– Посмотри, сколько радости он ей приносит, – прошептал ты, приникнув губами к моему уху так близко, как, должно быть, змей к Еве в райском саду. – Она снова улыбается. Когда ты в последний раз такое видела?
– Слишком давно, – признала я печально.
– Возможно, мы все сможем испытать подобное счастье, – настаивал ты. – Вместе.
– Он слишком молод, – сказала я в последней отважной попытке донести голос разума. – Он практически ребенок. Ты украдешь у него всю его жизнь.
– Оглянись вокруг. Какую жизнь? Как думаешь, когда он в последний раз плотно ел? Если мы оставим его, он умрет с голоду.
Ты обхватил мое лицо ладонями. Твои большие пальцы так нежно обвели по кругу мои скулы, что я чуть не заплакала. Ты всегда знал, как растопить мое сердце, когда я пыталась остудить свои чувства к тебе.
– Мы окажем ему неоценимую услугу, Констанца, – сказал ты мягко. – Ему больше не к кому идти.
Я должна была отказать. Должна была топнуть ногой, заплакать или ледяным тоном потребовать, чтобы мы немедленно оттуда ушли. Но я этого не сделала. Я слишком сильно любила тебя, мой господин. Я жаждала тебя, как девственницы жаждут могилы, как смерть жаждет человеческого прикосновения: безутешно, неумолимо, мечтая раствориться в твоем поцелуе. Я не привыкла тебе отказывать.
И Магдалена стала так похожа на себя прежнюю, что у меня на глаза наворачивались слезы. И этот мальчик, такой худенький, красивый и очень, очень молодой. Один в городе, раздираемом революцией, без матери, которая каждую ночь следила бы, чтобы он благополучно добирался домой. Я не знала, сколько он зарабатывал, позируя для картин, но, вероятно, этого едва хватало на хлеб. Рядом с нами у него, по крайней мере, был бы шанс на счастье.
Или на сокрушительное отчаяние, такое же, что толкнуло тебя на безумные исследования, окутало темным облаком Магдалену, заставило меня рыдать в объятиях Бога, даже не понимая, верю ли я еще в Него. Никто из нас не мог от него скрыться. Это был побочный продукт нашей неестественной жизни. Люди не должны жить вечно. Теперь я это знаю.
Но тогда я все еще сохраняла оптимизм. Мне все еще хотелось верить, что я живу в сказке, что каждую ночь я провожу рядом с принцем, а не с волком.
Я хотела верить тебе.
Я прошептала:
– Я позволю тебе это сделать. Но лишь ради Магдалены и этого мальчика. Не ради тебя.
Это была одна из самых смелых вещей, что я тебе когда-либо говорила. Я ждала, что ты огрызнешься, но ты вместо этого поднял брови и кивнул. Как будто вдруг проникся ко мне непривычным до этого уважением.
– И это не значит, что он останется с нами навсегда, – продолжила я, сцепив за спиной дрожащие пальцы. – Мне не нужен ни младший брат, ни ребенок, которого придется выхаживать.
Уже тогда я знала, что лгу. Я смотрела, как он жонглирует для радостной Магдалены восковыми яблоками, как проступают сквозь тонкую кожу ребра, и очень хотела запустить пальцы в его волосы, поднося к его губам чашку бульона. Хотела устроить для него пир, позволить ему полулежать у меня на коленях, пока я призываю его есть столько, сколько он захочет.
У меня, как и у тебя, была слабость к слабости.
– Конечно, – сказал ты тоном, который использовал исключительно для того, чтобы меня успокоить. Это им ты давал свои столь хрупкие обещания. – На этом мы все и сойдемся.
Ты вернулся к Алексею, который в своей драпировке напоминал легендарного Ганимеда. Вероятно, именно поэтому он изначально и привлек твое внимание. Ты был бесстрастным экспертом в эстетике; после столь долгой жизни тебя могла удивить лишь совершенная симметрия. И все же в твоем рациональном разуме таилась романтическая нотка, и ты любил, когда во время работы тебя окружали красивые вещи, будь то живописные пейзажи древнего города, барочные интерьеры модных домов или симпатичные лица твоих супругов. Ты любил коллекционировать и демонстрировать нас, как могла бы демонстрировать свои фамильные драгоценности русская царица.
Ты оживленно беседовал с Алексеем, пока художник, ворча, пытался запечатлеть изгиб его шеи и манящую складку на его губах. Алексей изо всех сил старался не улыбаться и не краснеть под твоим пристальным взглядом, но не слишком в этом преуспевал. Его глаза то и дело скользили по нам с Магдаленой с почти что неслыханной дерзостью. Настоящий бесстыдник.
Ты поймал его взгляд и загадочно улыбнулся. Казалось, ты испытываешь особое удовольствие, глядя, как он нас разглядывает.
– Мне говорили, что о тебе некому позаботиться, – сказал ты. – Скажи, ты когда-нибудь мечтал о сестрах?
Алексей нервно рассмеялся, но я увидела, что от твоего намека по его животу пробежала легкая дрожь. Он прекрасно тебя понял. Я спросила себя, сколько раз вы с ним уже встречались. Шептал ли ты ему свои мрачные обещания, касаясь губами его шеи и запуская руку ему под рубашку. Я, как могла быстро, прогнала от себя эту мысль. Ты бы не поступил так с нами. История с Магдаленой многому тебя научила; во мне говорил голос паранойи.
– Ты не хотел бы уйти? – спросил ты в наступившей тишине. Я знала этот тон. Я слышала его раньше, лежа в грязи и крови в своей родной стране, а затем – во дворце Магдалены. Тихая двусмысленность, вопрос, за которым таился другой, гораздо более важный.
Алексей покраснел еще больше, пусть и казалось, что это невозможно.
– С тобой?
– С нами.
У стоявшей рядом Магдалены перехватило дыхание, я почувствовала, как ускорилось ее сердцебиение, когда она крепко сжала мою руку. Я осознала, что и сама дышала быстро и неглубоко. Что мы творили? На что я дала разрешение? И почему чувствовала, что бессильна это остановить?
Алексей сглотнул, а затем кивнул с остекленевшим взглядом.
– Сколько ты за него заплатил? – спросил ты художника, лишь на мгновение оторвав обжигающий взгляд от Алексея. – Сколько отдал за его роль модели?
Художник ответил. Ты достал из кошелька сумму в три раза больше и сунул ему в руку.
– За то, что лишил тебя такого вдохновляющего зрелища, – сказал ты в знак извинения.
Ты протянул Алексею руку в перчатке, приветствуя его на пороге невидимой двери, через которую мы с Магдаленой уже прошли. Сердце бешено колотилось в груди. Часть меня призывала броситься между тобой и Алексеем, сказать мальчику, чтобы он шел домой, забыл все, что видел и слышал. Но другая часть меня жаждала пригласить его в наш теплый экипаж и кормить ягодами с рук, пока он не насытится.
Алексей позволил куску ткани соскользнуть с плеч, когда он сошел со своего помоста. Ты накинул на него свое зимнее пальто из тюленьей шкуры – Алексей покачнулся под тяжестью столь пышного наряда. Магдалена ухмыльнулась этой игре и шагнула вперед, чтобы забрать и свой приз: надеть на него свой норковый палантин. Я была последней: стянув свои зимние перчатки, я подошла к мальчику, чью жизнь собиралась то ли спасти, то ли безвозвратно разрушить.
Кожа Алексея была такой теплой, что обожгла мне кончики пальцев, когда я взяла его руки в свои. Я осторожно натянула ткань до запястий, чувствуя тонкие косточки его руки почти на поверхности. Когда я встретилась с ним взглядом, он смотрел на меня с абсолютным благоговением, как смотрел бы ребенок на статую Мадонны.
В тот момент мое сердце прорезали тонкие трещины, которые так и не удалось залечить. Рана в форме имени Алексея – и я едва понимала, как сдержать это чувство. Мое сердце расширялось, освобождая место в мире, который и так вмещал в себя две великие любви, и от этого внутри так сладко болело. Но это было не похоже на мою одержимость тобой и страсть к Магдалене. Это была любовь служанки к доверенным ей детям, весенний цвет и нежная привязанность.
Конечно, я тоже желала его. От его вида захватывало дух, и сладкий аромат крови разливался по его коже, словно сахарная пудра, – у меня потекли слюнки. Но мое желание защищать его было намного сильнее.
Тогда мне казалось, что я защищаю его от всего мира. От войны, голода и нищеты. Но теперь я знаю, что еще и закаляла себя, чтобы защитить его от гораздо более реальной угрозы.
От тебя.
Просто тогда я была не готова себе в этом признаться.
Ты вывел его за дверь, собственнически обняв за плечи, а мы с Магдаленой, взяв друг друга под руку, семенили позади. Карета радушно ждала нас, гладко отполированный орех блестел на морозе, как черная кровь на свежевыпавшем снегу.
– Мы сделаем это сейчас? – спросил Алексей, глядя на тебя круглыми глазами. – Ты говорил…
– Осмотрительнее, – упрекнул ты, притягивая его ближе, чтобы никто на улице не подслушал. – Ты клялся, что осмотрительность тебе по плечу.
– Ну да! Я просто подумал…
– Да, мы сделаем это сейчас, маленький принц.
Темная теплая карета была набита мехами, нас ждала бутылка холодного шампанского. Алексей осторожно устроился на сиденье, словно никогда раньше не ездил в таких условиях. Его голубые глаза призывно блестели в темноте, пока ты, придерживая за руку сперва Магдалену, а затем и меня, помогал нам сесть в карету. Наконец ты забрался внутрь сам и приказал кучеру отвезти нас домой. Стоило лишь захлопнуться двери, как ты приник губами к его рту в поисках поцелуя, как скорбящий – в поисках выпивки. Алексей вздрогнул и покраснел от прикосновения твоих губ, скользнул одной рукой по твоей шее, а второй потянулся к Магдалене. Она устроилась рядом с Алексеем, уткнулась носом в его шею, а я заняла свое место у твоих ног. Ты прервал поцелуй, повернулся ко мне и взял мое лицо в свои руки, оставив Алексея и Магдалену развлекаться вдвоем. Ты подарил мне глубокий поцелуй, твой холодный обычно рот согрелся от его вкуса, и я расслабилась под твоими ласками. Алексей с улыбкой отвечал на поцелуи Магдалены, его белые зубы сверкали в тесноте кареты. Через несколько мгновений она уже сбросила шляпку, а локоны ее волос рассыпались по плечам.
– Я люблю тебя, – сказал ты мне в губы. Прозвучало так, будто ты намечал мирный договор, собираясь защищать границы спорных территорий. – Даю слово.