— И вот мы снова здесь, два равных в верности и чести Ордена.
Хотя среди множества Ангелов было только четверо воинов моей почетной стражи, я видел в их глазах гордость, вызванную словами Вестника. Я знаю, ведь чувствовал то же самое. По крайней мере, на миг братство изгнало призрак сомнений и бремя магистра Ордена.
— Так было в первый день и так будет до самого Конца Времен. Наш договор о братстве скреплен обменом боевыми отличиями. Кровь встречает пламя, и они обретают силу друг в друге.
Исрафел снова поклонился.
— Аве Император.
Повторив его последние слова и услышав, как то же сделали Данте и наши воины, я перевел внимание на Ксаккуса.
Он медленно поднял голову, и его пламенный взгляд встретился с моим. Из-за его спины появились два молота. Саламандр ловким движением воспламенил их бойки. Пламя отбросило мерцающие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я увидел в них целеустремленность и силу. С могучим криком он вскочил, и сага Хугар’ата началась.
Хугар’ат был могучим, мстительным зверем, и чтобы усмирить и убить его понадобилось несколько моих Огнерожденных. Мастера городов-убежищ сделали из кожи чудовища знамя, которое я даровал Данте. Ксаккус представит его в ходе древнего ритуала.
Моргаш был одновременно церемониальным боевым кличем и агрессивным танцем, который заключался в ударах молотами о металлический нагрудник и топоте. Это был воинственное, визуальное повествование о том, как добываются трофеи.
Кровавые Ангелы продолжали смотреть, но их лица оставались непроницаемыми.
Когда удары молота резко зазвенели по залу, Данте повернулся и спросил:
— Боевой клич… пережиток древнего Ноктюрна?
Я кивнул. Ксаккус выбросил перед собой один из молотов, а второй поднес ко рту, затем запрокинул голову и выплюнул струю пламени.
Я заметил, что некоторые из Ангелов едва заметно вздрогнули от этой зажигательной демонстрации, и скрыл свою гордую улыбку.
— Ксаккус говорит на старом языке, — пояснил я Данте. — Языке символов древнего Ноктюрна. Тысячелетия назад шаманы земли обучили ему первых племенных королей. Немногие из ныне живущих могут столь бегло говорить на нем.
Пламя угасло, и Ксаккус ударил молотами по опаленному нагруднику. Еще до того, как стих звон удара металл о металл, Саламандр опустил молоты и, поклонившись владыкам, поднял мантию Хугар’ата. Он высоко воздел ее, словно копье, и в последний раз проревел, подражая предсмертному воплю зверя.
И все закончилось.
На минуту воцарилась тишина, а затем вернулся Исрафел.
Он принял предложенное Ксаккусом знамя Хугар’ата. Саламандр поклонился и сошел с ваальского камня, затем началась часть ритуала Кровавых Ангелов.
Их ряды, выстроившиеся вдоль стены, разошлись и пропустили Абатора.
Простое красное одеяние не могло скрыть той загадочности, которой Абатор обладал, будучи библиарием. На нем были одежды трибуна, а не псайкера, а в сильной, бледной руке он сжимал длинный свиток из мятого тонкого пергамента.
В другой была шкатулка, достаточно длинная, чтобы вместить гладий.
— И вот пришли Ангелы на Гекатомбу и осевшую цитадель Рэгуса Малифакта.
В голосе Абатора, рассказывающего о смерти темного чемпиона, звенела дрожь, напоминая о его талантах.
Долгое и многословное повествование библиария было полной противоположностью грубоватому выступлению нашего сородича.
Абатор рассказал, как Кровавые Ангелы впервые прибыли в Гекатомбу и каким почти абсолютным было господство Рэгуса Малифакта. Его казнил сам Данте, сначала сломав меч чемпиона, а затем зарубив его самого.
Кровь врага пролилась в этом самом зале, а обитающий в его теле демон был изгнан обратно в Око.
— Его кости обратились в прах, а сущность навеки сгинула, — продолжил монолог Абатор, оторвав взгляд от развернутого пергамента и посмотрев на присутствующих.
— Здесь, — продемонстрировал он шкатулку, — покоится сломанный меч Рэгуса Малифакта, ставший безвредным металлом и символом триумфа лорда Данте над…
Он прервался так неожиданно, что я сначала не смог понять, в чем дело.
— Абатор…? — начал Данте.
Среди зрителей послышался редкий озадаченный шепот.
Абатор уставился себе под ноги, на только что появившуюся чудесным образом трещину в ваальской плите.
Я, как и Данте и несколько других космодесантников тоже это увидел, но мое внимание было приковано к шкатулке.
Она также раскололась, и через трещины в камне сочился странный несвет, похожий на естественную темноту, только более глубокую. В помещении раздались звуки, напоминающие царапание ногтями по камню. Я расслышал голоса, хотя они говорили на языке, чуждом материальному миру.
Мое внимание приковали тени вверху, которые избегали несвета и сливались в формы с изогнутыми спинами и длинными кривыми рогами.
Кровавые Ангелы потянулись за клинками. Когда некоторые из боевых братьев наполовину обнажили мечи, один из них неожиданно свалился в сильном апоплексическом припадке.
Абатор выронил пергамент и шкатулку и предостерегающе поднял руку, когда Данте собрался подойти к нему.
— Не приближайтесь, милорд, — напряженным от усилия голосом. — Что-то непра…
Его голова откинулась назад, тело забилось в конвульсиях, а из горла фонтаном хлынула кровь. Абатор упал на колени. Пламя охватило его глаза, а вскоре и все тело.
— Абатор! — закричал Исрафел.
Я почувствовал руку Зад’ира на своем плече. Вместе с ним подошли Иканий и Вулканис, чтобы защитить меня.
Ксаккус наблюдал за смертью Абатора с другой стороны плиты.
Извергаемая библиарием кровь источала дымящиеся завитки пара. Сливаясь, они затвердевали, и постепенно начали проявляться формы.
Зал наполнился нестройным эхом извлекаемых из ножен клинков.
Я услышал щелчки болтерных затворов.
Данте надел посмертную маску, а я — личину оскалившегося дракона. Увидев врагов, я закричал:
— Демоны!
Слово все еще звенело в ушах, а мой молот уже был руках, и я атаковал врагов.
Твари в кровавом дыму были обитателями варпа. Гибкие, с багровой и твердой, как адамантий, кожей, они были воинами, с которыми мой народ сражался на протяжении многих веков.
Данте был рядом, зажатый в кулаке топор превратился в пляшущую золотую полосу.
Мы с яростью набросились на демонов.
Расколов молотом череп одного из рогатых существ, я заметил краем глаза дымящееся тело Абатора.
— Что это за чертовщина? — спросил Зад’ир, сразив одну из тварей глефой.
Я нахмурился.
— Мы видели это и прежде. Что-то прорвалось в нашу реальность и использовало беднягу Абатора в качестве моста.
— Он не знал, что его защиту пробили, — сказал Данте, разрубая демона пополам. — Что-то в шкатулке и сломанном мече…
Мой взгляд упал на плиту, где лежал обнаженный клинок.
Я смял грудную клетку очередного демона. Его тело рассыпалось раньше, чем я разорвал хребет.
Спорадический болтерный огонь ворвался в растущий шум схватки, но на такой малой дистанции быстро стих. Преобладали рык цепных клинков и резкий озоновый треск активируемого силового оружия.
— Сколько? — спросил я у Данте, хотя он сражался подле меня.
Ангел разрубил краснокожего дьявола от паха до груди, и тот отправился в эфир, как и прочие изгнанные нами твари. Второго Данте обезглавил возвратным ударом.
— Достаточно, — ответил Данте, разрубив грудь третьего демона и высвободив топор, как только он стремительно рассыпался.
Каждое изгнание не походило на другое. Некоторые отродья варпа обращались в зловонную слякоть, другие в дым, третьи — сгорали. Их «смерти» были разнообразны, хоть облик демонических пехотинцев оставался однородным, когда они появлялись в зале, словно искры из печи.
Яростная рукопашная схватка кипела в самом центре помещения, постепенно захватив каждого человека и демона.
Среди бойни я разглядел Ксаккуса, сражающегося кузнечным молотом.
— Не отходите от магистра Ордена, — услышал я напоминание Зад’ира остальным Саламандрам.
Их не нужно было подстегивать, но они должны были биться изо всех сил, чтобы держаться рядом со мной, а мне с Данте.
Его клинок рубил конечности и шеи, рассекал тела и раскалывал черепа. Твердая демоническая кожа заставляла пылать мои мышцы от усилий, но Данте был неутомим.
Им овладела ярость, хлещущая красным дождем из тварей, которых он убивал.
— Сангвиний! — выкрикнул он имя своего отца так, словно в нем пробудилось нечто древнее и первобытное…
Владыка Воинств обратился в гнев. В этот момент я слышал рев, возникший из шума битвы. Темное помещение словно осветила жаровня, и взгляд упал на Кровавого Ангела, неистовствующего в давке тел.
Дикий гнев исказил его черты, жужжащий цепной меч в руке больше не мог отличить друга от врага…
— Брат Аксинор! — закричал Данте обезумевшему воину.
Вместо гнева в голосе повелителя Ангелов звучала скорбь и мука. Он бросился к Аксинору.
Все, что я понял — это то, что нам грозит опасность.
Демоны все еще были среди нас.
Я собрался отдать приказ своим воинам последовать за Данте, когда Вулканис предостерегающе зарычал.
— Огненные Змии, смотрите! Тело…
Абатор, который считался убитым, волочил свои дымящиеся останки к сломанному клинку Рэгуса Малифакта.
Я не сомневался, что темный символизм этого места затаился, чтобы отомстить тем, кто разорвал его хозяина. Частица чемпиона уцелела, возможно, заключенная во фрагментах его старого клинка, и использовала оболочку Абатора, чтобы добраться до оружия. Этого нельзя был допустить. Данте и его воины схлестнулись с растущей волной безумия, поразившего некоторых Кровавых Ангелов, но я знал, что остановить то, что восстало из пепла Абатора, должны были мы.
Оно поднялось на ноги, под руками подобно прозрачным крыльям свисали обуглившиеся одежды.
— Убейте его, братья, — закричал я. — Не позвольте ему взять сломанный клинок!
Бой разделился. Кровавые Ангелы во главе с Данте боролись со своим обезумевшим родичем, а маленькая группа Саламандр пыталась предотвратить нечто ужасное.