— Командир, — позвал Туркио, остановившись, чтобы потыкать один из трупов дулом оружия, — думаю, вам следует взглянуть.
Клеймо кающегося на щеке Туркио горело от физических усилий.
Рафен оставил смотрящего с негодованием на свое собственное оружие Аджира и подошел к месту, где рухнувшей кучей лежал убитый Туркио ксенос. Еще одна аномалия, заметил он. У этого тау имелись странные водянистые наросты, которые протекли под одеждой, словно их разорвало как опухоли. В некоторых местах характерная серая кожа была розового цвета. Складывалось ощущение, что мертвый чужак был собран по частям, как будто часть плоти была вырезана у человека и вшита под кожу тау. Но самих швов не было видно, как и отметин, где был присоединен другой органический материал. Просто куски плоти, где заканчивался тау и начинался человек. Сержант осознал, что его губы скривились от отвращения, когда до него дошел масштаб открытия.
Он кивнул сам себе. Другой воин Огня, которого убил Кейн… Торчащие из него шипы с легкостью могли принадлежать как круту, так и возможно даже тираниду. Это словно роспись Фабия Байла, жестокие эксперименты над этими жалкими ксеносами, оставшиеся после него останки.
— Это работа ренегата, — сказал он отделению, — вся эта порча.
— Брат-сержант! — позвал Кейн через все поле боя, — ксенос… Э… пленник? Он ушел!
— Должно быть, ускользнул во время сражения, — пробормотал Туркио. Все взоры устремились к Церису, который ответил на невысказанный вопрос кивком. Он задумался, его скрытый взор на мгновение обратился в себя. Наконечник силовой булавы, все еще дрожащий от эфирной энергии, поднялся и указал на сферу-конструкцию.
— Он там.
Тау, который назвался Ла'Ноном, найти не составило труда. Поначалу они шли по постоянным потекам крови, которые ксенос оставлял за собой, пока, шатаясь, пробирался к конструкции. Но внутри здания след из жидкости затерялся в слоях темной и старой жизненной влаги, высохшей и потрескавшейся на полу, словно слой старого лака. Чем глубже рисковали зайти Астартес, тем более явные отпечатки крови ксеносов оставались на стенах. Высокие отметины говорили о том, что какой-то огромный резервуар небрежно вылили в коридор и позволили жидкости утекать по своему разумению.
Там, конечно же, находились и тела. Разбросанные останки тау и некоторые из рас-слуг — дикие круты и насекомоподобные веспиды — некоторые из них умерли без видимых причин, другие убиты более общепринятыми способами, выстрелом или клинком, или и тем и другим. Повсюду витала насыщенная вонь, напоминающая гниющую растительность и теперь Рафен надел шлем, позволив дыхательным фильтрам исполнить свою работу. Они перешагнули внутренний барьер из туго переплетенных меж собой грибов, прорубив его мечами и ножами. Их ботинки вязли в мягком полу, на котором во влажной почве произрастали нечестивые символы. Аджир про себя бормотал литанию защиты, Церис вторил каждому его слову, остальные Кровавые Ангелы произносили молитвы про себя. Стрелковая цепь продвигалась с постоянной осторожностью. Кейн указал на странного вида капсулы, выстроенные в ряд на стеллажах в следующей комнате, в которую они вошли. Рафен изучил одну капсулу и нашел в комплекте мягкую ткань. Это была натальная клиника, осознал он, и стручки были поддерживающим блоком для новорожденных тау. Все были пусты, но он не стал долго раздумывать о том, чем мог быть слой белого пепла, лежащий у основания стручка.
Когда след крови Ла'Нона исчез, они заметили его другим способом. Они последовали на звуки плача.
ДИАФРАГМЕННЫЙ люк стоял открытым и перекосившимся, выгнутый наружу будто бы парой сильных рук. Причитания убитого горем тау эхом доносились до них, так что Кейн повел вперед. Фонарик на его болтере обыскивал влажную, темную мглу и высветил покрытые потрескавшейся эмалью каменные столы, наклоненные так, чтобы жидкость собиралась в забитые кровостоки ниже. Куски тел свисали с прибитых к потолку самодельных мясных крюков — некоторые из них Рафен идентифицировал как части орка, человеческой женщины, тау, орубон и ксексет, другие просто не опознал. Фонарик Кейна нашел угол странного рисунка на стене и только когда юный десантник опознал эмблему Восьмиконечной Звезды Хаоса, то исторг проклятье и отвернулся.
Чувствовалось, что работа в этом месте была не окончена, и сердце Рафена сжалось в груди. Повторялось произошедшее в улье Надакара. Фабий был здесь, в точно такой же комнате, где колдовством создавал свои ужасы и затем улизнул от них.
Размышляя таким образом, он обнаружил себя у одного из столов. На нем сидел тау, назвавшийся Ла'Ноном, его ноги свисали со стола, словно у ребенка со стула для взрослых. Он сгорбился и стонал. Он увидел огромный клинок у него в руке, почти колун, что используют мясники для разделки туши. Тау пилил им место, где странная, искаженная рука была присоединена к его телу. Кровь текла рекой, но чужак мало продвинулся в отсечении чужеродной конечности. Лезвие было слишком тупым, слишком широким и плохо подходило для поставленной задачи.
Ксенос взглянул на них, словно заметил Астартес впервые.
— Голос, гуе'ла, — хныкал он, — я все еще слышу его. Он не умолкает.
— Где несущий боль? — он встретился с водянистым взглядом чужака. — Где Фабий Байл?
— Везде вокруг вас! — в ответ выкрикнул он. — Его ложь, его работы, все здесь. Все здесь!
Тау показал ему раздутую, мускулистую руку, конечность слабо трепыхалась, будто бы пытаясь сбежать.
— Он врал, когда обещал нам. И посмотри, что он натворил!
Пронзительный, задыхающийся от эмоций голос существа становился громче.
— Все ведь безумно, так? Это правда, но все остальное — ложь! Ложь!
Он качнулся вперед и, смаргивая слезы, воткнул худой палец в грудь Рафену.
— Ты врал точно так же, как врал он!
Рафен покачал головой, в его мыслях появилась мрачная безысходность.
— Я не врал тебе, ксенос, — сказал он, — я говорил, что прекращу твои мучения. Так и будет.
Стремительным движением сержант достал свой боевой нож и вонзил в грудь чужака. Сердце тау, как он помнил по тренировкам, находилось в середине грудины, ниже плотной, костяной пластины в центре реберного каркаса. Лезвие фрактальной заточки с легкостью скользнуло через плоть Ла'Нона и воспротивилось, когда воткнулось в кость. Рафен надавил, и оружие вошло по самую рукоять так, что кончик ножа появился из спины чужака. Разрез был точным и быстрым, он разделил сердце надвое. Ла'Нон умер тихо и Рафен позволил телу соскользнуть с ножа.
Туркио наблюдал, как он очистил свое оружие.
— Я не знал, что они могут плакать, — заметил он. Кейн жестом окинул комнату и ответил вместо Рафена.
— Оглянись, брат. Любое существо заплачет, пережив столько сотворенного ужаса…
Он не успел закончить, как Пулуо, охраняющий дверь, издал внезапный вскрик и поднял пушку для стрельбы.
— Движение!
Рафен поднял оружие, когда в комнату из дальней стороны прошаркали чьи-то очертания. В тенях стояла громадная гуманоидная фигура шириной и высотой с космодесантника, широкие и массивные плечи, остриженная голова в обрамлении длинных, светлых волос и поднятые руки. Руки, отличные и умелые, которые могли сотворить весь этот ужас.
— Фабий!
Силуэт в профиль являл собой человека, которого Рафен преследовал с самых нижних уровней цитадели Виталис на Ваале, предателя и ренегата. Все космодесантники в комнате одновременно открыли огонь, и вспыхивающий шторм болтов вонзился в фигуру, разрывая ее на части острым, как бритва, ураганом.
Рафен кинулся вперед еще до того, как тело ударилось о пол, и по его венам текла обжигающе холодная месть.
Быстро и бесшумно, грозовые раскаты восторга исчезли. Фонарь Кейна высветил лицо фигуры, все еще различимое, несмотря на попадание болта, которое отгрызло от черепа кусок размером с кулак. Лицо было серым и бледным, с прорезью в центре, где у человека находился бы нос. Выступающее глаза были огромными и влажными.
Это был тау, после сборки, но чудовищно раздутый, набравший мышечную массу благодаря полным венам генеративных составов и мышечным трансплантатам. Ксенос, сотворенный подражать массивным Адептус Астартес. Возможно, оставленный здесь, чтобы сыграть такую шутку с любым, кто бы ни искал извращенного Прародителя.
Что-то выпало из дергающихся пальцев уродца и пропорхало к влажному полу. Кусочек бумаги. Рафен встал на колени, чтобы поднять его, прежде чем разлитые жидкости впитаются в пергамент и сделают его бесполезным. На бумаге были слова на высоком готике, выведенные осторожной рукой ученого. Просто слова, просто чернила на кусочке сухого пергамента, и все же они подняли в Рафене такую ярость, что его взор затуманило темно-красным.
"Вы потерпели неудачу".
Глава вторая
Плавными движениями и походкой, в которую сложно было поверить из-за громады брони, Рафен шагал по коридорам боевого корабля "Тихо". Сурового блеска сдерживаемого гнева в его глазах было достаточно, чтобы ни один серв, илот или член экипажа не осмелился встать у него на пути или сомневаться в его праве находиться в этом месте.
Его ботинки звенели по железным плитам палубы, когда Кровавый Ангел поднялся по небольшой рампе, что вела из главного коридора крейсера к верхнему ярусу обшивки корабля. Он зашел в крытую галерею, подсвечиваемую светом звезд через иллюминатор, где лучи оставляли сияние в задымленном воздухе часовни "Тихо". Разноцветные стекла, расставленные по сложной схеме, изображали лица воинов, которые командовали судном в прошлом или ознаменовывали великие баталии, в которых оно принимало участие. Над входом висела шестиугольная мозаика с портретом человека, в честь которого был назван крейсер, брата-капитана Эразма Тихо, чье лицо было частично спрятано под золотой полумаской. Рафен не остановился, чтобы посмотреть в безразличные глаза героя Армагеддона. Запах ладана здесь оставался густым, он проистекал из глубин нефа в недрах корабля. Через открытые двери перед собой, — на тяжелых, медных воротах, инкрустированных обсидианом, были выбиты руны, — он заметил алтарь и статую за ним.