Жрец отворачивается обратно к кубку. Да, ради него потребовались жертвы, но жертвовать чем-то приходится всегда. Для этого они и были созданы — чтобы страдать, умирать и защищать те редкие оплоты человечества, в которых всё еще хранятся знания всего вида.
— Всегда есть цена, — бормочет сангвинарный жрец, поставив кубок на стол и вновь берясь за инструменты, — красота всегда покупается болью.
Рэй ХаррисонПричащение кровью
Вместе со мной вышагивает чудовище, и оно состоит из зубов.
Я стою лицом к лицу с врагом в сердце собора и чувствую, как на меня давит "жажда". Чудовище. Моё чудовище. Оно — часть меня, оно — это я. Оно жаждет крови предателей и сегодня оно насытиться.
Я буду причащен кровью.
Предатель облачен в увешанную снятой кожей светящуюся пурпурную броню, из которой торчат загнутые рога. Он улыбается.
— Ищешь славы, не так ли, маленький ангел?
Мой ответ — звук меча, вынимаемого из ножен.
Предатель смеется. Его голос подобен скрежету ногтей по камню. «Жажда» толкает меня вперед, и я бегу. Я действую быстро, но он быстрее. Он останавливает мой первый удар с расслабленной легкостью. Я чувствую запах крови, бегущей под его порченой кожей. Я неотступен, предателю приходится отходить по мраморному полу. Я получаю удар за ударом, но боль — ничто, по сравнению с нуждой победить его. Уничтожить его. Я пробиваю его защиту, сломав руку. Он больше не улыбается. Я бью в грудь предателя мечом, затем достаю его. Моё тело окропляет кровавый дождь, коронуя меня принцем смерти.
Я чувствую кровь на вкус и становлюсь слепым, глухим и немым.
Я становлюсь чудовищем.
Победи жажду, и она не сможет победить тебя.
Это слова Афаила.
Я вспоминаю имя и вижу его перед собой. Я больше не в церкви, под взглядами сотни сброшенных святых. Я на Ваале. Во все стороны тянутся ржаво-красные дюны, а воздух обжигает мои легкие. Передо мной стоит капитан второй роты, окруженный таким ореолом света, что я с трудом могу смотреть на него.
Чудовище заберет тебя, если ты позволишь ему.
Под моими ногами двигается песок, и я начинаю тонуть. Пучина тянет меня за ноги, затаскивая вниз.
— Брат! — Я протягиваю руку Афаилу, песок дошел уже до моей груди.
Если оно заберет тебя, то ты потерян. Нет пути назад.
Афаил наклоняется и поднимает пригоршню песка. Он бросает его мне на голову, как первую горсть земли в свежую могилу.
— Афаил! — На этот раз я кричу, но песок заполняет мой рот и забивается мне в глотку, поглощая и хороня меня, становясь мной.
Когда я прихожу в себя, вокруг нет песка, только огонь. Я в горящем городе. Раненые люди бегут со слезами на глазах. За ними охотятся согбенные скачущие силуэты.
Чудовища.
Чудовища, состоящие из зубов.
Я бросаюсь на ближайшее существо, останавливаю его нападение. Оно сражается как загнанный зверь, рыча и крича. В неестественной тьме проблескивает броня и клятвенные печати. Я достаю меч и вонзаю его в грудь чудовища. Его дергающиеся конечности перестают двигаться. За моей спиной расцветает взрыв, и кричат люди. На мгновение существо передо мной освещается пламенем.
У него моё лицо.
Я отшатываюсь назад, на дорогу. На меня нападают новые чудовища, они кусают и царапают меня, и кричат. Я сражаюсь, пока они убивают меня. Зрение отказывает мне, и я падаю.
Я открываю глаза в крепости-монастыре. Это самое близкое к дому место, которое у меня было, но я не узнаю его в нынешнем состоянии.
Огромный холл в сердце монастыря открыт для стихий, а стены почернели от огня. Я иду между разрушенными каменными монолитами. Кое-где всё еще висят истерзанные штандарты, развевающиеся на недобром ваальском ветру. Под моими ногами по полу шелестят клятвенные свитки и бумаги с молитвами.
Я не могу даже пролить слезу, слишком многое разрушено.
Кто-то двигается впереди. Силуэт, облаченный в побитую багровую броню, стоит в начале холла. Он поворачивается ко мне. На его доспех нанесены обозначения второй роты, но я не знаю его. Я останавливаюсь, опасаясь чужака, носящего цвета моих братьев.
— Я думал, что я — последний, — скрежещущим голосом произносит он.
Я останавливаюсь, как вкопанный, впитывая смысл сказанного.
— Кто это сделал?? — кричу я, и слова эхом отдаются в гробнице, которая когда-то была моим домом, — где мои братья?
Чужак смотрит вверх, на сгущающиеся облака. Они дрожат и кипят, будто сейчас начнется очередная бомбардировка.
— Мы сами сделали это, — говорит он, — у нас не было выбора.
Когда на землю обрушивается огненный шторм, я, наконец, нахожу в себе силы, чтобы лить слезы.
Я вновь открываю глаза, на этот раз в чистом белом помещении. Передо мной стоит стол, на нем кубок. Он сделан из золота и инкрустирован драгоценными камнями. Он прекрасен.
— Всё всегда сводится к крови, Хелиас.
Боковым зрением я вижу силуэт, который уходит, когда я пытаюсь повернуться к нему. Я не могу его увидеть, но никогда не слышал такого прекрасного голоса.
— Я могу победить, — говорю я силуэту.
— Нет! — ревет голос, и он пугает меня. После мгновения тишины он продолжает говорить, уже тише, — нельзя победить чудовище.
— Мои братья практиковали причащение кровью десятилетиями, — говорю я, — получив кровь наших врагов и выдержав «жажду» мы становимся сильнее. Это единственный путь, чтобы удержать монстра.
Следует еще одна долгая пауза. Я слышу звуки шелестящих страниц и порхающих крыльев.
— Ты правда веришь, что ритуал защитит тебя? — спрашивает голос, в нем слышится проблеск надежды.
— Я должен.
— Тогда испей из кубка, выдержи, стань сильнее.
Мерцающий силуэт на краю моего зрения исчезает во вспышке белого цвета.
Я беру кубок, он наполнен кровью. Запах поглощает меня.
Я подношу чашу к губам и пью.
На этот раз я очнулся по настоящему, стоя на коленях на полу собора, на мраморном полу передо мной лежит изломанное тело предателя. Его броня в трещинах и сколах, его глотка была вырвана.
Похоже, это сделал я.
Я вырвал её.
— Хелиас? — голос капитана Афаила напоминает мне о зыбучих песках.
— Да, господин, — с трудом отвечаю я.
— Дело сделано?
Я смотрю на останки космодесантника-предателя.
— Да.
— В таком случае, монстр побежден. Ты справился, брат.
Я вижу своё отражение в сотнях осколков разбитого стекла. С моих клыков свисают капли густой крови. Я вижу белую кожу и глубокие черные глаза, обрамленную золотом броню и руки, которые сжаты, будто оканчиваются когтями.
Я не уверен в своем успехе.
Джеймс СваллоуЯрость
Силовой меч описывает яростную дугу, и кажется, что это не оружие в руках, а живое существо полное злобы. Химические стимуляторы замедляют течение времени в мозгу владельца меча. Он видит, как меч падает, видит момент удара и то, как молекулярное лезвие рассекает броню культиста, видит искры, разлетающиеся от разорванного метала. Клинок с легкостью погружается в плоть, рассекает её и поджаривает. Запах горелого мяса бьет ему в ноздри. Он напоминает о гроксе, убитом для пропитания месяцы назад. Предсмертный звук, который издает враг мало похож на крик. Скорее, это стон безысходности, осознания близкой смерти.
Под ногами убитого скапливается кровь, бьющая сначала небольшой струйкой, которая становится все больше, подобно вину из треснувшего сосуда. Половина грудной клетки, плечо и рука культиста отрываются со звуком ломающихся костей.
Воин двигается дальше, раздавив череп предателя керамитовым ботинком кроваво-красного цвета. Он делает это не намеренно, Кровавый Ангел всего лишь покончил с одним из бесчисленной орды злоязычных хаосопоклонников, распевающих свои темные гимны. Ангел и его братья избавят этот незначительный мир от присутствия еретиков, обагрив почву их кровью.
Болт пистолет дергается в бронированной перчатке, после выстрела кажется, что если позволить — он сам бросится вперед. За каждым использованным патроном следует смерть, предвещаемая громовым эхом выстрелов над смердящим полем боя. Черепа разлетаются в кровавый туман, конечности становятся красной жидкостью. Ни капли смертельного потенциала не растрачено впустую. Так его учили, так сражался его предок. С силой ярости, покоренной и контролируемой, подобно пойманной молнии. Страшнейший потенциал, скрытый под маской.
Однако маска может упасть. Недалеко от него один из братьев сражается все более безрассудно. Он знает его — это Кельцинан из третьей роты. В пылу битвы он оторвался от своего отряда, но не обращает на это внимания. Кровавый Ангел перезаряжает пистолет и наблюдает за тем, как сражается Кельцинан.
Нет никакой логичной причины, почему тот сражается без шлема. Лицо воина покрыто кровью из разрубленных им сердец, его бронированные кулаки оканчиваются когтями, способными разрывать танки. На холодном воздухе от когтей исходит теплый кровавый пар. Ярость Кельцинана распространяется как аура.
Кровавый Ангел чувствует её подобно пламени, окружающему его. Ярость, чернее пустоты, жажда, краснее крови, в величие которой погружается Кельцинан.
Пока он не убит. Из ближайших линий культистов вырывается яркий луч пурпурного света. Кровавый Ангел закрывает глаза, чтобы защитить их от вспышки. Когда он открывает глаза через долю секунды — Кельцинан уже почти мертв.
Луч прошел сквозь броню, плоть и кости, на его теле зияет сквозная обугленная рана. Воин бревном падает в хлюпающую окровавленную грязь. Перед смертью он смотрит в глаза Кровавому Ангелу и что-то незримое проходит между ними.
Незримая ярость.
Кровавый Ангел внезапно теряет контроль над собой в титанической волне гнева. Единственное чего он хочет — это отомстить за потерянного брата. Кельцинан не заслужил такой смерти — один воин Адептус Астартес стоит тысячи этих вопящих и хнычущих фанатиков. Кровь требует расплаты, немедленно.