так долго, как мы, «раньше» растягивается до «гораздо, гораздо позже». Но она была молода и полна оптимизма. Может быть, она не верила, что связь с тобой означала полное уничтожение ее прошлой жизни.
Со временем она это поймет.
Она была тщеславной и наглой, и к тому же моей соперницей, напомнила я себе, когда мы вместе вышли под охряный сумеречный свет. Я была решительно настроена рассмотреть ее худшие качества и держать ее на расстоянии вытянутой руки, даже когда мы ехали, прижавшись друг к другу, в экипаже. Но еще она была невероятно умна, красива и абсолютно уверена в том, кто она такая и чего хочет от мира. Всякий раз, когда экипаж подпрыгивал на ухабах, она сжимала мою затянутую в перчатку руку, кормила меня маленькими кусочками патоки из своей дорожной сумки, дремала рядом, и ее спутанные кудри щекотали мне щеки. Она развлекала нас играми в слова и каждый вечер будила меня легким поцелуем в уголок рта.
Я быстро влюбилась в нее, несмотря на то что разум протестовал против глупых козней сердца.
В ней бушевал огонь, от которого было трудно отвести взгляд, а тем более сопротивляться ему, и чем дольше мы были вместе, тем больше становилось мое восхищение ею. Я поняла, что пропала, в тот момент, когда осознала, что лежу в комнате таверны на французской границе без сна опасно близко к рассветному часу и смотрю, как она спит. Каждое легкое движение ее ресниц завораживало меня, и я запечатлевала в памяти черты ее лица, как будто мне поручили написать ее портрет. Даже когда ты проснулся и притянул меня к себе, убаюкивая, во сне я видела лишь ее лицо.
После такого у меня не осталось особых надежд.
Совершенно не подавляя мою любовь к тебе, чувства к Магдалене только распаляли преданность, которая окутывала мое сердце, когда ты входил в комнату. Когда вы вдвоем шли рука об руку по улицам города, разглядывая витрины и смеясь, это наполняло меня неудержимым восторгом. Ты называл нас своими маленькими лисичками, а сам был нашей полярной звездой, ведущей нас сквозь ночь. Мое сердце трепетало в унисон с вашими, когда она делилась с нами последними сплетнями при свете камина, и мы с тобой оба с волнением слушали ее мнение о политических событиях на разных континентах.
Казалось, у Магдалены были связи с необъятной сетью информаторов, соперников, друзей и философских спарринг-партнеров, чьи письма находили ее везде, где бы мы ни остановились. Ты предостерегал ее от масштабной переписки с внешним миром, от того, чтобы подвергать опасности нашу тайну, но в те ранние годы ты потакал ее привычкам. В конце концов, это был ваш медовый месяц, грандиозное турне по всем европейским городам, которые она всегда мечтала посетить. Не грех было позволить ей кое-какие небольшие поблажки. Это было ее право как новобрачной.
Ты начал прятать письма и отговаривать ее отвечать своим стареющим коллегам гораздо позже, когда померкла ее новизна.
Мы десятилетиями гастролировали по Лиону и Милану, лениво наслаждаясь местным колоритом, а затем, в конце концов, по просьбе Магдалены провели зиму в Венеции. Тебя раздражала Венеция, ее кипучие цвета и бурлящие толпы людей, но я наслаждалась. Эта суета так сильно напоминала мне мою Вену. Мы с Магдаленой без устали бродили по площадям, наблюдая за суетящимися торговцами. Мы прогуливались по узкому берегу канала рука об руку, и я слушала, как Магдалена сплетничает обо всех городских чиновниках и их женах. Она знала об их семьях, месте в политике, знала, кто из них брал взятки, и обо всех них у нее было собственное мнение. Я восхищалась ее способностями к дипломатии. Если бы Большой совет Венеции прислушался к иностранной особе, да еще к женщине, в их распоряжении оказалось бы мощное оружие.